Пусть это дико звучало, но… тело предка Траверса отчасти походило на впечатляющую шагающую машину – вернее, сам Вайс выступал, скорее, ограниченным в управлении оператором. Ральф прекрасно знал, что и как ему делать в каждый момент, и, обладай Траверс возможностью вмешаться, дабы изменить прошлое, стоило крепко подумать. С другой стороны, молодому мужчине из будущего предстояло наладить непосредственный контакт со своим теперешним «вместилищем». Лишь таким образом он мог найти источник проклятия и, возможно, аннулировать его, даровав себе невероятно желанную возможность зажить, наконец, нормально. Картины, составившие пролетевший день чужой жизни, сливались в настоящую кашу из несочетаемых цветов, что могла легко обрушить пошатнувшийся бастион самообладания Траверса. Еще бы – окунуться в такое! Холодный разум Вайса, «вылепленный» дейнезианцами, на которых он старался с юношеских лет ориентироваться во всем, трещал по воображаемым швам привычных убеждений. Словно циничная жизнь насмешливо водила напильником по блестящей поверхности его гордыни, оставляя оскорбительные царапины, заглаживать кои мужчине придется годами. Впрочем, Гадалка попала в десятку, с порога бросив «Что, совсем прижало?». Действительно, Траверс с горьким и начавшим остывать смирением признавал - хуже быть не могло. И теперь ему пришлось фантастическим образом окунуться в прошлое, дабы попытаться исправить ситуацию, превратившей Вайса в невинную жертву проклятья, заслуженного кем-то из предков…

4

Утро не принесло облегчения – оба сознания встретили новый день, восходящий над благополучным Вейтендайлем совершенно измученными. Невзирая на тотальную разбитость, вызванную вчерашней дуэлью с ужином у проклятых Шлиссеров, мысли Ральфа полнились мрачной решимостью. Внутри разума городского рыцаря пылал настоящий факел уязвленной гордости, воздымавший языки пламени до самого неба. К черту правила и приличия, со всех сторон заставляющие его смиренно поместить ногу в капкан и позволить тупым зубьям жадно погрузиться в заблаговременно оголенную плоть! Ральф привел себя в порядок, после чего решительно облачился в лучшие одежды, это выступало первым пунктом его сумбурного плана. Вейссеру предстояло посетить родителей и взять деньги под предлогом участия в организации свадьбы. Траверс, попросту, ошалел от скудоумного эгоизма предка, растерзанного предшествующими событиями – рассудительному Вайсу было не под силу осознать всю глубину морального падения Ральфа. Наглость и убежденность в собственной важности предка оказались столь раздутыми, что теперь старший сын Вейссеров намеревался обманом выудить у родителей немалую сумму, наплевав на крайне серьезные последствия для семей, вызванные повторным бегством жениха и расстроенной свадьбой.

Всю дорогу Ральф презрительно кривил породистое лицо, отбрасывая сонм мыслей касательно опасности своего рискованного решения. Они напирали, словно разнузданные налетчики, бьющиеся о крепостные стены, но… стоило воскресить в памяти свежий образ Ангры и сцен, сопровождавших ужин, как Ральфу становилось заметно легче. Пусть, он и идет сейчас по острой кромке мессера, но отдаваться в бесчувственные руки семейных договоренностей и пропитанных старостью законов не намерен. Семьи все равно разберутся, да и городское управление Рейнеля не допустит серьезного обострения отношений, погасив конфликт тем или иным образом. Пусть, отец отдает в распоряжение Шлиссеров его младшего брата – Карл все равно с юношеских лет интересовался, главным образом, не девками и иными, «правильными» удовольствиями мужчины, а лишь цифрами, торговыми делами и расчетами. Так и семьи смогут объединить дела, став достаточно мощны, чтобы постепенно подмять под себя большую часть торговой среды Рейнеля, и Карл получит куда больший простор для занятия любимым делом. Ральф же удалится в Вейтен, где заляжет на дно, предоставив возможность эмоциям улечься, а успокоившиеся главы семей смогут достичь новых и куда более крепких договоренностей. Отличный план, и звучит надежно! Ральф совершал акт немыслимой щедрости, выводя раздражитель (в виде себя) из поля зрения как Шлиссеров, так и Вейссеров. Траверс же не мог оторвать воображаемую ладонь от лица – рассуждения предка непростительно походили на планы избалованного ребенка. Ребенка, лишенного сладостей и, что куда страшнее – разума. Теперь дите, заключенное в теле сильного мужчины, и не желающее обратить взор в завтрашний день, готовилось во что бы то ни стало заполучить «положенные» сладости, пусть в процессе этого сгорит весь дом…

Родительский очаг встретил непутевого сына прохладно, в буквальном смысле – родные стены полнились лишь прислугой, все остальные были занятые делами в городе. Из-за поведения Ральфа его отношения с остальными членами семьи становились все более натянутыми, сохранив скудные остатки теплоты лишь с сестрой Кристайн. Хрупкая красота девушки могла приковать взгляды, практически, любого здорового мужчины, но… она довольно быстро стала жертвой фамильного проклятья, лишившись возможности ходить. Проклятье Вейссеров! В подброшенный разум Траверса вонзилась толстая игла из медицинской стали – возможно, он приблизился к разгадке своей бесконечно тянущейся беды. Для Ральфа существование Проклятья, нависавшего над семьей уже несколько поколений, приходилось настолько естественным фоном, что лишь встреча с сестрой всколыхнула мысли, позволив Траверсу прикоснуться к этому горестному знанию.

Прадед по отцу Ральфа степенно прожил большую часть жизни, но когда ему стукнуло около сорока лет, ноги этого еще крепкого мужчины стали стремительно слабеть, волочась по земле. Он практически перестал покидать пределы дома, используя для передвижения костыли при редкой необходимости. Никто из семьи не придал этому значения – в конце концов, приличный возраст (по меркам земного средневековья) с тяготами жизни могли привести к подобному недугу. Но когда у бабки в тридцать лет начались абсолютно схожие беды с ногами, в головы предков стали закрадываться не самые приятные подозрения. Начинала робко проглядывать закономерность, словно темный механизм по угнетению нависшая над Вейссерами. Может быть, обреченные ожидания семьи позволили двум зернам случая проклюнуться, и прорасти в лозу проклятья, но младший брат отца – дядя Куртель – лишился возможности передвигаться на ногах в двадцать лет. Это был чрезвычайно жизнелюбивый мужчина, постоянно встревавший в разные распутные (как и сам Ральф) истории, однако такой удар сломал его. Дядя Куртель не смог смириться с круто изменившейся жизнью и основательно запил, прожив всего полтора года после этого. Проклятье Вейссеров распрямилось в полный рост и, когда родилась Кристайн, все уже знали – в десять лет у девочки начнут отказывать ноги. Ее заранее окружили заботой, буквально, сдувая каждую пылинку, и сестра выросла чрезвычайно избалованной, красивой стервой. В десять лет проклятье схватило ее ноги, высосав всю силу, и родители, вытирая давно капающие слезы, достали заранее приготовленные костыли. Недальновидно исполняя каждый каприз привередливой дочери, отец с матерью против собственного желания превратили ее в настоящую несносную суку, которую, из-за характера и недуга оказалось крайне сложно удачно выдать замуж, невзирая на впечатляющее приданное. Теперь, согласно очередности, что выставил этот черный механизм, сыновья Ральфа или Карла должны родиться с недугом, либо обрести его в первый год жизни. Пугающая спираль проклятья сужала витки с каждым поколением, и Ральф, в редких думах о будущем надеялся, что если его сын родится с подобным недугом, он сможет сродниться с ним, и вырасти намного более сильным, чем дядька и младшая сестра. Они даже не попытались усмирить гордыню и, обуянные нестерпимой жалостью к себе, перевернули стол для игры под названием «жизнь». Но самое жуткое в том, что когда человек рождается, его сразу безжалостно хватают за тонкую шею и насильно усаживают за этот стол, где сидят одни чертовы шулеры…

Траверс находился в состоянии, близком к панике – он хотел натурально завыть от бессилия, ведь Проклятье Вейссеров не имело к его ситуации никакого отношения. Бич ветви предков работал совершенно иначе, и Траверс опустошенно понимал, что не стал ближе к разгадке. Судьба вновь цинично и безжалостно посмеялась над Вайсом, выбив из его судорожно сжатых пальцев знание, способное выступить в роли той самой отмычки, которая освободит мужчину от оков противоестественного одиночества. Из горячего плена панических мыслей Траверса вырвало обращение сестры к Ральфу: