Совсем уже неожиданно.

– Может, и не надо бы так, – сказала она после недолгого молчания. – Только теперь уж что об этом? Как есть, так есть. Ты ведь не в обиде? А меня Господь простит.

Я отрицательно покрутил головой, чувствуя щекой ее волосы.

– И правильно. – Она легко коснулась губами моего плеча. – Считай, что сделал доброе дело.

Шуточки.

Утром впору было спросить себя, а не приснилось ли, поскольку спал я как убитый. Но проснулся-таки в этой комнате и в этой постели. Хозяйки рядом уже не было, за дверью слышались голоса. Окно было расшторено и распахнуто, ярко светило жаркое южное солнце.

На кухне все было чинно. Она вела себя как ни в чем не бывало, приготовила нам яичницу, молола кофе и объясняла, как его надо варить. Мелкими долгими глотками мы не столько пили, сколько смаковали крепкий ароматный напиток, который и вправду пробуждал каждую клеточку, каждую жилку, наполнял энергией и жизнелюбием.

Впереди нас ждало море, небо, девушки, развлечения… Искоса я украдкой взглядывал в ее бледное, кажущееся усталым лицо, пытаясь получше рассмотреть и, возможно, запомнить получше. Все-таки то, что с нами произошло в этой квартире, было необычно и немного неправдоподобно. И то, что она про себя говорила ночью, не умещалось в голове.

Прощаясь, она протянула нам бумажку с номером своего телефона.

– Будете снова в наших местах, звоните. Буду рада.

Однажды, спустя, наверно, полгода, я вдруг решил набрать ее номер. Просто так, даже сам не зная зачем. И пробовал несколько раз. Может, чтобы услышать голос и лишний раз убедиться, что все это действительно было: спящий южный город, звездная ночь, пьянящий аромат цветущих растений и далекий шум моря… И свежезаваренный крепкий кофе, с пеночкой, приготовить который самому так ни разу и не удалось.

Телефон молчал.

Мальва – это всего лишь растение. Очень высокий, едва ли не в человеческий рост стебель, не очень крупные нежные звездообразные соцветия, красные, белые, фиолетовые и т. д. Ближе к осени на месте цветов образуются небольшие луковки, вроде как семена.

Она: вижу, ты что-то роешь возле забора. Спрашиваю: и что это ты делаешь? Ты оборачиваешься и отвечаешь: мальву сажаю. Я еще удивилась: как мальву? Какую мальву? Ты же хотел посадить сирень? И тут вижу: мальва прямо на глазах растет, вытягивается кверху и сразу, почти мгновенно распускаются розовые цветы с большими нежными лепестками. И я думаю: как же это так, что вот в одно мгновение, как не бывает. Прямо чудеса…

Это она свой сон рассказывает. Обычно ей редко снятся сны, верней, снятся, но она их не запоминает. Все равно, как если бы ничего не снилось. А тут мало что вполне осязаемый сон, даже цветной, она помнит его и рассказывает уже в третий раз, почти слово в слово, всматривается в себя, пытаясь вспомнить еще какие-то детали, будто боится пропустить что-то важное.

Ну да, сон…

Недавно сцепились из-за того, что решил возле забора посадить сирень – скрыть всякие не слишком приглядные остатки соседских строительных материалов за ним, какие обычно складируют про запас на задворках. Но им-то эти задворки хорошо видны, почему бы не посадить что-нибудь зеленое и цветущее, какой-нибудь радующий вид кустарник вроде сирени или жимолости, чтобы скрыть не очень приятный вид. Не надо сирени, тогда туда не подойдешь, возразила, там белье сушится, совершенно неподходящее место.

Он попытался спорить, но это у них в последнее время выливалось во что-нибудь несуразное, с припоминанием, как это обычно бывает, всяких прежних обид, так что под конец возникало ощущение разлада, причем серьезного. Увы, давно назревало, все шло к тому – нажитое годами расползалось и крошилось, как гнилая материя. И все из-за каких-то мелочей, из-за пустяков, на которые, казалось бы, вообще можно не обращать внимания. И никто не хочет уступить, а потом уже поздно, в душе тяжелый осадок и отчуждение.

Она всегда любила фотографироваться на фоне цветущих растений, будь то белоснежная вишня или яблоня с нежными розоватыми лепестками весной, алая магнолия где-нибудь на юге, благоухающий желтый лимонник, какая-нибудь роскошная гортензия, еще всякие цветы, обильно и пышно…

Фотографии действительно получались на славу, и она на них тоже как цветок, непременно в каком-нибудь ярком воздушном платье, словно специально облачившись по этому случаю, хотя фотосессия вроде бы и не планировалась. Но так уж получалось, причем действительно впечатляюще, словно цветы щедро делились с ней своими чарами или она так тонко чувствовала, что в нее переливалось из их ауры, либо он сам подчинялся всем этим загадочным неуловимым флюидам, особенно если цветы еще и источали аромат, как яблоня, сирень или жасмин, одурманивая и воодушевляя, отчего все вокруг начинало казаться гораздо более привлекательным.

Она ему очень нравилась на этих снимках, да и сама себе тоже. Говорила, что это лишнее свидетельство родства с природой, которая помогает им не только в здоровье, но и в гармонии, в красоте, во всем… Даже если он возражал, что и в природе хватает всякого безобразия, она не соглашалась, ссылаясь на то, что это с их, человеческой, точки зрения. Все-таки они – другие, не важно, хуже или лучше, просто – другие.

Могли и поспорить, но раньше это было нормально, даже если не находили согласия, мира это не нарушало. Не так, как теперь, когда они почти не слышат друг друга или не хотят, разучились слышать, а если и слышат, то толкуют по-своему и получается все вперекор, обидно, одно только раздражение. Даже и отмолчаться почти не удавалось, все равно потом начиналось с того же места и заканчивалось взаимными упреками.

Что-то кончилось, вот как. Или кончалось. И непонятно, как с этим жить дальше, если отчуждение дошло до некоего предела, можно сказать, до точки невозврата. Когда прежние чувства остыли до такой степени, что непонятно, как же было раньше. И почему люди вместе. Действительно, почему? Нет ответа. Все вроде как обычно: утро, день, вечер, ночь, скучные банальные разговоры, а больше молчание, каждый в своем углу… Но в воздухе попахивает паленым. Чуть что, сразу вспышка. И неиссякающее раздражение. Типа: ну что тебе?

Собственно, самый тривиальный вариант износившегося совместного проживания, изжитого чувства. Ну да, что-то когда-то не просто сближало – роднило. Хотелось быть вместе, нежность, то-се, что принято называть влюбленностью, увлечением, а то и страстью… Ну и где это? Куда делось? Ладно, если равнодушие, а если хуже? Если неприязнь? Ведь один шаг до этого. Если взаимное раздражение как изнуряющая болезнь. И не лечится ничем. Не преодолеть себя. У каждого своя правда и своя правота.

Он снова просит рассказать ему этот странный (а бывают ли другие?) сон. Сам не зная почему. Может, потому, что в этом сне они снова близки, как и раньше, и в голосе ее прежняя теплота и совершенно нет отталкивающего раздражения. Рассказывая, она будто грезит наяву, а он словно видит все в подробностях – забор из рабицы, прислоненная к ней лопата, выкопанные ямки, пакетик с семенами, он на корточках бросает их туда и потом забрасывает землей, а из земли прямо на глазах прорезается росточек, и вот уже стебелек, вверх, вверх, все выше, и тут же на нем почти сразу раскрываются красивые розовые цветы – ну не чудо ли?

Мальва.

В ее голосе почти забытая нежность, тоже в определенном смысле чудо, ему хочется продлить эти мгновения. Он спрашивает, опасаясь, правда, что это может быть неправильно понято:

– Что, вот так прямо сразу и распускаются?

Но она, что удивительно, не воспринимает это как попытку ее задеть, уязвить, что в последнее время бывает очень часто и совершенно не к месту, а повторяет снова одни и те же слова, задумчиво и мягко.