– Почему ты сразу не сказал? – спрашивал Макс кого-то, – Я не обижаю ее. Все по делу. Я бы сказал, ты недооцениваешь свою малышку.

Я вышла из-за фуры и окинула Макса высокомерным взглядом. Надеюсь, мое лицо никак не отражало бешеного ритма сердца. Не хватало еще, чтобы Снежный понял, что ему удалось меня напугать, совершенно ничего для этого не делая. Ведь машина стояла ровно на том месте, на каком я видела ее перед ужином. И, если бы эти треклятые фуры не закрыли обзор, я явилась бы перед Максом во всем великолепии своего высокомерия.

Но фуры вписались в наши сложные отношения, и я снова была растеряна, а вдобавок ко всему еще и красная от беготни по парковке.

– Отбой, – сухо произнес Максим и сунул телефон в карман джинсов.

Он прислонился к машине, скрестив руки на груди и вперив в меня испытующий взгляд, поблескивающий пугающим изумрудным цветом в свете уличных фонарей.

– Что? – не выдержала я, – Получил люлей от Пети?

– Почему ты не сказала, что твои родители погибли? – ледяным тоном спросил парень, будто обвиняя меня в сокрытии важной информации.

Отлично. Значит, Петя решил воззвать к жалости. Даже думать не хочу, как это звучало в разговоре. «Эй, Макс, Полли вообще-то сирота, не дави на нее» или «Макс, лежачих не бьют, ты знаешь? С сиротами то же самое».

Снежный выжидающе смотрел на меня, так что мне стало не по себе. То ли от его ледяного взгляда, то ли от ночной прохлады мое тело пробрала дрожь. Растерев плечи замерзшими ладонями, я отвела глаза в сторону и тихо ответила:

– Лучше смотри на меня, как на Полину-официантку-из-Сочи. Полине-одинокой-сиротке не нужна твоя жалость.

– Что с ними случилось? – не унимался парень, даже не думая о том, чтобы действительно сжалиться и отстать от меня.

Он правда хочет знать или просто пытается надавить на мое больное место? Я никому не говорила, что произошло в самый страшный день моей жизни. Даже Петя не знает, как именно погибли мои родители. Я просто не смогла сказать ему, а он, к счастью, не настаивал.

Если бы Королев знал, какую силу надо мной имеет то, что произошло двенадцать лет назад, он не стал бы со мной связываться. Не рискнул бы нырнуть в пропасть страхов, в которой я живу с того самого дня.

Петя – удача не только для Макса. Он – мое спасение, и я не стану втягивать его в этот мрак.

А вот полярник… Я с сомнением глянула в его пронзительные глаза, и мне, возможно, впервые за все это время захотелось раскрыть дверь в свою персональную преисподнюю. Станет ли Макс жалеть меня? Нет, этот точно не станет. А, значит, и я могу не переживать за то, что запачкаю его светлую рубашку темными пятнами своих страхов.

– Разбились в горах на малогабаритном самолете, – выпалила я, разглядывая мелькающие фары проезжающих по шоссе автомобилей.

– Поэтому ты боишься летать? – коротко спросил Максим.

Я усмехнулась и, плотно сжав губы, покачала головой.

– Я тоже была в этом самолете. Только родители погибли, а на мне – ни царапины.

Прикрыв глаза всего на миг, я ощутила, как тяжелое темное воспоминание бьется в запертой клетке, силясь охватить меня и утянуть на дно, но, сжав руки в кулаки, я удержалась в реальности.

Распахнув глаза, посмотрела на Снежного. Тот зевнул, глядя, как у помойки копошится стайка бродячих псов. И это все? Никаких вздохов сочувствия. Никаких слов сожаления. Никаких утешительных объятий. Хотя я с трудом могу представить этого сухаря обнимающимся. И уж тем более со мной. Бррр!

– Понятно, – отозвался полярник, когда заметил мой долгий взгляд.

– Понятно? И все? – с возмущением воскликнула я. Да, мне не хотелось жалости и дежурных подбадривающих улыбок, но это его бесцветное «понятно» показалось мне таким неуважительным по отношению к памяти родителей, что я невольно завелась.

– А что ты хотела услышать? – парень развернулся, опираясь на Опель, и навис надо мной с серьезным видом: Люди умирают, Полина. Кто-то раньше, кто-то позже. И ты не такая уж маленькая девочка, чтобы дрожать от воспоминаний.

– Я сама решу, что мне делать с моими воспоминаниями, ясно? – огрызнулась я, – И, чтоб ты знал, дрожу я от холода!

Губы парня изогнулись в ухмылке.

– Ну-ну, от холода, – повторил он так, будто раскусил в моем лице великую лгунью, – Семнадцать градусов. Идеальная погода для лета.

– Семнадцать! – передразнила я, – Лето забыло о том, что оно лето.

Макс неожиданно мягко рассмеялся, будто подшучивая над моим нытьем. Мне отчаянно хотелось сказать что-нибудь неприятное, чтобы испортить ему настроение, но я слишком увлеклась видом искренней улыбки, резко преобразившей облик молодого человека.

– Поехали уже, – предложил Снежный, раскрывая дверь, – Хочу добраться до Нижнего до полуночи.

– Мы заедем в Нижний Новгород? – с восхищением пробормотала я. Плохое настроение как ветром сдуло.

Я жаждала увидеть Россию. Увидеть целый мир. Вылезти за рамки сочинских дворов, закоулки которых я знала наизусть. Меня ждали километры дорог и родной дом – место, куда всегда будет возвращаться мое сердце.

И почему-то мысль о родномместе не перенесла мое воображение в Петину квартиру на верхушке элитного комплекса. За восемь месяцев жизни в Москве я так и не успела сродниться с городом. Но у меня все впереди.

У нас с Петей все впереди.

– Я предпочел бы переночевать в гостинице по пути, но наш общий знакомый велел разместить твою почти уже королевскую задницу в хорошем отеле, – с неприязнью в голосе заявил Макс, а я сморщила нос, за что тут же удостоилась взгляда исподлобья.

– Ну и хорошо, вези меня в Нижний, – распорядилась я и поспешила скрыться в салоне Опеля.

Машина плавно двинулась с места и аккуратно влилась в поток на шоссе. Снежный достал из-за козырька флешку и воткнул ее в магнитолу. Я уже раскрыла рот, чтобы поддеть его за старомодность, но низкий мужской голос, поющий по-английски о чем-то очень лиричном, перебил всякое желание спорить.

Я глянула на экран и постаралась запомнить название песни*. Снежный мягко напевал текст себе под нос, и я не смогла не отметить:

– Надо же, у тебя приятный голос. И неплохой музыкальный вкус, – похвалила я, несмотря на обиду.

Снежный благодарно кивнул и слегка снизил громкость песни, чтобы спросить меня:

– Что ты любишь слушать? Кто твой любимый исполнитель?

Я задумалась, стараясь вспомнить, когда в последний раз слушала музыку. Но в голове всплывали лишь обрывки песен, которые играют в Петиной машине.

– Спайс гелз[*], – я выпалила название единственной группы, которая пришла на ум, и Макс громко и наигранно рассмеялся, будто поймал меня с поличным.

– Ага! – вскрикнул он и на удивление приятно напел: Иф ю вонна би май лава*…, – заметив, что я молча таращусь на него, парень с насмешкой спросил: Чего не подпеваешь? Это же их главный хит.

Ладно, этот паршивец меня подловил. Я не знала слов ни этой песни, ни какой бы то ни было другой. И Спайс Гелз, конечно, не нравились мне настолько, чтобы кричать их песни в машине.

– Все потому что это любимая группа Королева, а не твоя, – победно заявил Снежный, – Ты знала, что Виктория Бэкхем его главная эротическая фантазия? У него в армии всегда при себе была ее фотография. Догадываешься, для чего?

Полярник явно смеялся надо мной, и мне захотелось спрятаться в скорлупу и не обращать на него никакого внимания. Но тогда он понял бы, что одержал верх.

– Ты омерзителен, – сморщив нос, ответила я.

– А ты лгунья, – рассмеялся он, – Если не нравится музыка – так и скажи.

Я отвернулась и пропала в своих мыслях. Я действительно совершенно не слушала музыку. Не потому что не любила. Просто, кажется, в какой-то момент я запретила себе влюбляться во что бы то ни было: музыка, еда, картины, места, люди… Это потенциально могло сломать меня, ведь после смерти родителей я вычеркнула из своей жизни все, что когда-то приносило мне удовольствие.

Единственный, кто смог подобраться ко мне достаточно близко – был Петя. Он просто волшебник, ведь рядом с ним я практически с первых минут начала ощущать себя иначе – так, будто я древняя ваза, которую нужно оберегать всеми силами.