Что до молодожёнов, то, как и королева Померании, те лежали в постели, обессиленные абсолютно, и смотрели в потолок глазами, лишёнными какого бы то ни было чувства счастья. Всё высосала из них эта ночь, даже язык отказывался ворочаться.

– Ну, ты дала, мать… – еле слышно пробормотал Владислав.

– Я? – отозвалась Ольга. – Я была уверена, ты взбесился.

– Как бы там ни было, мы оба молодцы…

– Точно, – согласилась королева и почему-то спросила: – Повторим?

А король зачем-то ответил:

– Безусловно…

Они даже хлопнули друг друга по рукам, как после удачной игры в городки, но тут же забылись сном, дабы проспать потом без малого трое суток, а, проснувшись, есть без остановки четыре часа кряду.

Будраш снял перчатки, бросил их на стол, достал платок, вытер лоб и шею, после чего, махнув офицеру, чтоб унёс шпаги, сел за стол, открыл папку и достал лист бумаги…

– Итак, ваше имя Халявус… – сказал он и бросил на конокрада взгляд, от которого последнего швырнуло в дрожь.

Услышав ненавистную оговорку, арестант стиснул зубы и процедил по слогам:

– Хал-вус… От слова халва. Мама любила халву, и назвала меня в её честь. Очень меня любила.

– Значит, Халвус? – усмехнулся советник. – Бывает.

Тут дверь канцелярии отворилась и на пороге в нерешительности замерла служанка с кувшином воды и полотенцем, перекинутым через плечо. Только когда канцлер сделал знак, что можно подойти, она глубоко вздохнула, видимо, добирая уверенности, и сделала шаг. Следом за нею вошёл гвардеец с тазом.

– Вы в городе недавно и уже умудрились вляпаться в историю, – расстёгивая ворот рубахи и подставляя голову под тёплые струи воды, заметил канцлер.

– Потрясающая осведомлённость… – со знанием дела отметил Халвус. – А вы-то кто?

– Я-то? – стряхнув с рук воду и сняв с плеча служанки полотенце, передразнил Будраш, вытер лицо и шею, и сказал так, чтобы всё было предельно ясно: – Канцлер Будраш – тайный советник Их Величества. Покажите локоть правой руки… – махнув служанке и гвардейцу, что оба могут быть свободны, он остановился перед проигравшим поединок и заглянул тому в глаза.

Чужеземец заметно переменился в лице, но самообладания не утратил:

– Зачем?

– Я не повторяю дважды, – надавил Будраш.

Конокрад неохотно обнажил предплечье, на котором красовалось клеймо наёмника. Именно его и надеялся увидеть канцлер, ибо всё сразу вставало на свои места: спокойная наглость арестованного, лихость владения оружием… Несколько смущала тяга к сочинительству, но эту деталь можно было не брать во внимание, ибо не она в данном случае играла главенствующую роль.

– С этого мгновения Я НАНИМАЮ тебя, – объявил советник. – Плачу хорошо, но и преданности требую собачьей. Ослушаешься – закопаю.

– Вы как-то не оставляете мне выбора… – замялся бывший наёмник, пробуя нащупать хоть какие-то пути к отступлению.

Но надежда таяла на глазах. Взгляд, который тут же подарил ему маленький человек, заставил сердце дрогнуть и выпустить в кровь яд страха.

– Скажем иначе: даю возможность не совершить опрометчивых поступков, – Будраш смотрел в лицо конокраду спокойно, выжидая абсолютно однозначного ответа. И ответ не заставил себя ждать:

– Что я буду делать?

Впервые за последние двадцать лет Халвус почувствовал себя абсолютно раздавленным. Почему-то припомнилась чёрная кошка, метнувшаяся через дорогу, когда он входил в город. Вот и не верь после этого в приметы…

Канцлер смерил его жёстким, пронизывающим глазом, коротко глянул на закрытую дверь, за которой навытяжку стояла охрана, а офицер расхаживал в ожидании следующего приказа, и поставил точку:

– Убивать…

Когда шум в мрачном заведении на окраине столицы Широкороссии исчерпал себя, а нового хозяина в неизвестном направлении увели люди, настроенные чрезвычайно воинственно, лошадь белой масти внезапно ощутила невероятное, щемящее одиночество:

«Я никому не нужна, – думала она с тоской. – Обо мне все забыли!»

Она стояла посреди опустевшего двора трактира «Чёрная каракатица», исключительно несчастная, не кормленая, лишённая в эту чудесную лунную ночь какой бы то ни было заботы и ласки. И это угнетало. Когда тебя похищают в чистом поле, когда во весь опор мчатся на помощь товарищу, когда незнакомое, но весёлое семейство, затянув лихую песнь, торопится на королевское бракосочетание, и ты уносишься в звенящую на разные голоса ковыльную степь, оставляя за спиной бесконечные мили, а потом к тебе подходит странный незнакомец, пахнущий чужими, не здешними запахами, и уводит в неизвестность – это наполняет жизнь каким-то особым смыслом, ибо что может быть увлекательнее приключений и щекочущей нервы неопределённости! Но вот всё кончилось, и что делать дальше, когда ты привязана к деревянному столбу и всеми покинута, непонятно…

Тряхнув гривастой головой, коняшка внезапно почувствовала, что поводья чуть ослабли, и, возможно, подумала даже, что лошадиный бог всё-таки внял её молитвам! Теперь можно было бы наконец воспрять духом, но в следующее мгновение во дворе появился один из неприятных супчиков, что давеча хлопал её по крупу, замышляя недоброе. Ибо, даже если ты человек, ручищи распускать не следует!

Товарищ Никитича был пьян, источал скверные ароматы, неся нечто невразумительное про куш, что прошёл куда-то мимо, и лошадка основательно напряглась. Шумно втянув воздух крупными ноздрями, она приготовилась к худшему, но неожиданно для себя в мрачно сгустившихся сумерках уловила едва заметный, тоненький, как паутинка, но оттого особенно волнительный запах, казалось, утраченной, но такой желанной новизны положения. Неужели её более ничего не держит? Чуть увереннее мотнув головой, она отметила, что поводья ослабли совершенно…

Супчик между тем достал нож и, сдвинув брови, неуверенной походкой приближался к предмету своей алчной страсти. Переступив с ноги на ногу, лошадка недобро фыркнула, завибрировав всем своим существом. И чем ближе подходил неприятный человек, тем ниже опускалась её голова. Но как только вонючка оказался совсем близко, она взвилась на дыбы и с такой силой приложилась копытами в грудь чужака, что тот, пролетев несколько метров, тут же исчез в поглотившей его тьме.

Окончательно развязавшиеся поводья победоносно свесились, отчего к красавице вернулось окрыляющее чувство былой лёгкости, а самое главное: внутри огромного лошадиного сердца вновь вспыхнуло и обожгло кровь всепобеждающее пламя дикой, необузданной свободы. Она взвилась на дыбы, радостно заржала и, не обращая внимания на какие бы то ни было преграды, стремительно покинула двор трактира «Чёрная каракатица», растворившись в дурманящей синеве лунной ночи.

Любимица Крошки Пэка наконец-то была свободна и теперь твёрдо знала путь к дому, где ей непременно будут рады…

В которой повествуется о последних месяцах перед наступлением Великой Мглы, сошедшей на мир в конце царствования короля Владислава, человека и властелина, достойного во всех отношениях того, чтобы быть упомянутым в летописи нашей, сыне его Ярике и Иринке, будущей жене королевича, а также кольце шуршиков, коему предстоит появиться впервые, дабы впоследствии совершить своё маленькое, но эпохальное дело.

«Повесть о смутных временах»

в авторстве Тихого Тука из племени