– Согласен, мысль дельная…
Проведя немало часов в размышлениях над очевидной пользой подобной перспективы, он тоже не понимал, почему бы и в самом деле не заняться столь разумным вложением сил и средств! Однако в молчании почесав за ухом и прислушиваясь к тому, как на улице верещал Крошка Пэк, пролетая над окном подвала с криком: «Да что за фигня-я-я?!» – зверёк всё-таки чмокнул с сомнением и неохотно выдавил:
– Только вот…
– Ну, ты же брат… – увесисто вдавил Глоб в сознание колеблющегося тему крутости дерзкого помысла.
– Вот-вот, закинь мыслю́! – сбившись на прозу, закивал Лум. – Ну, что он тебе сделает? Ты же брат!
– Попробую, – выдохнул шуршик, решительно махнув лапой.
…и был не прав!
В ту же ночь Большой Бло вышвырнул младшего брата из логова!
Раздавленные суровым негодованием чёрного гиганта, Глоб, Лум и Пэк лишь растерянно развели лапами и захлопнули древние ворота за́мка. Звучно лязгнул засов, ставя очередную печальную точку в биографии дерзкого воина, и без того полную крутых поворотов, стремительных падений и многолетних тяжелейших восхождений из немилости в милость.
Сплюнув заскрежетавший на зубах песок, шуршик сел, потирая ушибленное плечо, да глядя на усмехающиеся звёзды. В небе висела большая Луна, холодная и безучастная, как первобытный суслик, испустивший дух и наглухо вмерзший в лёд. Сложив лапы на коленях, ушастый изгнанник даже подумал о возможной закономерности некоторых событий с фазами полнолуния, затем стянул мордочку в принимаемое решение и сказал просто, как говорят все герои перед всеми основными событиями во всевозможных книгах о разнообразных приключениях:
– Ничего, ещё посмотрим, у кого коготок крепче.
глава вторая
ПРОРОЧЕСТВА СУЩЕСТВУЮТ, ЧТОБЫ ИМИ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ
Подойдя к дверям обеденной залы, где вечерами Толстина́ Глоб баловал стаю кулинарными изысками, Тихий Тук замер в немом оцепенении, ибо картина, представшая перед ним, выглядела удручающе…
Большого Бло не было, отсутствовал и его младший брат. Остальные сотрапезники сидели за огромным столом, с понурым видом склонившись над пустыми тарелками, что было им не свойственно совершенно, ибо ушастая братия славилась говорливостью, особенно вечерами, когда можно было прихвастнуть подвигами, содеянными в день минувший. Мухи беззаботно планировали над огромным котлом, всё увереннее сужая круги в ожидании момента, когда бульон остынет и можно будет устроить весёлые купания. Из котла же торчал половник Глоба и чьи-то, закончившие свой путь, копыта. Несмотря на пьянящие ароматы варева, над скуксившимися рыжими мордами витал призрак чудовищного проступка.
Чернушка вопросительно скосила гребешок и снизу вверх взглянула на своего хозяина. Полагая, что всеобщее «оцепенение» – есть традиция, она последовала примеру шуршика и тоже «оцепенела», выпучив оба глаза, когда же воздух в зобу исчерпался, решила добрать его, но непроизвольно кудахтнула, нарушив трагизм момента, а кудахтнув, испугалась и виновато втянула голову в собственную тушку. Только тогда братва покончила с критикой личностного роста и оборотила на вошедших грозные морды. Почувствовав, что им не до конца рады, дерзкая птичка спряталась за то́пы истребителя разбойников, дабы не привлекать к себе излишне пристального внимания.
Пробежавшись взглядом по хмурым моськам сотоварищей, Тук смекнул: в его отсутствие, братва чем-то сильно проштрафилась. Но, так как лезть в душу к соплеменнику считалось делом зазорным, ибо «…шуршик волен сам признаваться в косяках неправедных…», Тихоня не стал допытываться истины. Это вообще было не в его правилах! Он молча пересёк залу и, остановившись во главе стола, бросил на отшлифованные временем доски утайку, отливающую голубоватым сиянием, в которой глухо постукивала его нынешняя добыча.
– Есть время печалиться, и есть время петь песни! – многозначительно произнёс он.
Изъясняться глубокомысленными сентенциями для рыжего умника было всё равно, что орех расколоть. За это умение дикие охотники его очень ценили, а потому предпочитали держать уважительную дистанцию. Тихоня много читал, знавал ещё больше, в представлении же соплеменников и вовсе слыл ходячей энциклопедией. Откуда столько ценного умещалось в его тумке – было решительно не понятно! Однако мало того, что оно там множилось в геометрической прогрессии, так ещё и разложено было аккуратно по полочкам! Но что уж совсем добивало праздных ленивцев: каждую ночь пополнялось до кучи!
Увидев заветный мешочек, морды зверьков расплылись в довольные ухмылки. Сердце негодяя, ещё пульсирующее в кожаном переплёте, не может не обрадовать Большого Бло! А стало быть, их предводитель скорее сменит гнев на милость и снова воссядет за пиршественный стол!
И тогда красноречие порвало шуршиков. Они наперебой стали рассказывать, в какие приключения им довелось нынче вляпаться: как с утра бесцельно слонялись по округе в поисках темы для посевов страха среди поселенцев тумками не блещущих, как, совершенно отчаявшись, завидели телегу одинокую с хозяином-ротозеем, и как ловко реквизировали добро раззявы вместе с лошадью масти белой и грацией пород чистокровных, а ездок беспечный даже бровью не повёл – так ловко они всё забубенили! И тогда, мол, на радостях, уговорили младшего брата задвинуть старшему знатную тему, про взращивание зла в сердцах человековских…
– А что тут такого?! – ревел Толстина́ Глоб. – Человеки же выращивают вино из винограда!
– Вот-вот! – кивал Неве́ра Лум. – Ну, если ты не приемлешь мысль категорически, так и скажи!
– А он как рассвирепел! – зашёлся в негодовании Крошка Пэк. – Только мы Маленького Бло и видели!
– Что с Маленьким Бло? – нахмурился Тук.
И тут шуршики как-то разом стихли, виновато потупив глазки. Услышав грозный вопрос хозяина, Чернушка взлетела на стол и, хлопнув крыльями, насупилась столь сурово, отчего ершистая братия, позабывшая было в приступе возмущения о новой подружке любителя беллетристики11, даже ойкнула, оттопырившись шерстью.
– О! Да ты не один, – облизнулся Глоб.
– С суповым набором в дом, будет славненький приём… – оскалился Лум алчно.
Пэк же и вовсе зашёлся слюной, гипнотически взирая на потенциальный обед:
– Славная выйдет «коко́шка»12…
От подобных речей несушка набычилась ещё более и надвинулась на Кроху с видом столь угрожающим, что тот поник ушами и оторопело попятился. Такой прыти от обеда с ножками он совершенно не ожидал!
– Ты чего это?! Чёй-то ты! Чего я такого сказал-то?! Ты чего?!
– Ко-ок! – грозно дёргала головой птичка, готовая кинуться в драку, а затем так смачно стукнула клювом по дубовому столу, что тот дал трещину.
Остальные шуршики тоже шарахнулись, не желая связываться со столь неуравновешенным суповым набором, при этом косясь на Тука с немым вопросом, как ему только в тумку пришло, притащить в логово столь неадекватную дичь?!
– Чернушку не трогать! – пригрозил Тихоня за спиной отважной сподвижницы, ибо в этот вечер имел на это полное право: он единственный, кто не наделал глупостей!
И соплеменники немедленно закивали, соглашаясь с очевидным: с этими двумя неадекватами лучше не спорить!
– Так что приключилось с Маленьким Бло? – повторил свой вопрос истребитель разбойников.
– Кок! – поддержала Чернушка, и добавила бы: «Отвечать!». Но, увы, это было выше её способностей.
С опаской посматривая на пернатую тварь, рыжая братия неуверенно приблизилась к Туку, и Крошка Пэк таинственно прошептал:
– Он изгнан…
В ту же секунду где-то глубоко в подвалах замка прокатился страшный рёв, полный негодования и ярости, отчего зверьки попрыгали на свои места и принялись спешно поглощать приготовленный Глобом ужин. Мухи, недовольные эдакой прытью, разлетелись, гневно жужжа и расшибая тушки о витражи. Только Пэк, не донеся до рта вилку с ароматным куском мяса, медленно сдвинул к Тихоне утайку с пульсирующим сердцем и добавил опять же едва различимо:
