– Бевочка, – сказала Маня. – Коёсая…

Тук даже смутился, не зная, как поступить дальше! Пугать не хотелось, сбегать – не солидно, а драться – себя не уважать, и тогда, совершенно размякнув, он спросил:

– Огонь есть?

Глаза девочки схлопнулись в две подозрительные щёлочки. Она сделала назад шаг, другой, потом побежала и скрылась в доме.

«Всё пропало, – подумал горе-поджигатель. – Сейчас начнутся вопли, крики…»

Он извлёк из-за пояса второй пистоль, вытряхнул пулю и на всякий случай вновь сунул ствол в стожок. Шанс был не велик, но не испробовать его – значило сокрушаться после от не свершённого! Однако и в этот раз с искрой не срослось.

«Неужели порох отсырел?!» – нахмурился зверь.

– На! – раздался за его спиной голос Мани.

Тук едва успел увернуться от летящего в него с железной лопатки уголька, который упал, подпалив солому.

– Ну, можно и так! – хмыкнул Тихоня и озабоченно почесал за ухом.

Попрятав пистоли за пояс, он подхватил девочку на лапы, метнулся к дому и, влетев в горницу, закричал:

– Пожар!

– Как пожар?! – всплеснула хозяйка руками.

Домочадцы кинулись к окну. В сарае на самом деле угрожающе разгоралось пламя. Дружно завопив: «Горим!» – люди кинулись во двор, совершенно не обратив внимания на незваного гостя, спрятавшегося за малышкой, которую, похоже, происходящее забавляло не меньше, чем рыжего озорника. Туку же только того и надо было! Поставив забияку на ножки, он подошёл к печи, преспокойно отворил заслонку, подхватил глиняный горшок, в котором булькала аппетитная вкуснятина, и с чувством выполненного долга подмигнув помощнице с косичками, шагнул к окошечку, смотрящему в сторону леса. Топ рыжего воришки аккуратно пнул чуть прикрытые створки, и те приветливо распахнулось. Пьянящий ветер свободы ворвался в горницу, приглашая хулигана на волю. Но тут зверь замялся, словно что-то неведомое схватило его за штанину, и обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на кроху:

– А ты чего не н-на пожаре-то?

– Я зе исё ма-аленькая… – ответила Маня.

– Ну, вырастай тогда, что ли… – и Тихоня благополучно перемахнул подоконник.

Похватав вёдра, чтобы тушить пристройку, домочадцы сновали по двору, оглашая окрестности воплями и криками. К ним на помощь спешили соседи. И только коровка аляповатой наружности дожёвывала соломку, равнодушно взирая на бессмысленную суету сует.

Шуршик готов был совсем исчезнуть за деревьями, но тут за его спиной вновь раздался голосок:

– Бевочка!

Тук обернулся. Маня стояла у окна и махала ему ручкой. Что-то трудно описуемое шевельнулось внутри похитителя горшков со вкуснятиной и, бережно обнимая драгоценный трофей, он вернулся к дому, чтобы, подойдя ближе, прошептать:

– Расти хорошей девочкой и тогда белочки н-никогда тебя н-не обидят…

– Замётано… – улыбнулась Маня.

Шуршик довольно хмыкнул, но, увидев, что малышка потянулась к нему маленькой ладошкой, растерялся во второй раз. Однако решив, что соплеменников поблизости нет и осудить его суровым покачиванием головы некому, осторожно подставил мордаху под детские пальчики. Незнакомое, но очень щемящее чувство вновь накрыло его волной приятных мурашек, отчего любитель жарко́го смутился совершенно и заторопился тут же исчезнуть, причём на этот раз с концами.

– Марго уехала, – склонившись к уху их величества, прошептал Будраш.

Ольга беспокойно обернулась в их сторону.

– Ну, и славно, – кивнул Владислав с облегчением, взял бокал и поднялся перед тут же притихшими гостями. – Я хотел бы сказать несколько слов о своей жене!

Но ему не суждено было продолжить звучную речь, потому что в следующую секунду, откуда ни возьмись, на лужайку перед дворцом налетел шквальный ветер, поднял пыль, сорвал с юной королевы белоснежную фату и, унося её прочь, заодно перевернул скатерти вместе с угощениями. Небо потемнело, послышался нарастающий гул, и вскоре на гостей обрушилась стена дождя. Прострой люд и великосветский с визгами и криками кинулся под навесы и в палатки. Только Владислав стоял перед Ольгой и, глядя в её пронзительно-красивые глаза цвета морской волны, говорил трогательно:

– Значит, я скажу эти слова тебе. Я очень, очень тебя люблю…

Стоя под проливным дождём средь опрокинутых столов и стульев, король и королева целовались, позабыв о том, что в мире существуют дожди, ураганы, землетрясения и прочие напасти. Они были счастливы и верили, что любовь их будет вечной.

Растроганный увиденным, юный скрипач, спрятавшийся под раскидистым каштаном, заиграл весёлый мотив. Тему скрипки подхватили остальные музыканты. И тогда народ, съёжившийся в укрытиях, вновь высыпал на луг перед королевским дворцом и принялся скакать по лужам, оглашая окрестности криками и смехом.

Канцлер стоял в тени старого дуба и, сложив руки на груди, мрачно наблюдал, как вместе со всеми в хороводе скачут счастливые Анна и Даниил. Он был вторым после Марго, кому в этот вечер было нестерпимо больно.

И чем больше становилось музыки и смеха, тем настойчивее сердце тайного советника наполнялось жаждой мщения. Однако пакостить по мелочи – не солидно, дуэль тоже не обещала безусловной победы, расстраивать отношения путём наветов и сплетен – не соответствовало статусу! Да и, что греха таить, канцлер всё-таки был неплохо воспитан, умом не обделён, а потому разуму его, требовалась месть изощрённая, дабы никто и помыслить не смел, что он приложил к этому руку. Стало быть, играть предстояло в долгую, а в таком деле без помощников не обойтись! В ближнем окружении искать – дело ненадёжное, следовательно, необходим человек со стороны… Только где ж его взять?

Размышляя подобным образом, Будраш вышел к воротам замка, где совсем недавно королева Померании ждала своей участи, и заметил подозрительное: возле лошади белой масти крутился человек. Детали одежды незнакомца выдавали в нём птицу залётную, промышляющую делами отнюдь не богоугодными, и его интерес к запряжённой в телегу лошадке был далеко не праздным. Среди огромного количества выстроившихся вереницей телег, прибывших на торжества, он положил глаз на скотину породистую, явно чистокровных кровей, за которую, при желании, можно было получить более чем приличное вознаграждение.

Канцлер подозвал к себе гвардейца и, знаком показав, чтоб вёл себя тихо, указал на подозрительную личность:

– Видишь его?

– Вижу! – кивнул гвардеец.

– Проследи… Аккуратно! В общение не вступай, в дела не вмешивайся, что бы ни учинил. Превратись в его тень. Потом доложишь, где, что, как и почему… Понял?

– Так точно, ваша честь!

– Ступай…

Гвардеец щёлкнул каблуками и покинул тайного советника.

Незнакомец между тем ловко расстегнул упряжку и, спокойно взяв белокурую лошадку под уздцы, как ни в чём не бывало, пошёл прочь. За ним же отправился и соглядатай. Чем конокрад мог быть полезен, канцлер наверняка не знал, потому решил положиться исключительно на ощущения, которые, возможно, развеет в скорости посланный им гвардеец.

И тут, как это ни странно, чувство, отравлявшее ему жизнь последнее время, внезапно улетучилось. Прислушавшись к тому, что с ним происходит, советник впервые за́ день улыбнулся. На лужайке перед дворцом всё так же гремела музыка, однако, на нервы уже не действовала! Напротив, Будрашу захотелось танцевать! Вернувшись к промокшим гостям, что, шлёпая по лужам, водили хороводы, он буквально ворвался в сомкнутые ряды, и вскоре заплясал с такой доселе невиданной удалью и остервенением, что даже король Владислав, увидев, как его подданный заходится в ритме, с улыбкой развёл руками: молодец-де чертяка, так, мол, и надо, нечего, стоять в стороне, да о делах государственных печься! Иногда просто необходимо дать себе волю, а уж в такой-то день – сам бог велел!

Подобное преображение не осталось не замеченным и Анной. Замерев средь танцующей толпы, она нахмурилась, предчувствуя недоброе. Даниила тоже насторожила перемена, приключившаяся с бывшим соперником. Решив, однако, что не стоит придавать этому никакого сакрального значения, он увлёк барышню в хоровод, и вскоре влюблённые затерялись среди гостей.