Сегодня меня одолевают тягостные мысли, временами даже паника. А вдруг я увижу его, и меня снова накроет разрушительным чувством обреченности и мрака. А вдруг он ненавидит меня сейчас. Ведь найдутся любопытные, которые обязательно станут наблюдать за нашей встречей, а потом перемывать косточки после похорон. На сердце становится тяжелее с каждой минутой.

Сушу волосы, пренебрегаю макияжем, просто немного прохожусь тушью по ресницам. Надеваю черное платье, сверху серое укороченное пальто, снимаю с вешалки зонтик и, с чувством тревоги, выхожу на улицу.

Дорога до кладбища займет не меньше сорока минут, каждый километр приближает меня к этой нежеланной встрече, но она неизбежна. Вместе с волнением приходят воспоминания, которые в последнее время мне практически удавалось заглушить.

О том, что Волков готовится к бою я узнала от Карима, а через неделю он скинул мне ссылку на пресс-конференцию. Я не открывала ее два дня, не хотела смотреть, понимала, что потом снова будет тяжело. Но засидевшись на работе до позднего вечера, копаясь в интернете в поисках нужной мне информации, снова наткнулась на эту публикацию. Не удержалась, вошла и начала смотреть.

После представления бойцов первое слово за трибуной взял соперник. Вел себя очень уверенно, я бы даже сказала, скандально. Обещал показать максимум и закончить бой в шестом раунде, естественно, своей победой. Этот боксер в последнее время не проиграл ни одного поединка и останавливаться на собирался.

Когда дали слово Назару, он лишь сказал, что давно хотел встретиться на ринге с боксером такого уровня, что готов принять бой и пусть победит сильнейший.

Дальше говорили представители обеих команд, но всю оставшуюся часть пресс-конференции я ждала, когда камера вновь поймает его. Дрожь по телу и поднимающаяся буря в груди закружили в вихре эмоций, я жадно всматривалась в монитор ноутбука, ловила каждую черточку его лица, его настроения. Назар сидел сосредоточенный, опасный и уверенный в себе, впрочем, как всегда. Красивый, харизматичный и такой до боли родной. Только глаза излучали убийственную тоску, как будто он находится там не по своей воле, как будто должен делать то, что делает.

Без интереса слушая, что говорит его тренер, он потянулся рукой к бутылке воды перед ним, камера уловила этот момент. Вот он откручивает крышку, пьет и меня простреливает током. Всматриваюсь, но на экране уже другая картинка, в объективе снова тренер. Откручиваю назад, увеличиваю руку, подносящую бутылку ко рту.

Не может быть! Дрожащей рукой увеличиваю еще — на внутренней стороне предплечья над кистью вижу татуировку NiKa. Один в один мой логотип, такой же сейчас светится неоновым светом над входом в мою студию, такой же на его портрете, который висит в кабинете. Тысячи иголок врезаются в голову, я не знаю, как это воспринимать, не мог Волков, будучи уверенным в измене, набить такое. Ничего не понимаю, что происходит вообще? Сердце трепещет, по телу расползаются мурашки, как понять?

Беру телефон и набираю Ольгу Жданову. Не знаю, будет ли она со мной общаться, они уехали в Германию сразу после отпуска? и после этого мы созванивались с ней всего пару раз, еще когда я была с Назаром.

— Алло!

— Оля, привет.

— Ника, рада тебя слышать! — на позитиве, уже хорошо.

— Как вы поживаете?

— Ничего, все хорошо. Правда, уже надоела зима, а еще ни конца, ни края. Уже хотим на море в отпуск, — по интонации слышу, что улыбается/ — Nы как? Как твоя студия?

— Все отлично, взяла еще три человека, с клиентами проблем нет, иногда даже слишком много работы. Сейчас занимаюсь заказом от крупной гостиницы, некогда расслабляться.

— Рада за тебя, никогда не сомневалась, что у тебя все получится.

— Спасибо. Только не все получилось…

— Девочка моя, — ее тон становится серьезным, — я не знаю, что там у вас произошло, но он любит тебя, несомненно.

Вздыхаю глубоко. Что это теперь изменит?

— Скажи, ты не знаешь, когда он сделал татуировку над правым запястьем? Я только что смотрела пресс-конференцию и увидела. Ее не было, когда он уезжал.

— Он сказал, что набил в Москве, когда был в поездке, а ночью вы расстались. Собирался свести, но так и не сделал этого. Я не задаю вопросов. Он не говорит об этом. Только однажды открылся, не знаю, что на него нашло. Виктор был на ночном дежурстве, Назар пришел в гости, был под шафе, я удивилась даже, он же вообще не пьет. Предложил сварить Глинтвейн. Когда выпили, все, что сварили, разговорила его. Рассказал в общих чертах о ссоре и про татуировку тоже. Плохо ему, Ника, очень плохо. Я видела его за это время всего несколько раз, он надломлен и задет. Но пока у него есть к тебе чувства, мне кажется, ты можешь все вернуть на круги своя.

— Есть вещи, которые я не в силах простить. Ничего невозможно вернуть, к сожалению.

— Жаль…Вы такие классные… И такие молодые и глупые. Прости, Витя звонит по другой линии. Не пропадай, звони, я всегда рада тебя слышать. А летом обязательно увидимся.

— Хорошо, пока.

А потом был бой. Я смотрела его на нервах, в жизни так не переживала за него. В первом раунде он примерялся, изучал соперника, пропустил пару ударов. Но уже во втором пошел в атаку по полной. Я никогда не видела Волкова таким на ринге. Он был зол и жесток, казалось, он хочет убить бойца напротив. Он загонял его в угол и бил жестко и беспощадно, нанося удары так, что я стала переживать за его состояние.

В пятом раунде судья пытался остановить бой, Волков получил небольшое рассечение и в ответ нанес удар, от которого у соперника образовалась гематома на глазу. Но тот сказал судье, что будет продолжать.

В шестом раунде Назар, не обращая внимания на удары по своей голове, нещадно отвечал тем же, и практически перед звуком гонга отправил оппонента в нокаут. Публика взревела, для поклонников Стального волка это было символично. Бой закончился так, как предвещал соперник, только Волков разделал его по полной.

Вымотанный и уставший, со струйкой крови из брови, он пошел в свой угол, команда поздравляла его, друг друга. А он только угрюмо кивал, никакой радости от победы. И снова этот мрачный задумчивый взгляд. О чем ты думаешь, Назар? — мысленно посылала ему вопрос, который так и остался для меня без ответа.

Из-за аварии на последнем перекрестке, и скопившейся в результате пробки, на кладбище попадаю, когда батюшка уже начинает отпевать Оливию Назаровну. Подхожу ближе к большому скоплению людей, улавливаю взглядом родителей и Дашу, она прилетела без Дениса, мы не виделись больше двух месяцев. Машу ей незаметно рукой, сама останавливаюсь позади стоящих вокруг церемонии. Я не так часто бывала на подобных мероприятиях, они всегда выводят меня из строя, но я стараюсь держаться, хотя мне сразу хочется плакать.

Нахожу глазами Назара, он стоит рядом с родителями, в отличии от других, без зонта. Мелкий моросящий дождь спускается на волосы, на лицо. Одет дорого, но просто — черная короткая куртка, джинсы. Их порода настолько шикарна, что ему не нужны дополнения, он сам любую одежду украсит собой. Огромный, внушительный, такой серьезный и задумчивый, челюсти крепко сжаты, он стоит ко мне в профиль и мой желудок скучивается в тугой узел. Как же мне хочется подойти и обнять его, разделить с ним утрату, просто прижаться и поделиться теплотой. Но мое уязвленное самолюбие тормозит меня уже на этапе мысли. Нет, его поступку нет оправдания, теперь это просто прошлое.

К концу церемонии дождь прекращается, я закрываю зонт и подхожу ближе, возле могилы остались самые близкие, человек пятнадцать. Кладу цветы на холмик, поверх множества других букетов, поднимаюсь и оказываюсь в полуметре от Назара.

— Привет, — бах, бах, бах, слышу свое сердце почти в районе горла.

— Здравствуй, — челюсти стискиваются с невиданной силой, больше его лицо ничего не транслирует, в глазах лишь на мгновение загорается жизнь, но так же быстро гаснет.

— Мои соболезнования, мне очень жаль…