Прикидываю, что я заберу из вещей, самое необходимое, потому что возвращаться сюда я не собираюсь. У меня тоже есть гордость, пусть идет к черту! Одеваюсь в шорты и футболку и спускаюсь вниз.

Волков сидит в гостиной, ноги широко расставлены, голова запрокинута на спинку дивана, смотрит в одну точку.

— Доброе утро, — сухо говорю я.

Он привстает, не отвечает, просто смотрит в упор.

— Мне нужно минут двадцать, и я уеду.

Иду на кухню, завариваю американо. Нужно хоть немного привести голову в живое состояние. Делаю несколько глотков, смотрю на картину за окном — бассейн и сад с пальмами, рододендронами и кипарисами, и мысленно прощаюсь с этой красотой, которую я так любила и лелеяла. На душе поселился тяжелый камень, настолько тяжелый, что я физически чувствую тяжесть и боль в области груди. Что ж, с этим придется учиться жить.

Назар появляется в дверях, подходит, садится напротив.

— Я узнал про облаву в клубе. Твоей фамилии в списках задержанных нет…

Он еще вчера сказал, что это ничего не изменит, так зачем пытаться что-то доказывать и снова выглядеть в его глазах сказочницей?

— Скажи мне только одно — он был в моей кровати?

— Нет, — споласкиваю чашку, ставлю на сушку и ухожу. Собираю вещи, оставляю на видном месте банковскую карту, которой пользовалась все это время, ключи, вызываю такси и, не прощаясь, покидаю дом. Назар так и остается на кухне, по крайней мере до щелчка закрытой мной двери.

Назар

— Скажи мне только одно — он был в моей кровати?

— Нет, — она моет под краном чашку, оставляет ее на сушке и выходит.

Это все? Без единой попытки хотя бы как-то все исправить? Вот так просто, наставила рога, выпила кофе и ушла?

В голове полная сумятица. Не спал вообще, сначала долго приходил в себя на улице, сидя на шезлонге у бассейна, потом в кровати гостевой комнаты. Лежал и не мог поверить, не мог понять за что со мной так. В какой-то момент захотелось пойти к ней, вытащить из постели и вытрясти из нее всю правду, которую она не договаривает. Встал, направился туда, но стопорнулся. А я хочу знать эту правду? Смогу ли я вообще с ней жить? Одним махом я потерял любимую женщину и друга.

Боль, разрывающая нутро, затопила каждую клетку, предательство накрыло жесткой лавиной, хоть бы не захлебнуться. Еле дожил до начала рабочего дня. Набрал знакомого, который может помочь пробить информацию в отделении. Понимал, что эта информация ничего не исправит, но, все равно, как полоумный, мерял шагами комнату и ждал. Чего не знаю. А когда ответили, что такую не задерживали, в груди что-то треснуло и раскололось на трухлые щепки. Во всем вранье. А что я хотел? Чтобы мне в трубку зачитали оправдательный для нее приговор, включая засос?

Шаги, спускающиеся со второго этажа, отсчитывают секунды до начала моего конца. Она проходит мимо кухни, удаляется по коридору. Хлопок закрывающейся двери — контрольный в голову. Тишина, обреченность и мрак разом накрывают мой разрушенный за несколько часов мир.

Съезжаю локтями по столешнице, кладу поверх голову, уткнувшись лбом. Закрываю глаза, иначе из них польются слезы. Настоящие слезы, бл*дь, я не плакал лет с десяти. Что ж ты натворила, Ника? Ни-каа!

Через час бесцельных скитаний по дому собираю сумку и еду на тренировку, которую сам вчера отменил. Все действия на автомате, перед глазами мелькают картинки сегодняшней ночи. Как она могла? Когда у них закрутилось? Неужели я был такой слепой? Или это у них впервые? В памяти всплывает разговор двухнедельной давности:

— Переезжай ко мне, — я лежу на животе на катере, Ника сидит сверху и делает мне массаж. Волны покачивают судно, легкий влажный ветерок обдувает наши, разгоряченные на солнце, тела.

— Назар, не обижайся, я не готова пока.

— Но ты почти все время у меня, так какая разница?

— Мне, почему-то, кажется, что мы перестанем скучать друг по другу и отношения станут пресными, и потухнут, а мне нравится наш неугасающий костер, пусть пока будет так.

Как вывезти это все, куда себя девать? Дышу через раз, разочарование и рвущая на части, боль не дает ни сконцентрироваться, ни мыслить трезво. В голове одни вопросы и ни одного, бл*дь, ответа.

В полном оцепенении приезжаю в спорткомплекс. Богданович удивляется и моему появлению, и моему состоянию. Я, как зомби, надеваю перчатки и, не объясняя, почему здесь, начинаю разминаться. Хорошо, что за годы тренировок тело помнит упражнения, делаю их неосознанно, просто по инерции.

Когда выхожу в спарринг, вспоминаю, как мы в этом ринге тренировались с Климовым, нам было по тринадцать, когда он пришел к нам в зал. Мы как-то сразу поняли, что дружбе быть. Он вышел против меня, на тот момент уже имеющего много побед, местной звезды и любимчика и очень достойно принял бой. Есть у нас схожая черта — ничего не бояться, достойно давать отпор даже самому именитому противнику. Как он мог, твою мать?

Становлюсь в стойку, не разбираю, что говорит Богданович, жестко нападаю на соперника и серией ударов валю его на пол. Он поднимается, не понимает, почему я озверевший, но меня несет, я снова иду на него со свойственным мне напором, загоняю в угол и бью, наношу удары, не осознавая, что творю. Он больше не пытается атаковать, еле успевает защищаться. Фоном слышу крик тренера. Прихожу в себя, когда Богданович, заскочивший на ринг, встает между нами и силой оттаскивает меня от парня. Богдановичу тоже пару раз прилетает.

— Назар! Что, мать твою, происходит?! Ты не в себе?!

Смотрю стеклянным взглядом, перед глазами вспыхивают и гаснут черные точки. Возможно, от недосыпа, возможно, от стресса. Останавливаюсь и оседаю в противоположном углу, куда меня отволок Богданович. Он приседает напротив, пытается разглядеть что-то на моем лице. Комок в горле не дает мне говорить, просто смотрю на него и молчу. Видимо, мой взгляд совсем потухший, потому что его злость сменяется на озабоченность.

— Ты зачем приехал? Если проблемы, здесь не место их решать. В таком состоянии так точно. Назар! Ты меня слышишь?

Киваю, слышу, только я сейчас в другом измерении, мне так тошно не было никогда. Я себе не могу объяснить, что со мной. Что сказать ему? Встаю и ухожу в раздевалку. Он приходит следом.

— Что-то случилось? Ты сам не свой.

— Извините. Не стоило приезжать…

— Назар, что-то часто тебя в последнее время шатает. Если опять из-за барышни твоей, то заканчивай давай. Ни одна баба не стоит того, чтобы доводить себя до состояния выжатого лимона. Езжай домой, отоспись, приди в себя. Что бы не случилось, жизнь продолжается. Ты мужик, вот и держись, как мужик. Те удары, которые нас убивают, не имеют значения. Имеют значение только те, после которых мы выстояли и живем.

Слушаю и понимаю, что он прав. Прав на все сто, но понимать это одно, а преодолеть совсем другое. У меня компас сломался, я потерянный, не живой. Я даже сейчас, не знаю куда ехать, что делать, все потеряло смысл. А куда двигаться по жизни в целом — так тут вообще стена.

Приезжаю в яхт-клуб, завожу катер, выхожу в море и мчу на всех парах, куда — неважно. Останавливаюсь только, когда вижу, что осталось полбака бензина. Глушу мотор, прыгаю в воду. Она не такая уж и теплая, осень вносит потихоньку свои коррективы в прогноз погоды. Плыву долго, до тех пор, пока чувствую, как переохладилось тело. Возвращаюсь назад и еду в обратную сторону. На телефоне вижу три пропущенных от Климова.

— Иди на х*й! — выключаю мобилку и бросаю в бардачок, захлопываю крышку — Еще не хватало его версию слушать. Одна завралась, другой сбежал, теперь очнулся.

***

— Назар, бухло не поможет, будет только хуже, — говорит Серега.

Мы сидим в баре, я опустошаю третью порцию виски. Негромкая музыка и полутемная зона над нашим столом дает возможность говорить, нас никто не слышит и, главное, не видит. Иначе сбежались бы за автографами или просили сфотографироваться. Достали все.