– А кому это может понравиться? – воскликнул Барри и потянулся к телефону на столике рядом с собой. – Так что, Джесс? Нужна ли медицинская помощь?

– Не для меня. – Она позволила отцу подвести себя к софе и усадить между собой и своей новой знакомой. – Как ты знаешь, я не из нытиков. – Но даже если Барри и помнил подробности их последней стычки, то он не подал и виду.

– Удалось ли найти виновников вандализма над твоей машиной? – спросила Морин.

Джесс покачала головой, испытывая жуть от кажущегося присутствия Рика Фергюсона в комнате, наподобие призраков в ночь под Рождество. Она отогнала эти мысли звуком своего голоса.

– Насколько я понимаю, вы – настоящая художница, – сказала она женщине, сидевшей рядом.

Шерри засмеялась. Ее смех был чарующим, похожим на звон колокольчиков при порыве теплого ветерка. Мысленно Джесс услышала в отдалении более резкий смех своей матери.

– Я просто забавляюсь этим, хотя всегда очень сильно любила искусство, – объяснила Шерри, взглядом ища одобрения отца Джесс. Чего никогда бы не сделала моя мама, подумала Джесс.

– Вы говорите об искусстве в смысле живописи или обо мне? – игриво спросил отец[1].

Шерри снова рассмеялась.

– Думаю, и о том, и о другом.

– Вы предпочитаете масляные краски или пастель? – для Джесс это было безразлично, но она хотела уйти от разговора на тему о любви.

– Мне больше нравится пастель, а ваш отец предпочитает масло.

Джесс поморщилась. Ее мать никогда бы не стала говорить за отца. И неужели эта женщина действительно считает нужным сообщать ей о том, что предпочитает ее отец?

– Шерри проявляет чрезмерную скромность, – включился в разговор отец, говоря теперь за Шерри. Неужели все влюбленные поступают таким же образом, подумала Джесс. – Она – довольно талантливая художница.

– Ну-у, – с некоторой нерешительностью протянула Шерри, – мне неплохо удаются статические сценки, натюрморты.

– Ее груши ужасны, – заявил Арт Костэр и подмигнул.

– Арт! – засмеялась Шерри и потянулась через Джесс, делая вид, что хочет шлепнуть Арта Костэра по руке. Джесс немного стало не по себе. – Вашему отцу удается обнаженная натура.

– Фигуристость, – добавил Барри.

– Я уговариваю ее согласиться позировать мне, – сказал Арт, улыбаясь Шерри так, как будто между ними не сидела Джесс. – Но она сказала, что бережет себя для Джеффри Кунса.

Опять в воздухе прозвучали мелодичные колокольчики. Предполагалось, что Джесс знает, кто такой Джеффри Кунс, но Джесс этого не знала, хотя тоже засмеялась, будто его имя ей о чем-то говорило.

Джесс воображала, как бы отнеслась ее мать к этой приятной семейной сцепке: Морин стояла возле Барри, который положил руку на ее плечо, а она обвила руками сынишку; Джесс приютилась на софе между отцом и женщиной, которую он хотел рисовать в голом виде; близнецы возятся в колясочках, не сводя больших круглых глаз со своей мамочки. И правильно делаете, думала Джесс, наблюдая, как они ударяют ножками в башмачках по дну колясочек. Всегда смотрите на свою маму, мысленно предупредила она их. Смотрите за ней, чтобы она не пропала.

– Джесс, спустись на грешную землю, – услышала она опять. – Ты где витаешь? Вернись к нам.

– Простите, – быстро проговорила Джесс, заметив в глазах Барри искорку досады, как будто ее рассеянность объяснялась неумением свояка принимать гостей.

– Вы что-нибудь сказали?

– Шерри спросила тебя, любишь ли ты рисовать.

– Ах, простите. Я не услышала.

– Это было видно, – заметил Барри, и Джесс заметила беспокойство, появившееся во взгляде Морин.

– Я спросила просто так, – тут же пояснила Шерри, – чтобы поддержать разговор.

– В общем-то я не знаю, нравится мне рисовать или нет, – призналась Джесс. – Я не возвращалась к этому занятию с самого детства.

– А помнишь, как ты добралась до цветных карандашей и разрисовала все стены гостиной, – напомнила Морин, – и мама ужасно рассердилась, потому что стены только что покрасили.

– Я этого не помню.

– А я этого никогда не забуду, – продолжала Морин. – Мама никогда больше так громко не кричала.

– Она вообще не кричала.

– В тот день она ужасно раскричалась. Ее было слышно за целый квартал.

– Она никогда не кричала, – упрямо повторила Джесс.

– Кажется, ты сказала, что не запомнила этот случай, – напомнил ей Барри.

– Я помню немало случаев, когда она повышала голос, – заметила Морин.

Джесс пожала плечами, пытаясь скрыть растущее раздражение.

– Но не на меня.

– Всегда на тебя.

Джесс встала, подошла к рождественской сосне; в сильно порезанной руке пульсировала кровь.

– Когда мы будем украшать это дерево?

– Мы собирались сразу после ужина, – ответил Барри.

– Ты никогда не уступала, – продолжала Морин, как будто не произошло никакой заминки. – Ты всегда старалась настоять на своем. – Она засмеялась. – Я помню, как мама говорила, что ей нравиться быть с тобой, потому что приятно находиться с человеком, который все знает.

Все рассмеялись. Джесс начинало не нравиться звучание колокольчиков на ветру.

– Все мои мальчики были такими же, – продолжила эту тему Шерри. – Каждый думал, что он все знает. А когда им исполнилось по семнадцать лет, они относились ко мне, как к самой глупой женщине на земле. А когда доросли до двадцати одного года, то поражались, какой я стала умной и умелой.

Все опять рассмеялись.

– В общем нам пришлось пережить несколько очень тяжелых лет, – разоткровенничалась Шерри. – Особенно после того, как от нас ушел их отец. Да и когда он жил с нами, мы видели его редко. Но когда он ушел, мои мальчики просто распоясались. Они грубили и перечили мне, и чтобы я ни делала, чтобы ни говорила, я всегда была неправа. У нас всегда стоял дым коромыслом. Я, бывало, поступлю иначе – и тут же оказываюсь в центре ссоры, но никак не могу понять, как я там очутилась. Они говорили, что я очень строгая, очень старомодная, очень наивная. Какой бы я им ни казалась, я не укладывалась, с их точки зрения, в нормальные рамки. Мы постоянно готовы были вцепиться друг другу в глотку. И потом как-то неожиданно все они повзрослели, и я обнаружила, что сохранилась как личность. Они разъехались по колледжам, потом стали жить самостоятельно. Я приобрела собаку. Она любит без всяких условий. Сидит около двери и ждет, если я ухожу. А когда я возвращаюсь, она радуется, считает, что я самое прекрасное создание на свете. Она стала для меня ребенком, о котором я мечтала всю жизнь.

Арт Костэр засмеялся от восторга.

– Может быть, нам приобрести собачку? – спросил Барри и подмигнул жене.

– Думаю, что каждая мать переживает такой период, когда задумывается над тем, зачем ей все это нужно, – высказала предположение Морин.

И опять Джесс мысленно увидела лицо матери. Мне это не нужно, Джесс. Мне не нужно этого от тебя!

– Я хочу сказать, видит Бог, что я просто обожаю своих детей, – продолжала Морин. – Но бывают минуты...

– Когда тебе хочется оказаться на старой работе? – спросила Джесс, заметив, как напряглись плечи Барри.

– Когда мне хочется, чтобы было немного потише, – закончила свою мысль Морин.

– Может быть, нам следует завести собаку, – сказал Барри.

– О, великолепно! – воскликнула Джесс. – Что-нибудь еще, о ком будет заботиться Морин.

– Джесс... – предостерегающе произнесла Морин.

– Собака Шерри необычайно забавная, – быстро включился в разговор Арт Костэр. – Настоящий игрушечный пудель. С прекрасной рыжеватой шерстью, совершенно необычная окраска для пуделей. Когда Шерри первый раз сказала мне, что у нее пудель, я подумал: «О нет, я не могу связываться с женщиной, которая любит такую собаку». Я хочу сказать, что почти все заводят пуделей.

– И потом он увидел Кейси, – вставила Шерри.

– И потом я увидел Кейси.

– Любовь с первого взгляда.

– Ну, скорее любовь после первой прогулки, – уточнил Арт Костэр. – Однажды после обеда я пошел с несчастным песиком на прогулку и меня поразило, что абсолютно все прохожие подходили, чтобы погладить и потрепать это чертово создание. Я никогда не видел так много улыбок на лицах такого количества людей за один вечер. Шерри утверждает, что если у собак и есть какая-то сообразительность, то пудели среди таких собак.