Со всей определенностью признавая, таким образом, что самодержавие и высокоцентрализованное управление были необходимы в первую очередь для создания, а затем и для сохранения национальной независимости, мы не должны закрывать глаза на пагубные последствия этой печальной необходимости. Такова природа вещей, что правительство, стремясь осуществить свои замыслы, которых его подданные не разделяли и не понимали, неизбежно отдалилось от народа; безрассудная поспешность и жесткость, с которыми оно пыталось осуществить свои планы, вызвали в массах дух решительного сопротивления. Значительная часть народа долгое время видела в царях-реформаторах воплощение зла, а цари, в свою очередь, видели в народе сырье для осуществления политических проектов. Эти своеобразные отношения между народом и правительством легли в основу всей системы управления. Власть искони воспринимала людей как малолетних детей, неспособных осознать ее политические цели и даже не вполне годных к тому, чтобы позаботиться о собственных же местных делах. Чиновники, разумеется, действовали в том же духе. Ища руководства и одобрения только со стороны начальства, они систематически третировали тех, над кем были поставлены, словно побежденного противника или людей второго сорта. Таким образом, государство стало рассматриваться как абстрактное образование, интересы которого всецело отличны от интересов составляющих его людей; и во всех делах с участием государственных интересов права людей безжалостно приносятся в жертву.
Если мы вспомним, что трудности централизованного управления прямо пропорциональны масштабам и территориальному разнообразию управляемой страны, то нам будет легко понять, насколько медленно и несовершенно административный аппарат работает в России, и это неизбежно. Весь обширный регион, простирающийся от Северного Ледовитого океана до Каспийского моря и от берегов Балтики до границ Поднебесной, управляется из Санкт-Петербурга. Истинный бюрократ испытывает неподдельный ужас перед формальной ответственностью и, как правило, старается ее избежать, забирая все дела из рук подчиненных и передавая их на усмотрение вышестоящих властей. Поэтому, как только дела попадают в административную машину, они начинают подниматься вверх и, вероятно, когда-нибудь дойдут до кабинета министра. Из-за этого министерства наводнены бумагами со всех уголков империи, зачастую самыми банальными; и высшие должностные лица, имей они даже глаза многоокого Аргуса и руки сторукого Бриарея, просто не в состоянии добросовестно выполнять возложенные на них обязанности. На самом же деле российское высшее начальство не похоже ни на Аргуса, ни на Бриарея. В большинстве своем оно не демонстрирует ни широких, ни глубоких познаний о стране, которой ему положено управлять, и, как видно, никогда не страдает нехваткой свободного времени.
Помимо неизбежных зол чрезмерной централизации, России пришлось немало пострадать от взяточничества, продажности и вымогательства со стороны чиновников. Когда Петр Великий однажды предложил повесить каждого, кто наворует на сумму, достаточную для покупки веревки, его генерал-прокурор откровенно ответил, что, если его величество воплотит свой замысел, в стране не останется чиновников. «Все мы воруем, – добавил сей достойный муж, – с тем только различием, что один более и приметнее, нежели другой». С тех пор, как были сказаны эти слова, прошло почти два столетия, и все это время Россия неуклонно развивалась, но вплоть до восшествия на престол Александра II в 1855 году в моральном облике администрации мало что изменилось. Кое-кто из старожилов еще помнит время, когда они без особого преувеличения могли бы повторить слова петровского генерал-прокурора.
Чтобы составить верную картину этого некрасивого явления, надо провести различие между двумя видами коррупции. С одной стороны, существовала привычка вымогать за оказанные услуги, как говорится в народе, «чаевые», а с другой стороны – разные виды откровенного казнокрадства. Хотя между этими двумя категориями не всегда можно провести четкую границу, в нравственных представлениях того времени это различие признавалось в полной мере, и многие чиновники, регулярно получавшие «безгрешные доходы», как порой называли эти «чаевые», были бы крайне возмущены, если бы их заклеймили как нечестных людей. Фактически этот обычай был распространен повсеместно и в какой-то степени мог быть оправдан малым размером официального жалованья. В некоторых ведомствах существовал общепринятый тариф. Например, «винные откупщики», которые возделывали государственную монополию на производство и продажу спиртных напитков, регулярно платили фиксированную сумму каждому чиновнику от губернатора до полицеймейстера в соответствии с его положением. Мне рассказывали об одном случае, когда чиновник получил денег больше обычного и добросовестно отдал сдачу! Другие, более безобразные проступки происходили отнюдь не так же часто, но все же слишком часто. Известно, что многие высокопоставленные чиновники и важные сановники получали большие доходы, к которым никак нельзя было применить эпитет «безгрешный», и тем не менее сохраняли свое положение и в обществе их принимали со всевозможным почтением.
Правители были хорошо осведомлены о злоупотреблениях и в какой-то степени стремились их искоренить, но одержанные ими успехи на этом поприще рисуют перед нами не слишком лестную картину фактического всемогущества самодержавия. В централизованной бюрократической администрации, где каждый чиновник в той или иной мере отвечает за грехи своих подчиненных, всегда необычайно трудно привлечь официального виновника к ответственности, поскольку его обязательно будет защищать его же собственное начальство; а когда само начальство виновно в систематических злоупотреблениях служебным положением, виновник вполне застрахован от разоблачения и кары. Энергичный царь мог бы значительно способствовать разоблачению и наказанию преступников, если бы осмелился обратиться за помощью к общественности, но в действительности глава государства весьма нередко сам является участником системы замалчивания чиновных преступлений. Он сам – первый чиновник в государстве и знает, что злоупотребление властью со стороны подчиненных порождает враждебность по отношению к источнику всей официальной власти. Считается, что частое наказание должностных лиц может ослабить уважение общества к правительству и подорвать социальную дисциплину, необходимую для общественного спокойствия. Поэтому считается целесообразным как можно меньше предавать огласке злоупотребления чиновников.
Помимо того, как ни странно, правительство, опирающееся на своеволие отдельного лица, несмотря на случающиеся время от времени всплески жестокости, гораздо менее склонно к систематическим проявлениям суровости, нежели власть, основанная на свободном общественном мнении. Когда нарушения допускаются на очень высоком уровне, царь почти наверняка проявит к виновному снисходительность, граничащую с мягкостью. Если нужно принести жертву правосудию, то она приносится по возможности безболезненно, и высокопоставленных «козлов отпущения» не обрекают на голодную смерть в пустыне – нет, обычно эта пустыня находится где-нибудь в Париже или на Ривьере. Этот факт может показаться странным тем, у кого самодержавие по привычке ассоциируется с неаполитанскими казематами и сибирскими рудниками, но объяснить его нетрудно. Никто, даже самодержец всея Руси, не может настолько облачиться в броню государственного достоинства, чтобы полностью защититься от личных влияний. Монархи приберегают свою суровость для политических преступников, к которым они, совершенно естественно, питают чувство личной неприязни. Нам куда легче проявить снисходительность и милосердие к человеку, который согрешил против общественной морали, чем к тому, кто согрешил против нас самих!
Что же касается реформаторов бюрократии в России, ради справедливости следует отметить, что они предпочли профилактику лечению. Воздерживаясь от драконовских законов, они доверились системе хитроумных проверок и сложных формальных процедур. При взгляде на запутанные формальности и головоломный порядок контроля за администрацией складывается первое впечатление, будто злоупотребления со стороны чиновников категорически исключены. Кажется, что предугаданы любые поступки лю бого официального лица и все лазейки, по которым можно сойти с узкого, но честного пути, наглухо замурованы. Для иллюстрации формальных порядков в условиях высокоцентрализованной бюрократии, позвольте привести один пример, о котором мне случайно стало известно.
