Офицер не ответил, но начал медленно просматривать документы в одной из папок. Он читал их очень внимательно, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он нашел документ, по цвету и форме похожий на свидетельство о рождении. Полицейский невыносимо медленно прочел его, а Джесси уже лихорадило от нетерпения. Спустя долгое время офицер положил свидетельство обратно в папку и посмотрел на Джесси.

— Похоже, ваши догадки верны, мистер Баркер; в графе «отец» свидетельства о рождении Джессики Танниклифф стоит ваше имя. Посему я разрешаю вам доступ к информации о местонахождении мисс Танниклифф, которая у нас имеется, но должен предупредить, что этому делу девять лет.

Он снова порылся в папке и извлек лист писчей бумаги, густо испещренный напечатанными строчками; заголовок гласил: «Для внутреннего пользования». Этот документ офицер не стал изучать так пристально, как свидетельство о рождении.

Откашлявшись, он произнес:

— Судя по всему, после смерти вашей… э-э-э… миссис Танниклифф мисс Танниклифф ненадолго отправили в приют. Так как она была несовершеннолетней, после оглашения завещания матери ей назначили опекуна, — он заглянул в документ, — некоего Майкла Хэйга, проживающего по адресу… — он снова сверился с документом, — Сесил-авеню, Бейлдон. Это последняя информация о ее местонахождении.

— Майкл Хэйг… я смутно его помню, — ответил Джесси. — Кажется, это первый муж Шарлотты.

— Здесь об этом ничего не сказано, мистер… Баркер. — Джесси снова обратил внимание, что, произнося его фамилию, офицер словно испытал легкое смятение.

— Спасибо за помощь. Вы очень помогли, — и Джесси откланялся и с облегчением покинул полицейский участок.

Глава сорок вторая

Англичане не могут похвастаться умением варить хороший кофе. Спросите любого француза, итальянца, грека или турка, и те с большой охотой выскажут свое мнение об английском кофе. Точнее, о той бурде, что в Англии подается под видом кофе. К счастью, наиболее оскорбительные эпитеты в отношении этого напитка, скорее всего, прозвучат на греческом или на турецком. Несмотря столь прискорбный недостаток, есть вещи, которые даже англичане не станут терпеть. Однако, помимо всего прочего, англичанам также несвойственно жаловаться. Поэтому, глотнув предложенного ему напитка, Джошуа решил переступить через себя и не говорить ни слова. Это варево мало того что горчило, еще и было еле теплым, можно сказать, холодноватым. Джош оглядел почти пустой ресторан, но официантка, подававшая ему кофе, — ворчливая матрона лет пятидесяти — куда-то запропастилась.

Джошуа проехал всю Германию на поезде, направляясь на восток; миссия завела его в самое сердце нацистской территории, и он даже не представлял, какая опасность ему грозит. Почти неделю назад он прибыл в Зальцбург и притворился студентом инженерного факультета из Гамбурга, интересующимся классической музыкой. На все расспросы отвечал, что устал от бесконечного Вагнера, лившегося из радиоприемников по всей Германии, и решил ради разнообразия посетить родину Моцарта.

На самом деле он следил за промышленником из Рурской долины, чей завод, видимо, производил военное оборудование. Джош должен был узнать, что именно производили на заводе в обстановке строжайшей секретности. Он устроился на завод и проработал там пять месяцев, пытаясь собрать разведывательные данные. Но потом решил проследить за фабрикантом, выяснить, с кем тот общался, и, если повезет, заполучить ценные сведения. При необходимости он был готов применить полученные на стажировке знания и изучить документы, находившиеся в кабинете загородного дома промышленника в новой Большой Германии — так после аншлюса называлась Австрия. Так он и оказался в этом якобы престижном ресторане, где ему подали чашку странного неудобоваримого напитка.

— Простите, сэр, — раздался вежливый голос, — вам помочь?

Джош очнулся от раздумий и увидел официантку, услужливо стоявшую у его стола. Он удивленно моргнул. Вместо угрюмой усатой хаусфрау, налившей ему ядовитого пойла, перед ним стояла юная улыбчивая прелестница.

— Я заметила, что вы оглядывались по сторонам, и решила, что вам что-то нужно.

Джош оправился от шока и улыбнулся официантке, что было совсем нетрудно сделать.

— Да, есть проблема, — ответил он, — можете попробовать этот кофе? — Он указал за чашку. — Кажется, с ним что-то не так.

Официантка пристально посмотрела на него, взяла чашку, глотнула и с отвращением поморщилась.

— Сэр, простите, я немедленно заменю вам кофе!

Слово она сдержала и меньше чем через минуту вернулась и принесла другую чашку. С тревогой подождала, пока Джош сделает осторожный глоток. Он улыбнулся.

— Вот это, я понимаю, вкусный кофе.

Официантка одарила его самой очаровательной своей улыбкой, и сердце Джоша забилось чаще. Он лихорадочно придумывал, как бы задержать ее и вовлечь в разговор.

— Скажите, — начал он, — почему в городе так мало людей, хотя сейчас сезон отпусков? Где все?

Девушка отвечала, а он внимательно на нее смотрел. Она была необыкновенно хороша собой; мягкие натуральные светлые волосы волнами ниспадали на плечи, обрамляя красивое лицо с нежно-розовой кожей, составлявшей поразительный контраст с яркими голубыми глазами.

— Я точно не знаю, но, кажется, в этом году многие не поехали в отпуск. Может быть, из-за неопределенности.

Джош обвел рукой почти пустой зал; все столики, кроме трех, были свободны.

— Вам, наверное, скучно, когда совсем нет гостей.

— Я найду чем заняться. — И девушка с улыбкой добавила: — А если станет совсем скучно, могу поговорить с гостями, которые все-таки пришли.

— В таком случае я рад, что вы не заняты. — Ее розовые щеки немного покраснели. — Мне нравится город, но одному тут очень одиноко.

Некоторое время они говорили о том о сем. Официантке понравился этот юноша; он сильно отличался от наглых разудалых молодых немцев, которых она обычно обслуживала. Странно, но он был даже не похож на немца. Она задумалась и не заметила, как он ее о чем-то спросил. Встрепенулась и прислушалась.

— Как считаете, сможете ли вы сжалиться над чужаком и показать ему свой прекрасный город?

— У меня строгое правило, — сурово ответила она, — не ходить на свидания с мужчинами, чьего имени я не знаю.

Молодой человек встал. Он оказался высоким — выше, чем она предполагала, — и двигался с изяществом атлета. Он поклонился, но не чопорно, как тевтонцы, и не прищелкнул каблуками. Его поклон был старомодным, как у придворного. Вытянув руку для рукопожатия, он произнес:

— Йорген Шмидт.

— Астрид Эриксон, — ответила девушка и сама удивилась, как легко назвала свое имя.

К ее изумлению, он не пожал ей руку, а наклонился, поднес ее руку к губам и поцеловал ее. Не выпуская ее руки, взглянул на нее, и его глаза лукаво заблестели.

— Поскольку некому было представить нас друг другу, я решил сделать это сам. Теперь, когда с церемониями покончено, согласитесь ли вы со мной прогуляться?

Астрид вдруг растерялась, смутилась, а ее сердце затрепетало. Она знала, что должна отказаться. Он явился ниоткуда, да еще он немец. Немцев Астрид презирала. Она посмотрела ему в глаза, и их умоляющий взгляд лишил ее остатков решимости.

— Хорошо, — ослабевшим голосом ответила она, надеясь, что он прозвучал чопорно и строго.

Кажется, ее притворство не сработало; Йорген не испугался, а напротив, широко улыбнулся. У него была чудесная улыбка. Он улыбался не просто из вежливости, потому что того требовали социальные каноны; улыбались даже его красивые глаза. «А ну хватит, возьми себя в руки», — подумала Астрид.

— Когда заканчивается ваш рабочий день? — спросил Йорген.

— Я имела в виду не сегодня! — возразила Астрид.

— А я думал про сегодня, — ответил он. — Не люблю зря тратить время.

— Я поняла, — кокетливо заметила она. — А если я скажу, что мое дежурство заканчивается в полночь, когда закрывается ресторан?