— Triangulo, — тихо ответила она.
— Si, un triangulo, — сказал Марк Сеговии и повернулся к Дженни. — Ты иди в правую сторону и сделай то же самое. Вы встанете с наветренной стороны, и, когда пойдете навстречу оленям, они вас учуют. И услышат.
— Но разве мы не окажемся у них на пути? — возразила Дженни.
— Об этом не волнуйся. Я спрячусь здесь. Я буду стоять с подветренной стороны, и олени меня не учуют; я подожду, пока они пробегут мимо, и выстрелю.
Сеговия и Дженни скрылись в лесу; Марк проводил их взглядом и устроился в засаде.
На Рождество устроили настоящий пир. Меню для праздника разработала Кармен, она же следила за приготовлениями вместе с пекарем и Дженни. Красочный стол контрастировал с блеклым пейзажем за окном. Партизаны сели за стол, украшенный еловыми шишками и остролистом, собранным Марком в лесу. Свечи создавали праздничное настроение, а еда была замечательной. Начали с паштета из оленьей печени с луком, чесноком и колбасой чоризо; к нему подали теплые булочки только что из печки. Главным блюдом стало оленье рагу; увы, без овощей, но с соусом из костного бульона, приправленного ягодами можжевельника и красным вином. На десерт Дженни удалось приготовить вполне съедобный рождественский пудинг с сухофруктами, найденными среди припасов, привезенных мулами. В перерывах между подачами блюд для партизан выступал Сеговия; он играл серенады, а плотник пел: оказалось, у него неплохой баритон. За вкусным ужином и несколькими бутылками прекрасного риоханского вина все забыли о трудностях и опасностях. Даже снежная буря за окном казалась уютной приметой зимы.
Разомлев от тепла, превосходной еды и вина, Марк и Дженни забыли о предосторожностях. Праздник закончился, и они ушли в спальню в соседней хижине. Оставшись наедине, они не стали таиться, как обычно, и тихие, но отчетливые звуки их страсти разнеслись в ночной тишине. Тогда Кармен, все еще сидевшая за столом с бокалом вина, тихо заплакала; бесшумные слезы покатились по ее прекрасным щекам. Она оплакивала своих юных друзей, которым их счастье казалось вечным и незыблемым; друзей, которые не понимали, в какой беде оказались. Оплакивала мужа и дочь, убитых мясниками, которых Кармен ненавидела всем сердцем; оплакивала свою страну, терзаемую враждой. Но горше всего она плакала по возлюбленному, отцу своего нерожденного ребенка, и сомневалась, что увидит его снова. Плакала она и о себе, одинокой, брошенной, и о неопределенном будущем ребенка, которого носила. Кармен знала, что этот ребенок никогда не узнает отцовской любви, так как дороги ее с Трубачом разойдутся и никогда уже не пересекутся снова.
Она подумала о юной паре — Англичанине, который во многом был похож на ее возлюбленного, и Чике, ставшей ей сестрой. Они пришли в ее жизнь в самое темное время, и их светлый юношеский оптимизм укрепил и возвысил ее дух. Они крепко подружились. Кармен знала, что пережитые события, которые еще не закончились, сформируют между ними неразрывную связь, дружбу, которая продлится до конца их дней. Звук из хижины стал громче, нетерпеливее. Кармен улыбнулась и подняла бокал, молча салютуя юным влюбленным.
Глава тридцать пятая
Если бы не дети, Рэйчел Каугилл отменила бы празднование Рождества на мысе Полумесяц. С тех пор как Марк и Дженни отбыли в Испанию, прошло девять месяцев. Все это время о них не было вестей; встревоженные родственники не получали писем. В Испании бушевала война, и националисты во главе с генералом Франко, похоже, побеждали, а судьба республиканцев оставалась неясной.
Сонни и Рэйчел, Ханна и мама Дженни, Джойс, провели немало мучительных часов, придумывая, как раздобыть весточку о детях. Главная сложность заключалась в том, что большинство иностранных добровольцев отправлялись в Испанию под эгидой различных политических организаций, но Марк и Дженни поехали самостоятельно. Связаться с ними было невозможно.
Оставалось лишь молиться и надеяться, бороться с нетерпением и отвлекаться по мере сил. В лето, последовавшее за отъездом Марка и Дженни, Сонни много раз выводил семью на природу; отвлекающим фактором служил младший брат Марка, Билли. Тот зарекомендовал себя юным талантом в крикете и пользовался огромным спросом, несмотря на свои четырнадцать лет. Его взяли в постоянный состав школьной команды, где играли мальчики на четыре-пять лет его старше, а после окончания сезона школьных игр пригласили в юношескую сборную местного крикетного клуба. Тем летом родные Билли не пропускали ни одного матча. Находились и другие способы отвлечься; Сонни лез из кожи вон, лишь бы семейство — в том числе он сам — хотя бы ненадолго забыло о событиях на Иберийском полуострове. Впрочем, их хватало ненадолго. На несколько кратких часов им удавалось забыть о Марке и Дженни, но стоило вернуться в дом на мысе Полумесяц, где все напоминало о юных влюбленных, и игнорировать тягостные мысли становилось невозможно. Потом закончилось лето, крикетный сезон, и даже эти отвлекающие тактики перестали работать.
К Рождеству обеспокоенным родственникам пришлось признать, что они в отчаянии. И когда в том году семья села за рождественский стол, почти ни у кого не оставалось надежды когда-либо снова увидеть Марка или Дженни.
* * *
Что до маленького отряда, оказавшегося в ловушке в заснеженных горах, с наступлением 1937 года время стало тянуться невыносимо медленно, хотя месяцы до Рождества пролетели незаметно. Несмотря на попытки заполнить свой досуг, заложники погоды все же сталкивались с долгими периодами безделья и скуки. Компания подобралась пестрая, и одним из развлечений служили рассказы о родных краях. Вскоре испанцы узнали о Йоркшире больше, чем многие их сограждане знали обо всей Англии. Марк и Дженни рассказали, как многолик этот регион; о побережьях и сельских угодьях, фабричных городках и великолепных старинных городах, высокогорных болотах и пустошах и плодородных зеленых долинах. Йоркширский климат был так разнообразен, что за один день можно было увидеть все четыре времени года. Марку и Дженни, в свою очередь, поведали о жизни на западе Испании, где много лет прожила Кармен; о ее детстве на острове Ибица, где по-прежнему жила ее бабушка. Пекарь рассказал о столице Испании Мадриде. Плотник описал многочисленные красоты региона басков, а Сеговия с тоской рассказывал о своей родной Гранаде, прекрасном древнем городе, посреди которого раскинулся роскошный розовый дворец Альгамбра, образец мавританского стиля.
В конце февраля Марк стал замечать первые признаки медленной и постепенной оттепели; суровая зима наконец дала слабину. Перспектива скорого ухода из лагеря, ставшего для них скорее тюрьмой, чем убежищем, принесла маленькому отряду новые проблемы. Кармен была на шестом месяце беременности. Сможет ли она проделать тяжелый и подчас опасный путь по высокогорному лесу и спуститься к нижним склонам? Об этом говорили Дженни и Марк, лежа однажды вечером в кровати. За окном бушевал ветер, но теплый, западный, приближающий оттепель.
— По-хорошему Кармен надо остаться здесь до самых родов, — сказала Дженни.
— Возможно, выбирать мы и не сможем, — ответил Марк. — Это сейчас кажется, что оттепель, но через пару недель снегопады могут вернуться и мы снова окажемся в ловушке. Мне бы самому не хотелось в ближайшее время спускаться с гор. Представь, если в пути нас застигнет снежная буря; мы сами не выживем, не говоря о беременной женщине.
— Ты прав, но нужно подумать и о другом. Если ребенок родится здесь, что будем делать, если возникнут осложнения при родах? Я никогда не принимала роды, а мужчины, подозреваю, и подавно. Младенцам нужно тепло, а у нас нет даже маленькой тряпочки завернуть новорожденного.
— То есть, по-твоему, Кармен должна спуститься вниз до родов, несмотря на свое положение? Когда ребенок должен родиться?
— В конце апреля.
— Хорошо, но все равно все нужно приготовить на случай, если ей придется рожать здесь.
