— Какая прелесть, — ответил Сонни. — Хорошо, что я не собираюсь в отпуск в Германию.

— В Италию тоже не советую, — ответил Саймон.

— А что там? Неужели так же плохо?

— Ага, — отвечал Саймон. — А может, даже хуже. Там фашисты уже довольно долго у власти, и на бандитов Муссолини нет управы. — Он с улыбкой добавил: — Утешает лишь то, что вино и погода в Италии прекрасны, как и еда.

— Кстати, раз зашел разговор о вине и еде, — Сонни повернулся к Хэйгу, — теперь, когда блудные сыновья вернулись, готовы ли вы к ежегодному пикнику в следующее воскресенье?

— Не вижу причины его пропускать, — улыбнулся Майкл. — Возможно, пригласим и самих путешественников.

Несколько лет назад Сонни ввел традицию ежегодных пикников. Место оставалось неизменным: вершина холма Саттон-Бэнк, откуда в погожую погоду была видна вся Йоркская долина и заповедник Йоркшир-Дейлз до самых Пеннинских гор. Прежде чем приступить к приготовленному женщинами угощению, семья всегда наведывалась к руинам аббатства на мысе Полумесяц. Для Сонни этот поход был подобен паломничеству, и он часто вспоминал, как рисовал аббатство, пытаясь восстановить память по кусочкам, и как это помогло ему вернуться в Англию и очнуться от страшного смятения, вызванного контузией, которую он получил в конце Великой войны.

* * *

К весне 1934 года опасения Саймона Джонса, которые до него высказывал и Джеймс Фишер, стали суровой реальностью. С экономической точки зрения больше всего пострадала от мирового кризиса Америка. Более шести тысяч банков в США разорились и так и не сумели оправиться от банкротства. Число безработных выросло с менее чем четырех миллионов до невероятных шестнадцати миллионов. Продажи автомобилей — новое мерило процветания нации — упали до одной пятой докризисных объемов. Индекс Доу Джонса^[10] на Нью-Йоркской фондовой бирже опустился до рекордно низкой отметки в 41,22 пункта и упрямо отказывался подниматься. Государственный долг превысил двадцать два миллиона долларов, и американское правительство вслед за Британией отказалось от привязки к золотому стандарту.

Даже от «Нового курса» недавно избранного президента Рузвельта пока было мало толку. Под натиском внутренних проблем американцы стали вести более изоляционную политику — опасная тенденция с учетом ухудшавшейся политической ситуации по всему миру.

За четыре года — с 1930 по 1934 год — убили короля Югославии и четырех президентов: французского, перуанского и целых двух японских. Австрийские нацисты убили канцлера Дольфуса. Фашисты пришли к власти в Австрии, Бразилии, Болгарии, Сальвадоре, Германии и Португалии — где выборным путем, где посредством переворота. Советский лидер Иосиф Сталин начал чистки в коммунистической партии, обернувшиеся миллионами жертв.

Тем временем под завесой тайны разворачивались куда более зловещие события. После прихода нацистов к власти в Германии те первым делом соорудили первый концентрационный лагерь; само это слово впоследствии станет символом зла. Если бы строительство Дахау велось в открытую, возможно, немцы вовремя очнулись бы и распознали истинную, зверскую природу новой тирании. Но Германия, несмотря на прямой запрет, прописанный в Версальском договоре^[11], тайком начала наращивать вооружения; в то же время многие молодые немцы увлеклись новым хобби — пилотированием самолетов и посвящали увлечению все выходные. Это стало возможным благодаря учреждению многочисленных авиаклубов; в итоге Германия обзавелась огромным количеством тренированных высококвалифицированных пилотов.

Тем временем в Англии национальное коалиционное правительство все еще полагалось на агонизирующую Лигу Наций^[12] и вело политику разоружения, хотя государственных деятелей уже почти никто не слушал. Разоружение, твердили они, — благородный идеал, к которому должно стремиться каждое государство. Несмотря на отчаянные предостережение Черчилля и некоторых политиков^[13], британские власти не понимали, что их потенциальные враги вооружаются усиленными темпами, в то время как Британия уменьшает финансирование и поддержку армии. Их не встревожило даже зловещее предзнаменование — выход Германии и Японии из Лиги Наций.

Глава семнадцатая

Тем временем в доме Майкла и Конни Хэйг в Бейлдоне конфликт между Конни, ее двумя сыновьями и Джессикой Танниклифф вылился в несколько скандалов, весьма болезненных для их участников.

Неприятности начались летом 1933 года, а отголоски их ощущались всю последующую зиму. Однажды в начале августа, в пятницу, Конни уехала за покупками в Илкли. Поход по магазинам на самом деле был поводом покататься на машине, которую Майкл подарил ей на день рождения. Конни любила похвастаться новой игрушкой, но пока не опытом вождения. Она сказала Джорджу и Джессике, что ее не будет до вечера; при этом отвернулась и не заметила, как те многозначительно переглянулись.

Конни так хотелось прокатиться, что она забыла, о чем предупреждал Майкл, когда давал ей ключи от машины. Лишь через несколько миль, когда машина заглохла на безлюдном участке Бейлдонской пустоши и наотрез отказалась заводиться, она вспомнила его слова. «Перед отъездом всегда проверяй приборы», — говорил муж. Конни допустила ту же ошибку, что и большинство начинающих водителей: не уследила за уровнем топлива.

Но худшее было впереди. Порывшись в багажнике, Конни вспомнила, что Эдвард брал ее канистру с бензином, чтобы заправить мотоцикл, и, разумеется, забыл поставить ее на место. Конни ничего не оставалось, как вернуться домой пешком. Дома она могла бы попросить Джорджа взять канистру и сбегать за машиной.

День выдался жаркий и влажный. Взмокшая и сердитая Конни добралась до дома; злилась она главным образом на себя, но немного гнева приберегла и для Эдварда, не подумавшего вернуть канистру на место. На первом этаже никого не оказалось, и Конни бросилась наверх, рассудив, что Джордж должен быть в своей комнате. Он действительно был там, и не один, в чем Конни убедилась, открыв дверь.

Она застала парочку за занятием, суть которого не оставляла сомнений. Также было очевидно, что они занимались этим по обоюдному желанию и даже с большим удовольствием, что было написано на их лицах. День у Конни не задался; запланированная поездка в Илкли не состоялась, она устала, взмокла и перепачкалась в дорожной пыли. А когда увидела то, что увидела, ее терпение лопнуло.

Одним быстрым шагом она подошла к постели и с силой оттолкнула сына от своей подопечной сиротки. Тот повалился на пол, и Конни отвесила ему две звонкие пощечины, хотя могла бы надавать и по другому месту, так как в данных обстоятельствах это место находилось к ней ближе.

— Одевайся и спускайся, — закричала она сыну и, прежде чем выйти из комнаты, повернулась к Джессике: — С тобой, негодница, разберусь позже.

Конни спустилась вниз и после разговора с сыном позвонила мужу.

— Проблема в том, — ответил ей Майкл по телефону, — что они уже не дети. Джорджу двадцать один год, он взрослый, да и Джессика уже достигла возраста согласия.

— Значит ли это, что я могу выгнать их из дома? — решительно произнесла Конни.

— Можешь, — спокойно ответил Майкл, — но не выгонишь.

— Это еще почему? — Конни по-прежнему кипела.

— Потому что Джордж — наш сын, и неважно, что он сделал. Что до Джессики, как бы она ни поступила, мы пообещали заботиться о ней и защищать ее, когда я стал ее опекуном.

— То есть я и Эдварда тоже не смогу выгнать? — Если гнев Конни и поутих, по ней это было незаметно.

— А его за что?

— Когда я высказала Джорджу свое мнение о нем, которое, уверена, он долго не забудет, он насупился и буркнул, что, мол, «Эдварду все сошло с рук». Я спросила, что он имеет в виду, и он ответил, что у Эдварда была интрижка с Джессикой до него. Сказал как ни в чем ни бывало, как будто это какой-то спорт, — горестно воскликнула Конни.