В последний день Патрик Финнеган отклонил приглашение Сонни съездить в Брэдфорд.

— Хочу прогуляться по Скарборо с Луизой и Изабеллой. Твоя мама хотела показать нам город. А Рэйчел не мешает отдохнуть. Какой у нее срок?

— До родов четыре недели, — ответил Сонни. — Скорей бы. Не терпится заполнить «бентли».

— Удачи, — улыбнулся Финнеган.

Понедельник выдался погожим; Патрик надеялся провести день спокойно, но его надежды не оправдались. Поддавшись минутной слабости, он согласился пойти вечером на пляж и поиграть в крикет с Марком и Сонни; после они несколько часов гуляли по берегу двух заливов с Луизой, Ханной и Изабеллой. Когда они наконец зашли в отель «Павильон» на чаепитие, все были без задних ног. Чаепитие затянулось: Луиза стала показывать Ханне фотографии, которые Элис поручила ей передать. В ответ Ханна дала ей новые снимки Майкла, Сонни и Рэйчел с Марком и Уильямом. На обороте последнего Ханна написала: «Когда ты получишь этот снимок, их уже станет больше!» Луиза подозрительно долго смеялась над шуткой, а почему — Ханна поняла лишь следующим утром, когда Финнеганы собрались уезжать.

Патрик пожал руку Рэйчел и пожелал ей благополучных родов. Повернулся к Сонни и сказал:

— Не останавливайся. Луиза предложила и мне купить «бентли».

Поездка в Скарборо ознаменовала конец путешествия Финнеганов; через четыре дня Патрик и Луиза стояли на палубе океанского лайнера, выходившего из Солента^[6] в Ла-Манш. В честь их отплытия Саутгемптон мог бы проявить милосердие и порадовать их солнышком, но нет — снова шел дождь.

Через три дня после отплытия Луиза заметила:

— Джеймс был прав, сказав, что мы будем тосковать по Йоркширу. Я даже не из Англии, а уже скучаю.

— А по чему скучаешь больше? По долинам, старинным городкам, уютным деревушкам, пустошам или морскому берегу?

— По всему этому, но не только, — ответила она. — Больше всего я скучаю по людям. Честным, искренним, гостеприимным. Йоркширцы говорят, что думают, но рядом с ними так тепло.

— Прямо как с австралийцами.

— Точно. Как с австралийцами.

— Я чувствую то же самое, — ответил Финнеган. — Мы с Сонни на днях разговорились, и он сказал: «Теперь вы побывали здесь, и частичка Йоркшира навек останется в ваших сердцах».

— Красивые слова. Частичка Йоркшира действительно всегда будет с нами. — Луиза улыбнулась и нежно положила руку Патрика на свой растущий живот.

Глава девятая

Тем временем на борту другого лайнера, плывущего на запад, Джессика Танниклифф праздновала свой день рождения, хотя до него оставалось еще несколько дней. Глядя на растворяющиеся в сумраке мерцающие огни Саутгемптона, Джессика думала, многим ли девочкам дарили на двенадцатилетие роскошный круиз в Америку. Не у всех имелись средства на такой подарок, но мать Джессики Шарлотта Танниклифф была одной из богатейших женщин Брэдфорда. Когда-то Шарлотта была замужем за Майклом Хэйгом, но изменяла ему, и их брак закончился склочным разводом. После Майкл женился на Конни Каугилл.

Умная не по годам, Джессика прокручивала в голове сценарии разговоров, которые ее мать будет вести на борту. Должно быть, Шарлотта вновь выберет легенду о «невесте героя войны». Легенда была хорошая и позволяла убить сразу нескольких зайцев: объясняла отсутствие отца Джессики, отметая вопросы по поводу ее незаконного происхождения, и окружала Шарлотту ореолом загадочности и трагедии. Обман был настолько искусным, что девочка почти слышала голос матери: «Ах, если бы отец бедняжки Джессики остался в живых, все сложилось бы совсем иначе».

Во всех материнских историях Джессика всегда была «бедняжкой». Долгое время это приводило ее в недоумение, ведь она совсем не считала себя таковой. Наконец девочка поняла, что это было частью игры. За «бедняжкой Джессикой» обычно следовало «женщине в этом мире так сложно одной». Это тоже казалось Джессике странным. В чем заключались сложности? Они с матерью купались в деньгах.

Затем Шарлотта ждала ответного жеста — поднятая бровь; вопросительный взгляд. По опыту Джессика знала, что собеседник почти всегда смотрел на средний палец левой руки матери, где должно было быть обручальное кольцо. Оно там и было, но Шарлотта ни за что не призналась бы, что купила его, чтобы ее легенда казалась более достоверной. Подобно опытному филдеру в крикете, она перехватывала взгляд собеседника и объясняла: «Жених погиб в первые месяцы войны».

При достаточном везении и восприимчивой аудитории Шарлотте удавалось приукрасить свою историю и вызвать сочувствие слушателя. Обычно рассказ звучал так: «Мы должны были пожениться весной 1915 года; я ждала его в увольнительную, но его убили (иногда мать добавляла: застрелил снайпер) в канун Рождества, всего за пару часов (иногда минут) до рождественского перемирия».

Разумеется, мать все это выдумала, и Джессике было об этом хорошо известно. Во-первых, она родилась в сентябре 1914 года, задолго до «свадьбы весной». Во-вторых, Джессика знала, что мать не догадывалась, что на самом деле случилось с ее отцом. Два года назад, когда ей исполнилось десять, мать рассказала ей правду. Так Джессика узнала, что муж Шарлотты — тот, чью фамилию носила Джессика, — на самом деле не приходился ей отцом. Айзек Танниклифф, о котором мать отзывалась с презрением и называла его не иначе как «счетовод», умер за год до зачатия. «Несчастный случай дома» — так мать объясняла его кончину, умолчав, что Айзек упал с лестницы, подглядывая за Шарлоттой, пока та развлекалась с любовником.

О настоящем отце Джессики — Джесси Баркере — Шарлотта рассказала все, что знала. Джесси и его брат-близнец Ифрам были младшими братьями Кларенса, и оба считались погибшими на войне.

— Я ждала возвращения Джесси, пока была беременна, и еще некоторое время после родов. Но потом началась война, и я перестала надеяться. Он так и не вернулся.

Тогда же, в десятый день рождения, Шарлотта подарила дочери единственную памятную вещь, оставшуюся от Джесси, — маленький фотопортрет из фотостудии в Вене, как гласила надпись на обороте. Джессика вставила портрет в серебряную рамку и хранила его на прикроватной тумбочке. Иногда рассматривала снимок, пытаясь найти сходство между собой и красивым юношей, улыбавшимся фотографу. Вскоре его черты до мельчайших подробностей отпечатались в памяти.

Шарлотта не сказала дочери об одном — что ее отец торговал оружием. Впрочем, она сама этого не знала. Именно Джесси доставил револьвер, с помощью которого сербские националисты из группировки «Черная рука» убили эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию в Сараево, спровоцировав начало Великой войны. Шарлотта также не знала, что всю войну Джесси Баркер просидел в греческой тюрьме и вышел оттуда лишь в 1920 году. Не знала она и о том, что после этого он три года работал в Италии и наконец накопил денег на билет до Америки и поддельные документы. На корабле Джесси Баркер, которого теперь звали Джеком Барлоу, сошелся с несколькими итальянцами, своими ровесниками, которые пригодились ему после прибытия в Америку.

Если бы лайнер, на борту которого находились Шарлотта и Джессика Танниклифф, причалил бы в Чикаго, а не в Нью-Йорке, Джессика, возможно, встретила бы отца, хотя вероятность того, что двенадцатилетняя девочка заглянула бы в нелегальный питейный притон вроде того, каким заправлял Джек Барлоу, была ничтожно мала.

Круиз продолжался, и Джессика с молчаливым восхищением наблюдала, как искусно мать пудрит окружающим мозги своей вымышленной биографией. Возможно, не все ей верили, но ее потрясающая внешность, неподдельное обаяние и богатство производили столь глубокое впечатление, что слушатели по крайней мере делали вид, что принимают ее слова за чистую монету. Шарлотта сколотила состояние, мудро распорядившись деньгами, оставленными ей бухгалтером Айзеком. Во время войны и после, лишившись общества привлекательных мужчин, Шарлотта увлеклась новым хобби — инвестициями, сначала просто чтобы развеять скуку. В первый раз ей повезло; затем она вникла в тонкости фондовой биржи и промышленных тенденций и со временем стала проницательным и опытным инвестором.