Уже на выходе из комнаты, я вспомнил еще об одном деле.

— А не знаете, как там Илья Сергеевич Турубанов поживает? Сильно его за нас наказали?

— Нет больше Турубанова — вздохнул Нектарий и перекрестился — застрелился ваш майор.

— Как?!!! — замер я на пороге — Это из-за нас⁈

— Нет, там все было сложнее. Император поставил его перед сложным выбором: нарушить присягу, не выполнив его приказ, или совершить подлость, «забыв» вас в затопленных казематах Секретного дома. Турубанов выбрал первое.

— Но можно ведь было…

— Приказ был тайным, и его было велено сжечь в присутствии фельдъегеря. Подлость Николая недоказуема, вашим палачом в любом случае посчитали бы Илью Сергеевича. И он предпочел смерть такому позору. Я узнал про это случайно, когда ко мне приезжал его сын, чтобы испросить разрешение похоронить тело отца в освященной земле. И я ему это разрешил, взял грех на душу. Ведь, несмотря на то, что майор Турубанов считается самоубийцей, он повел себя как честнейший человек и спас беззащитных.

Эта страшная новость просто подкосила меня. Я прекрасно понимал, что за наш побег кого-то обязательно накажут, но чтобы так… Список людей, к чьей смерти я вольно или невольно приложил руку, продолжает расти…

…Рано утром меня разбудил Истислав. Хотя я толком и не спал ночью — все перебирал в голове разговор с Нектарием и думал о бедном Турубанове. Проспал от силы час или два, и проснулся в тоскливом настроении. Жаль, что заговорщики в декабре не пристрелили Николая. Очень жаль. Такие мерзавцы, как он, вообще не должны жить. Но ничего, это дело поправимое. Встретимся с ним еще, и рука у меня точно не дрогнет…

Я быстро собрался, глотнул на дорожку чаю с бутербродом и, подхватив вещевой мешок, вышел за Истиславом на улицу. В предрассветном тумане узкие улочки с деревянными мостовыми и крыши домов за высокими заборами, казались декорациями к какому-то историческому фильму. И снова удивительная тишина вокруг. Да, есть ли вообще жители в этом городишке…?

Мы долго пробирались какими-то переулками, пока не вышли на более широкую улицу, мощеную булыжником, и пошли по ней в сторону Волхова. В тишине уже слышалось, как впереди плещутся его волны и потянуло холодком с реки, отчего я зябко поежился. Но на перекрестке мы снова свернули и пошли по другой широкой улице, пока впереди из тумана не выступили высокие монастырские стены. Впрочем, густого тумана здесь уже не было, и я сразу увидел большую дорожную карету, запряженную четверкой лошадей, а чуть в стороне отряд из трех всадников.

— Ну, вот, и пришли… — улыбнулся мне Истислав, кивнув на распахнутую дверцу кареты, из которой показался граф Бекетов — давай, прощаться, Костя.

Мы крепко обнялись с волхвом.

— Буду с нетерпением ждать вас всех в Костроме, приезжайте поскорее. И береги Алексея Петровича.

— Легкой дороги и удачи тебе… Костя! Скоро увидимся — Истислав дружески хлопнул меня по плечу.

Подойдя к карете, волхв забрал письмо у Бекетова, и, махнув на прощанье рукой, пошагал назад.

— Садись в карету, племянник — поторопил меня Александр Иванович — нам нужно побыстрее уехать отсюда, слугам я потом тебя представлю.

В карете было довольно просторно и, в отличие от возка в котором нас этапировали в Шлисс, скамьи здесь были широкими. Сиденья и спинки мягкие — явно набиты конским волосом, а стенки кареты обтянуты бордовым бархатом и поверху красиво простёганы крупными ромбами. На окнах плотные шелковые занавески, создающие внутри приятный сумрак. Да, уж… в таком комфортном экипаже вполне можно путешествовать на дальние расстояния.

Бекетов обернулся и постучал в небольшое окошко, за которым маячила спина кучера, и наша карета тронулась. В утренней тишине звонко зацокали копыта лошадей по мостовой. Ох, а ход-то какой у экипажа мягкий — с рессорами тут тоже полный порядок! Но проехали мы всего метров двести и снова остановились — теперь уже перед воротами монастыря.

— Не высовывайся — предупредил меня граф и, открыв дверцу, выбрался наружу.

Через какое-то время раздались чьи-то шаги, кто-то из слуг начал крепить сзади дорожный сундук.

— Все в порядке? Ты уже забрал его? — раздался совсем рядом встревоженный женский голос

— Забрал, забрал… вон, в карете сидит! — проворчал в ответ Бекетов

А через минуту в карету, подобрав длинный подол скромного дорожного платья, забралась пожилая женщина. Встретилась со мной взглядом и ахнула, прикрыв рот рукой в тонкой перчатке

— Павлушенька…! — всхлипнула она, заставляя меня напрячься — Да, что же эти ироды с тобой сделали⁈

— Маша — укорил ее Бекетов — Ты же обещала мне не плакать! Не пугай парня, видишь, он оторопел от твоих причитаний.

Но куда там… Женщина обняла меня порывисто и зарыдала, чуть ли не в голос. Граф махнул рукой, понимая, что женские слезы сейчас не остановить, и велел кучеру трогать.

— Павлик, неужто ты, правда, меня не помнишь? Я же столько раз приезжала к вам…

— Простите, но я никого не помню — смущенно развел руками, пытаясь сообразить, кем она мне приходится. Женские слезы всегда вводили меня в ступор. Перед этим страшным оружием я бессилен.

— Это моя сестра, Мария Ивановна. Когда пообвыкнешься, будешь называть ее тетушкой, а пока просто по имени-отчеству к ней обращайся — пришел мне на выручку «дед». И тут же прикрикнул на сестру:

— Маша, кончай рыдать, сейчас всю карету слезами зальешь! Глянь — на…племяннике уже лица нет, как ты его своими слезами напугала.

Как ни странно, его строгий тон подействовал на женщину, и она начала успокаиваться. Достав из-за манжета носовой платок, промокнула глаза

— Саша, ну, странно же это, какая я ему тетушка? Павлик всегда меня бабушкой звал.

— Так вы тетушка и есть — улыбнулся я — а на бабушку совсем не похожи — слишком уж молоды!

— Ну, скажешь тоже, озорник…

Хоть Мария Ивановна дама в возрасте, но какая женщина устоит перед комплиментом? Вот и тетушка засмущалась. А чтобы скрыть свое смущение, начала стаскивать перчатки и развязывать ленты капора, чтобы снять его.

— Павлуша, ты не голоден? — забеспокоилась «тетушка», как только убрала свой капор и перчатки в дорожную коробку — Пирожок с капустой будешь?

— Нет, Мария Ивановна, спасибо. И называйте меня, пожалуйста, Костей. А то выдадите нас ненароком.

— Прости, я совсем забыла. Конечно, же Костик! — улыбнулась она — Ты, кстати, похож на своего дядюшку Константина. Очень похож! Хотя чему тут удивляться? Мы, Бекетовы, все на одно лицо, особенно наши мужчины. Вот помню Антоша в детстве, как две капли воды был похож на Мишеньку, а Костик на Сашу. Если точно не знать, то и не угадаешь, кто из них на семейных портретах изображен.

Тетушка ударилась в воспоминания, и было заметно, что ей это доставляет огромное удовольствие. А я, слушая Марию Ивановну, получал массу новой информации. Правда, женщина быстро забыла про мои провалы в памяти, и Александру Ивановичу то и дело приходилось пояснять для меня какие-то имена и неизвестные названия.

Да, уж… дорога обещала быть нескучной. Этак я к концу путешествия буду знать всех наших родственников до пятого колена и всех костромских знакомых. Как бы голова моя от такого обилия информации не треснула.

— Мария Ивановна, придется вам писать для меня шпаргалку: кто, кем и кому приходится, и где живет! — смеюсь я — Иначе быстро запутаюсь и ляпну что-нибудь невпопад — стыда потом не оберешься. И себя, и вас опозорю.

— Да, какой с человека спрос, если он дома столько лет не был⁈ — всплеснула руками тетушка — Почитай, пятнадцать лет за границей, а до этого еще четыре года с родителями в Москве жил. Константин толком никого в Костроме и не знал. Так что все знакомые с пониманием отнесутся, если ты ошибешься.

— В Москве? — удивился я — У вас там дом?

— Не у «вас», а у «нас» — поправил меня Бекетов — привыкай уже племянник. И это дом твоих родителей. Половину дома этой зимой мы сдавали, но сейчас квартиранты съехали, все лето будут жить в свое имении под Волоколамском. Так что напишу управляющему, чтобы привел все в порядок к нашему приезду. Думаю, в Костроме мы долго не задержимся. Покажем тебя дворянскому обществу, пообвыкнешься немного, а потом можно и в Москву перебираться. Алексею Петровичу там будет легче затеряться, да и все нужные люди ближе к первопрестольной живут, а не в нашем медвежьем углу.