Была маленькая проблемка: Станислав не терпел насилия и боялся умереть, а война, как известно, мероприятие богатое на это дело… Поджав губы, Драндулецкий выругал себя за мягкотелость. Правильно организовав ополчение, он останется в тылу, а то и за городскими стенами. Или за валом. Тут уж надо смотреть, откуда пожалуют мангало-тартары. Дикая орда встретится с хищным умом боялина-избавителя. Станислава Великолепного. Да, да, да!.. За это следовало выпить.

Драндулецкий наполнил кубок, потянулся к отложенной на атласную подушку лютне.

В комнату вбежал запыхавшийся Первыня.

– Сбегла! – Он потряс темными тряпками. – Зашла за угол и как сквозь землю провалилась!

– Друг мой, ты пьян? – нахмурился боялин.

– Трезвее покойника!

Дружинник уронил тряпье на пол. По сарацинскому узору Станислав узнал паранджу Гюльнары. Ловка, чертовка персиянская!

По этому поводу тоже следовало выпить, причем как можно скорее.

Шагая к обиталищу волхвов, Старшой раздумывал, верно ли он поступил, начав называться князем Задолья. Ложь, изобретенная под страхом быть расстрелянным, оказалась удачной. Иван откопал в завалах памяти словечко «ребрендинг». Да, он увел из-под позорного удара доброе имя одного из братьев-богатырей, о которых говорила вся Эрэфия, и не стал измазывать его в связях с Мухаилом Гадцевым сыном.

Но как страдало самолюбие! По всем раскладам выходило, что следовало принять неравный бой с кочеврягами. И пасть смертью храбрых. Если белобрысый Эльфенсон выглядел тщедушным, то два бугая с топорами никак не тянули на проходимое препятствие. Переступил через гордость, остался жив. Лучше бы погиб! А мамка? А брат? Вот невезение. Нет, это точно Лихо сглазило!

Мысли бегали по кругу, кусок в горло не лез. Оно было кстати: следовало экономить.

На окраине Двери Старшой увидел молельный холм, на котором высились идолы. У подножья теснились землянки, где жили волхвы.

Дембель как раз прошел мимо стайки юных жрецов-учеников и услышал за спиной:

– Именем Цаментия-Ногодержителя, силою Спотыкалия-Носодробителя, мощью Столбыни-Чарогонителя заклинаю тебя – остановись!

Старшой невольно остановился, борясь со смехом. Очень уж нелепо прозвучало заклятье.

– Вот видите! – возопил паренек в рубище вроде того, что дембель видел на вещем старце Карачуне. – Получилось!

– Нет, друг, тебе еще учиться и учиться, – произнес Иван и подмигнул. – Я и сам великий чародей. Обладаю даром убеждения.

– Как это?

– Убеждаю любую девчонку, чтобы даром.

– Иди ты! – не поверил будущий волхв.

– Как скажешь. – Старшой зашагал дальше.

– Видали, какая власть моя над ним крепкая? – донеслось до его ушей, но дембель решил: пусть щуплый маг покуражится, нельзя же уподобляться Эльфенсону с подручными.

Постучавшись в дверь первой же землянки, Иван услышал:

– Коли добрый человек, то входи!

Голос звучал глухо, как из погреба. Впрочем, так оно и было.

Дверь со скрипом открылась.

Подслеповато щурящийся со света дембель узрел единственную комнату с топчаном да сундуком у стены да столом и короткой лавкой в центре. На столе горела неяркая лампада. Волхв, невообразимо древний старичок, что-то писал, шевеля губами.

Подойдя ближе, Иван увидел, что голова волхва абсолютно лишена волос: ни бороды, ни бровей. Кожа обтягивала тщедушное тело, хоть в кабинет анатомии дедка пересаживай. Одежда жреца представляла собой какое-то сомнительное тряпье.

– А подскажите, пожалуйста… – начал дембель.

Старик оторвался от рукописи и спокойно произнес:

– Вот, предреченный богатырь пожаловал. Ну, присаживайся, Ваня, станем кумекать, как живую воду тебе обресть.

Присев на топчан, Емельянов-старший понял, кого напоминает ему обитатель землянки. Был такой человек в Индии – Махатма Ганди. Смуглолицый дед, даром что русак, сильно на него походил.

– Карачун тебе… – Тут волхв закашлялся сухим трескучим кашлем. – Карачун тебе привет шлет. Велит поспешать. А то еще в Персиянию надобно успеть.

– Зачем? – удивился Иван.

– За пером жар-птицы, несомненно.

Дембель хлопнул себя по лбу, ведь кот Баюн говорил ему примерно то же самое.

– А ближе негде взять, получается?

– Получается. Все вам, молодым, ближе, быстрее, короче, а еще лучше сразу, – проворчал жрец. – Беспечность, стяжательство, лень… Времена смутные настают, Ваня. Тьма разливается над Рассеей. Собраться бы в могучий кулак, ан каждый в свою сторону тянет. И с разумами творится страшное. Вот возьмем слово живое, народное, в песнях и былях проявляемое. Странный в наши дни пошел сказитель. Слагает непотребные побасни. Вот, додумались какие-то лиходеи, типун им на язык, до былины о двух пастухах-богатырях, в далекой заморской стране живущих. Так эти пастухи якобы на девиц не глядели, а токмо друг на дружку. Тьфу, срамота! Как же в былине-то этой было…

Иван Емельянов терпеливо ждал, когда иссякнет поток старческого брюзжания. Безволосый жрец осекся, подобрался весь, отчего стал похож на обиженную черепаху, потерявшую панцирь.

– Отвлекся не в ту степь, да, – сказал волхв. – Даже именем не назвался. Ты прости, богатырь. Космогоний я.

– За звездами следишь?

– Да ну тебя! Из землянки-то?! – беззубо рассмеялся старик. – Космогоний, потому что в молодости, до ухода в волхвы, постригал народ честной. На Закате сирюльником бы кликали, а у нас достаточно того, что я патлы с космами стриг да вшу с блохой гнал.

«Значит, лысый парикмахер», – усмехнулся воронежец. А Космогоний вернулся к важному:

– За живой водой надобно идти в Потусторонь. Откель живая вода в Яви-то? Твоя нога уже ступала на Навьи земли, когда вы у реки Смородины неравный бой со жрайками Злодиевыми приняли. Но тогда вход был черный, богопротивный. Я же тебя проведу к светлому, Велесом оставленному. Готов ли?

– А куда деваться? – Иван пожал плечами.

Старец встал из-за стола, приблизился к дембелю, сказал:

– Тогда айда.

Космогоний неожиданно хлопнул парня по лбу. Звук получился на удивление звонкий, только Емельянову было не до этого – он вдруг почувствовал боль во всем теле!

Кости, мышцы, органы сжимались, кожа втягивалась. Дембель бухнулся на стремительно истончающиеся колени, затем рухнул навзничь, борясь с конвульсиями. Все внутри перестраивалось, перекраивалось, но боли уже не было. Просто неприятные ощущения.

Распахнув глаза, Иван наблюдал, как схожим образом неведомая сила ломает самого Космогония. Старец уменьшался, дергаясь, будто пляшущий пьяница-скоморох. Из его тела лезла серая шерсть. Волхв стал совсем мизерным, зашевелил розоватым носиком, растопырил ушки, захлопал очами-бусинками. Маленький полупрозрачный хвостик колотил по утоптанной земле. Лапки переминались, усы шевелились в такт носику.

«Мышь?!» – ошалел дембель и закричал, объятый ужасом:

– Пи-и-и!!!

Отчего-то в последние дни Неслух-летописец часто обращался в думах к Малорассеянии – государству, лежащему юго-западней Эрэфии. Копаясь в книгохранилище Мозговского княжества, Неслух то и дело натыкался на ветхие рукописи малорассейских авторов.

Он и сам имел тамошние корни и знал о дальней родне. Руки сами собой развернули один из потемневших от времени свитков. Неслух зачитался, разбирая древнюю вязь:

«Малорассеяне – давние родичи великих. Жаль, дороги двух народов разошлись, но люди полагали, что их вины в том нет, а главными разлучниками явились алчные до богатств и охочие до власти князья-барыги.

История общего предка малых и великих рассеян начинается с прихода трех братьев-володетелей – Кия, Шара и Лузы. Они выстроили города Киевец, Шаровец и Лузовец. Лузовцу как-то очень скоро не повезло, закат Шаровца тоже был стремителен, а вот Киевец остался на радость людям и на кручину вражьим ордам.