Зачарованная ткань печатей невыносимо жгла и колола миллиардами игл. От слабости звенело в ушах. Не было возможности двинуть даже пальцем, чего было бы достаточно, чтобы разорвать когтём хоть одну запечатывающую руну, но увы. От каждой попытки движения, ткань лишь туже сжималась и существо низко шипело, скаля клыки и запоминая тех, кто лишил его свободы. Особенно одну. Ту, что смогла его обездвижить и сейчас замыкала последние замки на удерживающих его путах и цепях.

 После чего женщина отошла и отдала приказ. Цепи с грохотом начали натягиваться, поднимая над полом и фиксируя в чуть наклонном положении. Невыносимо болели крылья, так как регенерация проходила раздражающе медленно. Ярость сдавливала грудь похуже печатей и мысли роились в голове самые мрачные.

– Твари. Мерзкие бескрылые, как вы посмели меня пленить? Лишить меня крыльев и свободы?! Я отомщу. Убью каждого голыми руками!

– Уж прости, Орлов, но это для твоего же блага, – прошептала напоследок та женщина и покинула камеру, оставляя существо в одиночестве. Наедине с тишиной и пустотой.

– Убью тебя.

****

 Проходило время, но существо не чувствовало его хода. Ему казалось, что это самое время в насмешку встало. Тьма стала ему уютным и тихим домом. Его не волновало то, что к нему спускались и о чём—то спрашивали. Он был занят лишь двумя вещами – дыханием и сном. И во сне он расширял своё сознание и дух настолько, насколько только мог. Так, чтобы его «Я» пронизывало каждую пылинку в камере.

 Так он узнал, что стены и пол его клетки испещрены подавляющими рунами и печатями всех народов мира, на всех возможных языках. Даже несколько чисто библейских и христианских символов было. Всё, чтобы Обращенный любого типа оказался здесь бессилен и не мог даже ветерок создать для обдува запотевшего лица. Потому в ней было жарко, но в душе существа было ещё жарче. Внутри его сути бурлил и плавился персональный Ад, море огня и раскалённой искрящейся плазмы.

 Он выбрал эту силу своей. Но здесь она была бесполезна, сжигая его изнутри. Существо научилось игнорировать боль, усталость и дискомфорт. А ещё оно развивалось. Усиливало то единственное, что никто не смог бы отнять – душу. Стараясь концентрироваться на собственных чувствах, существо отключало их, вынуждая мозг пульсировать из себя Эфир. Душа расширялась, становясь осязаемой. Он мог ощутить озноб тела сквозь нее, заметить, какие толстые цепи сжимали искорёженные крылья, вызывая новую порцию злости.

 Именно тогда пришла она – та самая женщина. Существо ощутило своим духом её приход и затаилось, ожидая.

– Уже полгода прошло, а ты так и не реагируешь. Ешь и то из—под палки. Удивительно как ты ещё жив, – заговорила она после нескольких мгновений молчания. Существо невольно усмехнулось. Оно научилось обходиться без еды как можно дольше. Достаточно для того, чтобы люди, приходившие его кормить, уходили. Он не собирался есть с чьих—то рук как домашний зверь.

– Тебе тут не одиноко? – Продолжала меж тем спрашивать женщина. – Не страшно?

 А существо лишь смеялось про себя. Оно любило одиночество, мрак и тишину. А когда утомлялось, с удовольствием погружалось в сон. Единственное что бесило, это осознание того факта, что ему придётся провести здесь всю жизнь, до самой смерти. А это, благодаря его живучести, произойдёт не скоро.

– Ты не хотел бы выйти отсюда? – он хотел, но осознавал, что такое даром не получить никогда.

– Я хочу тебя убить, – произнесло существо в итоге, когда болтовня начала его утомлять.

– За то, что посадила сюда? Прости уж, но так нужно. И для тебя, и для окружающих. Ты опасен. Хотя, как выяснилось, ты был опасен и до обращения. Проклятия насылал, убивал людей. Судя по досье, ты всегда был чудовищем, а Тёмный Эфир лишь отразил на твоём теле уродство твоей души.

– Ничего нового, – усмехнулось на слова женщины существо, обнажая внушительные клыки.

– Что?

– Ты не произнесла ничего нового, женщина. Убирайся. От тебя голова болит. А ещё ты воняешь, – после этих его слов женщина ушла. Впрочем, не навсегда.

Женщина продолжала приходить, садясь напротив существа, рассматривая дергающиеся перья на массивных вороньих крыльях. Тонкой иглой заканчиваясь, те могли изрезать тела в мельчайшие кусочки, при желании и следа не оставлять, но он промахнулся. Гордыня и самоуверенность, обуздавшие существо, поработили его разум, заставляя верить в собственную непревзойденность. На пути попалась она, перечеркнув все труды и старания.

В женской руке каждый раз появлялось все больше бумаг, тонкие пальцы, крепко державшие ручку, то и дело касались листа, переворачивая его, фиксируя каждое изменение существа:

Отказывается есть, хотя чаши пусты на следующий день.

Эфир снаружи откликается на его зов в ночное время, стараясь проделать брешь в нашей защите.

Крылья с каждым днем теряли свой цвет, величие и силу. Путы крепко пережали точки передачи Эфира.

Кажется, он не любит прикосновения. Нужно больше опытов, дабы понять, как подавить сущность этого создания до того, как оно поймет это.

Подойдя как можно ближе, женщина протянула руку к существу, заставляя того дергаться в тугих цепях. Прикосновение обжигало, словно на кожу прыснули раскаленным маслом, отстраниться не получалось, даже разъяренный, весьма отчаянный крик, не пугал. Ни один мускул не дрогнул на подтянутом из—за тренировок теле, на лице не читалось эмоций.

В голове существа мутнело, хотелось вырваться и забиться в далекий угол, стараясь потопить в себе приступы паники, дурман от женского запаха, словно феромоны, действовали на тело. Оно ненавидело прикосновения, но поддавалось им.

****

Казалось, сон существа продлится вечно. Сил на бодрствование у него уже не оставалось. Каким бы сильным и выносливым не было его тело, вся эта сила, да и регенерация, должны были чем—то подпитываться. Но Эфир был заблокирован, а обычную еду он вскоре отказался есть даже с помощью астральной проекции. Существу не было страшно. Оно ожидало смерти. И лишь сон продлевал его существование, ибо во сне хватало и того минимума энергии, что просачивался в камеру. Надоедливые двуногие уже давно перестали его навещать. Даже та женщина больше не появлялась. Может даже умерла. Она ведь всё—таки Телекинетик, а они долго не живут, тем более с её то мощью. А жаль. Она была смелой и сильной. А ещё так приятно пахла. Неожиданно, сквозь сон, существо начало слышать голоса.

– Если так продолжится, то он умрёт от банального истощения, – говорил один голос, судя по тембру мужской. Молодой парень. Холодный, рассудительный и беспощадный. От него исходил запах озона. Значит один из тех, кто тогда вторгся на его территорию.

– Гордость его погубит, а не истощение, – с презрением произнеся, женщина пнула дверь темницы. Голос был резкий, громкий, резонирующий. А значит этот человек злой, грубый, вспыльчивый и бессовестный. Таких существо убивало десятками, ничего хорошего такие делать не могли.

– И что, он всё время спит? – Этот голос он узнал сразу и дрогнул, словно ощущая прикосновения подушечек пальцев на щеке. «Жива», – пронеслось на затворках сознания существа, вынуждая удивиться собственным мыслям.

– Беспробудно. Как не придём, он спит так, словно мёртв. Чуть ли не несколько раз за день приходится проверять его состояние, – голос надзирателя он признал спустя пару минут. Ленивого, довольно наглого и слабого существа с минимальным количеством Эфира.

– Это плохо. Он нужен живым. – Знакомый женский голос был тих, но он отчетливо слышал и различал нотки досады и злобы.

Раздался щелчок и грохот отодвигающейся двери. Она снова решила зайти. Он слышал её шаги. Чувствовал, как дурманящий запах лесных трав и цветов становился всё сильнее, а значит ближе. А потом ощутил невесомое прикосновение к щеке, от которого тело прострелило знакомой болью. По позвоночнику словно пустили разряд тока и существо до скрежета стиснуло зубы, сдерживая болезненный стон. Сейчас уже было легче. Эта женщина прикасалась к нему уже не в первый раз, потому за столько времени успел привыкнуть к этой боли и более—менее мог её терпеть.