— А сей­час про­во­ди­те нас.

И сно­ва от­ка­зал­ся вый­ти чер­ным хо­дом, ко­то­рый ему ука­за­ли, уточ­нив:

— Бу­гра все­гда вы­хо­дит че­рез па­рад­ную дверь!

Ко­гда они вы­шли на аве­ню Жу­но, Бу­гра соз­нал­ся, что ус­тал. Он шел при­хра­мы­вая и вор­чал:

— Вот ста­рая па­даль, кар­га эта­кая…

Его вы­со­кая фи­гу­ра сгор­би­лась. Он вы­гля­дел по­би­тым, жал­ким, и ут­ра­тил же­ла­ние ба­ла­гу­рить. А маль­чиш­ке, ко­то­рый нес ос­та­ток ви­на в бу­тыл­ке, Бу­гра ска­зал:

— Ра­бо­та — она ни к че­му хо­ро­ше­му не ве­дет, толь­ко бы­ст­рей уби­ва­ет!

Они за­шли в ма­га­зин «Ва­ре­ные ово­щи» на ули­це Ра­мей, где Бу­гра ку­пил литр сла­бень­ко­го буль­о­на, ма­ри­но­ван­ное се­ле­доч­ное фи­ле и две пор­ции кар­тош­ки с под­сол­неч­ным мас­лом. Ко­гда при­шли к не­му до­мой, уст­рои­ли се­бе обед на ска­мей­ке с рек­ла­мой ма­га­зи­на «Бра­тья Ал­лес». Буль­он был еще те­п­лым, и, ма­кая в не­го хлеб, оба съе­ли по боль­шой чаш­ке. За­тем на­бро­си­лись на се­лед­ку с луч­ком и мор­ков­кой, на­ре­зан­ны­ми кру­жоч­ка­ми, и ели ее вме­сте с кар­тош­кой.

— Ну что, те­перь по­лег­ча­ло? — спро­сил Бу­гра.

— О да, — от­ве­тил Оли­вье, — вкус­но, все­ля­ет бод­рость!

— А те­перь не­пло­хо бы со­снуть, а?

Бу­гра при­стро­ил ре­бен­ка на ска­мье, су­нул ему под го­ло­ву свер­ну­тую по­душ­ку и ки­нул дра­ное одея­ло. А сам сва­лил­ся на скри­пу­чий мат­рас и тут же за­снул. Оли­вье при­слу­ши­вал­ся к его ды­ха­нию, вско­ре пе­ре­шед­ше­му в звуч­ный храп. Сре­ди ко­рич­не­вых пя­тен на по­тол­ке, ко­то­рые ле­жа со­зер­цал Оли­вье, он раз­ли­чал ка­кие-то ли­ца, си­лу­эты жи­вот­ных. Ска­мья бы­ла уз­кой, и маль­чик при­жал­ся к спин­ке, чтоб не упасть. В по­лу­дре­ме он сно­ва уви­дел на­тер­тый пар­кет, чер­ный, как кит, ро­яль и про­ва­лил­ся в сон. Ти­ши­на ком­на­ты ох­ра­ня­ла их по­кой.

Ме­ж­ду пло­ща­дя­ми Бланш и Кли­ши с на­сту­п­ле­ни­ем ве­че­ра по­яв­лял­ся мо­ло­дой куд­ря­вый блон­дин в спор­тив­ном кос­тю­ме и клет­ча­той кеп­ке (его про­зва­ли Ру­ле­та­би­лем[12]), с под­зор­ной тру­бой, ко­то­рую он на­во­дил на лу­ну. Он пре­дос­тав­лял свой ап­па­рат про­хо­жим, в по­эти­че­ски-на­уч­ном сти­ле при­зы­вая их по­лю­бо­вать­ся «ноч­ным све­ти­лом — бе­ло­ку­рой Се­ле­ной», при­чем за скром­ную сум­му.

Оли­вье дол­го слу­шал его раз­гла­голь­ст­во­ва­ния о лун­ных ка­на­лах и тех су­ще­ст­вах, ко­то­рые, вне вся­ких со­мне­ний, их со­ору­ди­ли, и о том, что с эти­ми су­ще­ст­ва­ми мы еще обя­за­тель­но по­встре­ча­ем­ся. Не­ко­то­рые про­хо­жие при­ни­ка­ли к тру­бе, пла­ти­ли за это и ухо­ди­ли, за­дум­чи­во по­ка­чи­вая го­ло­вой, а ко­гда ни­ко­го во­круг не ос­та­лось, Оли­вье спро­сил, не мо­жет ли он так­же по­гля­деть «чуть-чуть, со­всем ка­пель­ку», толь­ко вот де­нег у не­го нет. Муж­чи­на под­хва­тил его под мыш­ки, под­нял, но так как он сдви­нул­ся с мес­та, то Оли­вье ни­че­го не смог рас­смот­реть.

— Ну что, ви­дел пят­на?

— Гм… нет! Я толь­ко чер­ное ви­дел — и все.

Ру­ле­та­биль ска­зал ему: «Т-ш-ш!» — так как близ­ко по­до­шли ка­кие-то ро­то­зеи, и на­чал свои за­зы­ва­нья:

— По­дой­ди­те бли­же, да­мы и гос­по­да, бли­же… Знае­те, что ви­дел этот ре­бе­нок? Он ви­дел кра­те­ры и ка­на­лы в се­реб­ри­стом сия­нии Се­ле­ны, этой на­след­ни­цы Фе­ба. Он еще рас­смот­рел… Знае­те, что он еще рас­смот­рел?

Оли­вье взгля­нул на не­го с изум­ле­ни­ем и, ко­гда Ру­ле­та­биль про­дол­жил свою речь, тол­куя о пе­ри­гее и апо­гее, а зе­ва­ки сде­ла­ли вид, что все по­ни­ма­ют, ре­бе­нок по­жал пле­ча­ми и ото­шел, по­ду­мав: «Ну и на­хал!»

Од­на­ко Оли­вье был сму­щен. Прой­дя не­сколь­ко мет­ров, он под­миг­нул лу­не од­ним гла­зом, за­тем дру­гим, и ему по­ка­за­лось, что он сам управ­ля­ет, по­доб­но улич­но­му ре­гу­ли­ров­щи­ку, дви­же­ни­ем этой стран­ной шту­ко­ви­ны, круг­лой, как фо­нарь.

Так как ночь бы­ла свет­лой, Оли­вье, на­брав­шись храб­ро­сти, про­шел­ся от пло­ща­ди Кли­ши по всей ули­це Ко­лен­кур, ус­ко­рив шаг толь­ко на мос­ту по со­сед­ст­ву с клад­би­щем. Маль­чик ис­ко­са по­гля­дел на ка­мен­ные па­мят­ни­ки са­мых раз­ных раз­ме­ров и по­ду­мал, сде­ла­ют ли та­кой же на мо­ги­ле его ма­те­ри. Ко­гда Эло­ди как-то пред­ло­жи­ла Оли­вье пой­ти вме­сте с ней на клад­би­ще Пан­тен, он жа­лоб­но, но не­пре­клон­но твер­дил: «Нет, нет». Ку­зи­на по­жа­ла пле­ча­ми и, под­няв гла­за к по­тол­ку, вы­ра­зи­ла этим свое изум­ле­ние и не­го­до­ва­ние: что за ре­бе­нок, не ис­пы­ты­ва­ет поч­те­ния да­же к мерт­вым!

Оли­вье дер­жал в ру­ках од­ну из книг Пау­ка, ту са­мую, ко­то­рую он дол­жен был вер­нуть в му­ни­ци­паль­ную биб­лио­те­ку. На ее крас­ном пе­ре­пле­те бы­ло сде­ла­но тис­не­ние: зо­ло­той ко­раб­лик — герб сто­ли­цы, а на обо­ро­те об­лож­ки на­кле­ен ма­лень­кий кар­тон­ный кар­ман­чик с за­пи­ся­ми о вы­да­чах кни­ги чи­та­те­лям, при­чем чис­ла бы­ли на­пи­са­ны си­ни­ми чер­ни­ла­ми, а ря­дом стоя­ла ли­ло­вая пе­чать. Оли­вье уже не­сколь­ко дней от­кла­ды­вал свой по­ход в биб­лио­те­ку, по­че­му-то вы­зы­вав­шую в нем ро­бость, а вот те­перь она за­кры­лась на це­лый ме­сяц. Ему так ни­ко­гда и не уда­ст­ся вер­нуть эту кни­гу.

Оли­вье без кон­ца вспо­ми­нал Пау­ка, вер­нее, Да­ни­эля, все еще на­де­ясь сно­ва уви­деть его на ули­це, на его из­люб­лен­ном мес­те у стен­ки, ме­ж­ду ок­ном Аль­бер­ти­ны и за­кры­той га­лан­те­рей­ной ла­воч­кой. Он вер­нул бы Да­ни­элю кни­ги, и, мо­жет быть, ка­ле­ка разъ­яс­нил бы ему, что оз­на­ча­ют все эти не­по­нят­ные фра­зы.

Оли­вье уже ми­но­вал мост вбли­зи клад­би­ща, как вдруг ему при­шло в го­ло­ву, что ес­ли он две­сти раз под­ряд про­из­не­сет имя Пау­ка, это по­мо­жет ему вер­нуть­ся об­рат­но. И ре­бе­нок на­чал как мож­но бы­ст­рей по­вто­рять: «Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль…»

По­нем­но­гу это пре­вра­ти­лось в мо­лит­ву, со­стоя­щую из од­но­го-един­ст­вен­но­го сло­ва, и гу­бы маль­чи­ка ти­хо ше­ве­ли­лись, как у ста­рух, что без­звуч­но мо­лят­ся, пе­ре­би­рая паль­ца­ми чет­ки.

Он был пол­но­стью по­гру­жен в это за­ня­тие, ко­гда чей-то смех и го­ло­са вы­ве­ли его из за­дум­чи­во­сти. На тер­ра­се рес­то­ра­на лю­ди с баг­ро­вы­ми и ли­ло­ва­ты­ми ли­ца­ми гром­ко хо­хо­та­ли, под­но­ся ко рту свои отяг­чен­ные едой вил­ки и боль­шие ста­ка­ны с бе­лым ви­ном, ко­то­рое они вы­пи­ва­ли, не пе­ре­во­дя ды­ха­ния. Лок­тя­ми они под­тал­ки­ва­ли сво­их пух­лых бе­ло­ку­рых со­се­док, в от­вет звон­ко сме­яв­ших­ся, Од­ни из них спро­сил:

— Ми­ми, ты се­бе пред­став­ля­ешь ско­рость вет­ра?

— А плот­ность ту­ма­на? — под­хва­тил дру­гой.

Они при­пра­ви­ли свои ре­п­ли­ки саль­ны­ми ост­ро­та­ми. Оли­вье и не та­кое слы­шал на ули­це, но из-за то­го, что он сей­час ис­сту­п­лен­но по­вто­рял: «Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль», — его это со­вер­шен­но оше­ло­ми­ло. Он по­чув­ст­во­вал, что по­ки­нул свой чис­тый, не­вин­ный и го­ре­ст­ный мир, что­бы по­пасть в иной, с вуль­гар­ны­ми ра­до­стя­ми, боль­но ра­нив­ши­ми его ду­шу. Ка­кой-то об­жо­ра, под­дер­жи­вая обеи­ми ру­ка­ми жир­ное брю­хо, по­шу­тил:

— Ес­ли мне не вса­дят в жи­вот две до­б­рые пу­ли, как я ос­во­бо­жусь от то­го, что съел?

Вне­зап­но Оли­вье бро­сил­ся бе­жать. Все тут бы­ло гряз­но и омер­зи­тель­но, лю­ди ка­за­лись ему глу­пы­ми и урод­ли­вы­ми. Как буд­то имен­но они дер­жа­ли Пау­ка вза­пер­ти, от­го­ра­жи­вая его от Оли­вье сво­им сы­тым сме­хом.

«Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль, Да­ни­эль…»

Но сколь­ко бы он ни твер­дил это имя, он уже не мог за­быть о мерз­ких об­жо­рах.

Маль­чик шел, раз­ма­хи­вая кни­гой; ино­гда, об­хва­тив ру­кой ствол де­ре­ва, он де­лал во­круг не­го обо­рот, по­том сно­ва про­дол­жал путь, рас­смат­ри­вал ви­зит­ные кар­точ­ки, вы­став­лен­ные в вит­ри­не ти­по­граф­ским мас­те­ром, чи­тал вслух на­пе­ча­тан­ные на них име­на: мсье и ма­дам Аль­бер Дю­ран; мсье Жан Дю­пуа­те­вен, ад­во­кат кас­са­ци­он­но­го су­да; ма­де­муа­зель Ро­за Пат­ти, ли­ри­че­ская пе­ви­ца… по­том чи­тал на две­рях до­щеч­ки с име­на­ми вра­чей, су­деб­ных чи­нов­ни­ков, но­та­риу­сов…