Вос­хи­щен­ный Оли­вье при­бли­зил­ся к мо­ло­дым лю­дям, иг­рав­шим в «подъ­ем­ный кран». Гип­ноз иг­ры, тре­вож­ное ожи­да­ние при­да­ва­ли взгля­дам лю­дей зна­чи­тель­ность, со­сре­до­то­чен­ность. Ме­тал­ли­че­ское при­спо­соб­ле­ние — стре­ла с грей­фе­ром, — за­клю­чен­ное в стек­лян­ную клет­ку, не так уж час­то под­це­п­ля­ло ка­кой-ни­будь пред­мет, но за­жи­гал­ки, порт­си­га­ры, рас­чес­ки и вся­кий юве­лир­ный хлам бы­ли раз­ло­же­ны на гор­ках цвет­ных де­ше­вых кон­фет; ка­ж­дым по­во­ро­том подъ­ем­ной стре­лы иг­рок ру­ко­во­дил с по­мо­щью кноп­ки, а хро­ми­ро­ван­ные че­лю­сти грей­фе­ра схва­ты­ва­ли один-два из этих съе­доб­ных ка­муш­ков и от­но­си­ли их в подъ­ем­ник. По­том сле­до­ва­ло оп­ро­ки­нуть при­ем­ный ящи­чек, что­бы вы­сы­пать их, что де­ла­ли обыч­но де­ти. Вот и Оли­вье, про­сто­яв здесь две пар­тии, на­брал пол­ные гор­сти этих без­вкус­ных сла­стей.

Од­на­ко вско­ре его при­сут­ст­вие за­ме­ти­ли.

Чер­но­во­ло­сый офи­ци­ант с тон­ки­ми уси­ка­ми шлеп­нул маль­чи­ка по но­гам по­ло­тен­цем и при­ка­зал:

— Уби­рай­ся, цып­ка!

На ули­це Оли­вье за­ко­ле­бал­ся. Воз­вра­щать­ся до­мой бы­ло ра­но. Он мог бы пой­ти в на­прав­ле­нии буль­ва­ра Ор­на­но, спус­тив­шись по той час­ти ули­цы Ла­ба, что смы­ка­ет­ся с буль­ва­ром Бар­бес, к церк­ви Ла Ша­нель и че­рез ули­цу Клинь­ян­кур вый­ти к буль­ва­ру Ро­ше­шу­ар. В этом слу­чае он про­сле­ду­ет ожив­лен­ны­ми и яр­ко ос­ве­щен­ны­ми буль­ва­ра­ми, ми­мо «ка­ра­ван-са­ра­ев», име­нуе­мых Пи­галь, Бланш, Кли­ши, про­бе­жит­ся по пре­крас­ной ули­це Ко­лен­кур и вер­нет­ся к мес­ту от­прав­ле­ния. Но ре­бе­нок от­бро­сил все эти мар­шру­ты — они бы вер­ну­ли его в тол­пу. Он ос­та­но­вил­ся не­мно­го по­ду­мать и опер­ся спи­ной о же­лез­ную ре­шет­ку, ог­ра­ж­дав­шую каш­та­но­вое де­ре­во на­про­тив «Ка­фе ар­ти­стов». Тут бы­ло го­раз­до ти­ше, чем в ка­фе «Ори­ен­таль». На тер­ра­се рас­по­ла­га­лись це­лы­ми се­мей­ст­ва­ми, си­де­ли ка­кие-то тол­стя­ки, иг­рав­шие в кар­ты, — в ма­ни­лью, в жа­ке, в зан­зи, — при­хле­бы­вая пи­во из пу­за­тых кру­жек с мас­сив­ны­ми руч­ка­ми.

По­че­му же вдруг, ед­ва он ощу­тил че­ло­ве­че­ское те­п­ло, ис­хо­дя­щее от этих лю­дей, в нем за­дро­жа­ла, из­дав стон, ка­кая-то боль­ная стру­на? Одер­жи­мый тос­кой, Оли­вье по­ду­мал, что, ос­тав­шись без ма­те­ри, к то­му же и без се­ст­ры, он так и бу­дет бро­дить в по­тем­ках из ве­че­ра в ве­чер, в бес­плод­ных по­ис­ках че­го-то не­яс­но­го, лишь еле-еле ото­гре­ва­ясь у чу­жих оча­гов, как око­ло улич­ных жа­ро­вен зи­мой, — ведь его-то очаг по­гас на­все­гда.

Что с со­бой де­лать, он не знал. Ре­бе­нок по­нял с тос­кой, что слиш­ком мно­го до­рог, слиш­ком мно­го улиц рас­сти­ла­ет­ся пе­ред ним, и ка­кую из них он по соб­ст­вен­ной при­хо­ти вы­бе­рет, не име­ет зна­че­ния. Он пред­ста­вил се­бе еще бо­лее мрач­ную тьму, чем та, что оку­ты­ва­ла его в кле­туш­ке под ле­ст­ни­цей на ули­це Бек­ке­рель. Он уже не мо­жет ту­да про­ник­нуть — ве­че­ром подъ­езд за­пи­ра­ет­ся. Маль­чик по­бе­жал по бли­жай­шей от не­го ули­це Лам­бер. Лег­кий су­хой ве­те­рок щел­кал фла­гом над две­рью ко­мис­са­риа­та по­ли­ции. Оли­вье до­б­рал­ся до ле­ст­ни­цы Бек­ке­рель, вска­раб­кал­ся по сту­пе­ням, пы­та­ясь от­влечь­ся от сво­их дум. По пу­ти он уви­дел дом с чу­лан­чи­ком, за­тем бю­ро по сбо­ру пря­мых об­ло­же­ний, ку­да Вир­жи­ни хо­ди­ла пла­тить на­ло­ги, и, на­ко­нец, отель Бек­ке­рель, где бы­ла вер­ти­каль­ная све­то­вая вы­вес­ка. Дой­дя до вер­ши­ны хол­ма, Оли­вье по­вер­нул­ся, чтоб взгля­нуть на Па­риж.

Ка­за­лось, го­род мур­лы­чет, как ог­ром­ная кош­ка. Столь­ко тайн хра­нил в се­бе Па­риж, что ре­бе­нок, хо­тя и пре­ду­га­ды­вал это во­об­ра­же­ни­ем, был по­тря­сен. Он по­чув­ст­во­вал се­бя од­но­вре­мен­но и жал­ким и силь­ным, как буд­то сам был вла­ды­кой всей этой ноч­ной жиз­ни, но не мог про­явить над ней свою власть. На мгно­ве­ние его не­удер­жи­мо по­тя­ну­ло скольз­нуть по пе­ри­лам вниз и ка­тить­ся, ка­тить­ся, по­ка от не­го ни­че­го не ос­та­нет­ся. Он креп­ко об­хва­тил се­бя ру­ка­ми, чтоб не под­дать­ся это­му же­ла­нию, и вдруг тро­нул паль­ца­ми тра­ур­ную по­вяз­ку на сви­те­ре. Оли­вье рва­нул ее так, что поч­ти от­по­рол. То­гда он вновь по­бе­жал по ули­це, чтоб хоть как-то от­вя­зать­ся от не­от­ступ­ных мыс­лей.

На ули­це Соль маль­чик за­дер­жал­ся у де­ре­вен­ско­го до­ми­ка, не­ко­гда на­зван­но­го «Кро­ли­ком Жил­ля», а по­том пре­вра­тив­ше­го­ся в «Про­вор­но­го кро­ли­ка». Этот до­мик всем сво­им ви­дом на­ве­вал сель­ские вос­по­ми­на­ния, тем бо­лее, что, по сло­вам Жа­на, на мес­те Мон­мар­тра бы­ла ко­гда-то де­рев­ня. Пе­ред две­рью это­го до­ма все­гда си­дел на ска­мей­ке ста­рый че­ло­век с се­дой бо­ро­дой. Вир­жи­ни го­во­ри­ла сы­ну, что это Дед Мо­роз, и ре­бе­нок ве­рил ей; жи­те­ли ули­цы Соль от­но­си­лись к ста­ри­ку с поч­те­ни­ем и зва­ли его Боль­шой Фре­де.

Те­перь Оли­вье про­хо­дил по по­лу­тем­ным, пло­хо мо­щен­ным ули­цам, по­том всту­пил на пыль­ный ко­вер ши­ро­ко рас­про­стер­ших­ся пус­ты­рей. Все они име­ли про­зви­ща, ко­то­рые бы­ли из­вест­ны толь­ко ре­бя­там: Гли­ня­ный, Труб­ный, Пус­тырь Оди­но­кой Да­мы, Пус­тырь Под­зем­ных Хо­дов, Клад­би­щен­ский. Эти мес­та яв­ля­ли со­бой по­след­ние дев­ст­вен­ные зем­ли сто­ли­цы, но и здесь уже всю­ду тор­ча­ли таб­лич­ки: «Уча­сток для но­во­стро­ек», и по­сте­пен­но пус­ты­ри ис­че­за­ли, а на их мес­те рос­ли зда­ния. Там, где зем­ли еще пус­то­ва­ли, бро­дя­ги рас­ки­ды­ва­ли свои ла­ге­ря, па­роч­ки об­ни­ма­лись в ов­ра­гах, цы­ган­ки об­де­лы­ва­ли вы­год­ные де­лиш­ки, и да­же хо­ди­ли слу­хи, что здесь со­би­ра­ют­ся вся­кие жу­ли­ки. Иной раз по но­чам при­хо­ди­ли сю­да по­ти­хонь­ку и жи­те­ли со­сед­них улиц — вы­бро­сить раз­ва­лив­шую­ся пли­ту, про­дав­лен­ный мат­рас, строи­тель­ный му­сор, что­бы сэ­ко­но­мить на чае­вых, ко­то­рые при­хо­ди­лось да­вать му­сор­щи­кам за то, что они уво­зи­ли вся­кий ста­рый хлам.

Ули­цы, на­зва­ния ко­то­рых еще не ста­ли по­ка зна­ме­ни­ты­ми, буг­ри­стые, не­при­мет­ные, бы­ли по­хо­жи на те, что обыч­но гнез­дят­ся во­круг боль­ших со­бо­ров: ули­ца свя­то­го Вин­цен­та, ули­ца Аб­ре­ву­ар, ули­ца Жи­рар­дон, ули­ца свя­то­го Элю­те­рия, и на ка­ж­дом их по­во­ро­те, над ка­ж­дым до­миш­ком вид­не­лась бе­ле­сая груз­ная мас­са со­бо­ра с круг­лы­ми ку­по­ла­ми. Оли­вье обе­гал весь этот ла­би­ринт. Смя­те­ние, бес­по­кой­ст­во, лю­бо­пыт­ст­во за­пол­ня­ли его, но он еще не знал, что бу­дет жерт­вой этих чувств очень дол­го. Ко­гда за­по­зда­лый про­хо­жий, или па­роч­ка по­лу­ноч­ни­ков, или ка­кой-ни­будь ред­кий ту­рист, взо­брав­ший­ся на эту вер­хо­ту­ру, встре­ча­лись ему на пу­ти, Оли­вье, чтоб при­дать се­бе бод­ро­сти, на­чи­нал на­сви­сты­вать пе­сен­ку «Эти мор­ские вол­ки» или же при­сло­нял­ся спи­ной к бли­жай­шим во­ро­там, за­со­вы­вал ру­ки в кар­ма­ны, при­ни­мая без­мя­теж­ный вид, буд­то вы­шел про­сто по­ды­шать све­жим воз­ду­хом у се­бя пе­ред до­мом. Про­бе­га­ли со­ба­ки, по­спеш­но ню­хая зем­лю, буд­то они ко­го-то вы­сле­жи­ва­ли, но ни­че­го не мог­ли най­ти.

В цен­тре улич­ной пу­та­ни­цы, точ­но де­ре­вуш­ка с ос­ве­щен­ны­ми до­ми­ка­ми по­сре­ди пус­тын­ной рав­ни­ны, вдруг по­яв­ля­лась пло­щадь Тертр с крас­но­ва­ты­ми ог­ня­ми сво­их ка­ба­ре, от­ку­да по вре­ме­нам вы­ры­вал­ся воз­бу­ж­ден­ный гул, зву­ки ак­кор­де­о­на, пе­ние, вы­кри­ки, смех, ино­гда чья-то речь, из ко­то­рой ре­бе­нок на хо­ду улав­ли­вал не­сколь­ко слов, и то с ро­бо­стью при­бли­жал­ся, то от­сту­пал, что­бы тот­час вер­нуть­ся опять, ны­рял в один про­улок, по­том в дру­гой и все­гда, как ноч­ная ба­боч­ка, уст­рем­лял­ся на­зад, к этой вле­ку­щей его пло­ща­ди.

Над­ви­га­лась ли­ло­вая за­ве­са но­чи. По­вея­ло ве­тер­ком. На не­бе мож­но бы­ло пе­ре­счи­тать звез­ды. Опус­те­ли ули­цы. В тем­но­те они вы­гля­де­ли не­обыч­но, на­по­ми­на­ли сред­не­ве­ко­вые. Мож­но бы­ло лег­ко се­бе пред­ста­вить, что за сте­на­ми на­хо­дят­ся ста­рин­ные при­юты, мо­на­сты­ри, тем­ные па­ла­ты, при­ста­ни­ща су­ро­во­го уе­ди­не­ния… Оли­вье при­стро­ил­ся у од­ной сте­ны, со­гнул­ся и сел под ок­ном, скре­стив но­ги, ук­рыв­шись за гру­дой стуль­ев и сто­ли­ков из жел­то­ва­то­го ме­тал­ла, слов­но за кре­по­ст­ной сте­ной. Над его го­ло­вой из-за ста­вен про­би­вал­ся ды­мок си­га­рет — ре­аль­ное во­пло­ще­ние люд­ско­го го­мо­на там, за ок­ном. В этом гу­ле от­чет­ли­во слы­ша­лись при­пе­вы пе­се­нок «Ни-ни — со­ба­чья шку­ра» и «В Ме­ниль­мон­та­не» или же иг­ри­вые ку­пле­ты — «Де­вуш­ки из Ка­ма­ра» и «Гос­по­дин кю­ре влюб­лен в пас­туш­ку», тут же под­хва­ты­вае­мые хо­ром. По­том кто-то рас­ска­зы­вал лег­ко­мыс­лен­ные ис­то­рии, ре­бе­нок их не по­ни­мал, за­то там они вы­зы­ва­ли саль­ные смеш­ки и взры­вы жен­ско­го хо­хо­та, час­то весь­ма прон­зи­тель­но­го. За­тем на­сту­пи­ла ти­ши­на, и муж­ской го­лос на­чал чи­тать сти­хи в ма­не­ре Ари­сти­да Брюй­а­на: