Оливье спросил, можно ли ему взять яблоко, выбрал самое большое, сделал вид, что надкусывает его, и быстро выбежал.
*
На улице было полно людей. Дневной свет угасал, и дома принимали лиловый оттенок. Внизу на перекрестке все реже показывались автомобили. Иногда с поворота на улице Рамей слышался скрежет автобуса, снижающего скорость. Паук все еще сидел недвижимо, слушал пение Константина Росси и покачивал в такт головой. Калека был похож на старую ручную тележку, которая стоит на расшатанных оглоблях у склада «Лес и уголь».
Оливье решительным шагом направился к Пауку. И остановился, держа пакет за спиной. Вдруг его руки комично дернулись, и мальчик протянул Пауку бумажный пакетик и яблоко. Калека быстро схватил все это и неловко прижал у груди. Он был невероятно голоден, но не хотел есть при всех. А кроме того, ему хотелось еще послушать радио, — он надеялся, что после всяких безвкусных романсиков будут передавать настоящую музыку. Паук дождался окончания рекламы, воспевающей аперитив «квинтонин» (на мотив «Кукарачи»), затем Андре Боже исполнил «Страну улыбок», а малыш Рамели, пародируя его, завопил во все горло:
Я отдал тебе свое сердце,
Полфунта масла в придачу
И головку цветной капусты…
Тогда Паук решился и начал потихоньку грызть яблоко, с признательностью поглядывая в сторону Оливье, который внимательно наблюдал за тем, как шила мадам Папа, сидевшая на складном стульчике около Альбертины и Гастуне, дымившего своей сигарой.
На тротуаре улицы Башле ребята играли с огромным волчком под названием «сабо», подстегивая его ударами хлыстика, чтоб ускорить вращение. Оливье подошел поближе, заложив руки за спину, стараясь, чтоб его не заметили неприятели, проживающие на соседней улице. Здесь был Анатоль, напоминающий актера Фернанделя своей лошадиной физиономией и одетый в свитер с желтыми и черными полосами, отчего он походил на зебру. Этакий дылда этот Анатоль, — когда ребята встречали его, то истошно вопили вслед, будто рекламируя зубную пасту:
Тюбик с клеем Анатоль,
Что не ведал про «Дентолъ»!
Тут была еще девчонка Нана — вот кого следовало бы остричь наголо (из-за вшей), сын полицейского Капдевер, подстриженный «бобриком», сын мясника Рамели — их лавка находилась на углу, и мясник продавал своим единоверцам «строго кошерное» мясо (Оливье полагал, что так называют попросту скверное мясо), — стояли тут также Джек Шлак, Ритон, Туджурьян, жующий резинку, малышка Альбер, гордый том, что старший брат одолжил ему трехколесный велосипед для развоза товаров, двое сыновей Машилло и другие сорванцы.
К концу дня обычно наступало перемирие между ребятами с улицы Лаба и с улицы Башле, и сюда даже приходили мальчишки и девчонки с улиц Ламбер, Николе и Лекюйе. Однако из-за поясов у них торчали рогатки, некоторые обвязывали кисти рук кожаными запястьями, как у героев ковбойских фильмов или у грузчиков, другие отрастили себе на висках корсиканские баки, третьи угрожающе поигрывали плечами, придавая себе злобный вид, как это делал киноактер Джеймс Кэгней. Оливье с видом знатока посмотрел на волчок, сказал: «Привет», — приложив указательный палец ко лбу и пытаясь собезьянничать, правда с достаточной скромностью, ухватки «забияк». Время от времени он оглядывался, чтоб быть готовым, если понадобится, к бегству, но его оставили в покое. Сорванцы занялись зубоскальством и показывали на девчонок, что шли мимо, держась за руки. Мальчишки говорили: «А ну нацелься на эту саранчу», — и с презрительными гримасами выдавали в их адрес грубую брань.
Пока волчок вертелся, как обезумевшая мышь, ребятня толковала о джиу-джитсу, о кэтче, который считался самым опасным по своим жестоким приемам, соединявшим борьбу и кулачный бой, потом попытались представить себе бой между участником кэтча, таким, как Деглан, и известным боксером Карнера или гиревиком Ригуло, причем в споре каждый из ребят спешил высказать свою точку зрения. Беседа была прервана восклицанием Анатоля:
— А вот и Мак!
Да, это был Красавчик Мак, парень постарше их всех; он выходил из дома номер 77, с презрением, сверху вниз, оглядывая людей на тротуаре. Хвастун Мак, покачиваясь, подошел к ребятам, глаза его, как обычно, были насмешливы и злы. Дети расступились, наблюдая за ним, а Мак вымолвил:
— Эй вы, пузыри! — Нагнувшись, он подхватил на лету волчок и стал перебрасывать его с руки на руку. Подростки зароптали. Тогда он грозно встал перед ними, лихо сдвинул шляпу и пренебрежительно бросил: — Не по нраву?
Так как никто не ответил, Мак ограничился репликой: «Вот и ладно!» Подбросив вверх волчок, он подпрыгнул, поймал его и ударом ноги закинул в самый конец улицы. Потом поправил галстук, вернул шляпу на место и, посмеиваясь, пошел дальше.
— Ну и катись! — крикнул ему вслед Туджурьян, но едва «каид»[4] обернулся, парень начал смотреть в сторону, сделав вид, что кричал не он. Когда Мак был уже далеко, Капдевер вызывающе заявил:
— Скажи пожалуйста, ведь он сутенер, и все тут!
Но именно Мак вызвал у всех мысль о драке. Все были недовольны, что пришлось уступить его силе, и каждый хотел сорвать злость на другом. Началась толкотня, и Оливье предпочел отойти подальше — не из-за страха, а потому, что носил траур.
Улица заполнилась звуками музыки, вся содрогаясь от крикливых мелодий и припевов. Мальчику захотелось покинуть этот шумный остров. Он прошел, не оглядываясь, мимо Альбертины, мадам Нана, мадам Шаминьон, Гастуне. В конце улицы заметил Красавчика Мака, оглушительно свистевшего в два пальца, подзывая такси. Оливье заинтересовался, куда же тот направляется на ночь глядя, и попытался скопировать его походку.
Мальчишка засунул руки в карманы, ощупывая одну за другой лежавшие там бабки, прищепки для белья, гнутый гвоздик, связку веревочек, резинки, которые он растягивал двумя пальцами, как рогатку. Циветта, изображенная на вывеске кафе «Ориенталь», привлекла его, и он, никем не замеченный, зашел в переполненное людьми помещение. Посетители сидели за столиками с полулитровыми кружками пенящегося пива, пол был усеян шелухой арахиса, смятыми коробками от сигарет и прочим мусором, перемешанным с грязными опилками. Сильные запахи табака, кофе, ликера, духов насыщали воздух. Слышался смех, перебиваемый стуком бильярдных шаров, возгласы, обращенные к официантам в черных жилетах, побрякивание игральных костей, высыпаемых из кожаных мешочков, бульканье кипятильников, дребезжанье граммофонных пластинок. Все сверкало и блестело — бутылки ликеров и сладких аперитивов, бокалы, выстроенные шеренгами по размерам, никелированный шкафчик, в который официанты складывали свои передники, металлические обручи на мраморных столиках, цинковый прилавок…