Рома почувствовал, как его начинает шатать из стороны в сторону, и уже собрался выйти в коридор, когда заметил два прячущихся в темноте глаза.

Они были живыми. Зрачки следили за ним, не упускали из виду. Радужки переливались мутно-зелёным, болотным цветом. Чёрный круг медленно сузился до узкой щёлочки, и вместе с тем раздалось тихое, но звонкое урчание. Оно разносилось по молчаливым стенам и отражалось от них, эхом проникая в самую голову. Казалось, где-то далеко завёлся двигатель его «мерседеса» и за рулём сидел тот, кто хотел задавить хозяина этой чёртовой машины.

Пальцы нащупали выключатель и с силой надавили на него.

Свет превратил чёрную воду в разбавленную красную, а ручьи потёкшей туши — в ручьи потёкшей крови. Два глаза обрели вокруг себя тело, мирно сидящее у головы Марии. Светлая шерсть касалась тёмных волос, хвост лёг на затылок, как бы укрывая его. Сяма, свернувшись клубком, сидела у головы своей хозяйки и тихо урчала, смотря на забредшего гостя. Она не нападала, её шерсть не поднялась дыбом — она просто скорбела, по-своему, по-кошачьи.

Рома оторвал взгляд от мутно-зелёных глаз и посмотрел на стену, до этого скрываемую темнотой. На чистом белом холсте Мария нарисовала солнце. Совсем как ребёнок — один кружок и растущие из него палочки. В самом центре широкой дугой сияла улыбка, растянутая прямо под глазами-точками. И рисунок мог бы показаться очень милым, если бы не был написан кровью.

Солнце улыбалось над телом мёртвой женщины, и только тонкие подтёки у самых краёв рта портили счастливую улыбку.

Рома вжался в стену, но под его спиной ничего не оказалось, поэтому он упал, пытаясь поймать ртом воздух. Ноги медленно отползли от ванной комнаты, пока горло продолжало пульсировать. Застрявшее там сердце не позволяло нормально дышать. Рома пытался вдохнуть, но вместо этого лишь выдавливал стон, пока его не отпускали глаза-точечки. Тихое урчание становилось громче. Оно угрожало. Оно предупреждало. Всё вокруг предупреждало и говорило о том, что лучше уйти отсюда, оставить всё как есть. Иначе эти стены сожрут его, даже не подавившись.

Рома вскочил и рванул на кухню, после чего нагнулся над раковиной. Желудок опустел за пару секунд, чуть ли не выйдя из горла. Организм пытался выдавить что-то ещё, но добился лишь стонов и свисающих слюней. Рома вытер их дрожащими руками и только сейчас заметил, какие холодные у него пальцы.

— Твою мать, — голос дрожал не меньше. Он скакал как у испуганного мальчишки, находящегося на грани истерики. — Твою мать, твою мать, твою мать…

Он кое-как добрался до ванной, стараясь не смотреть на кровавое солнце — последнее послание умирающей жизни. Сяма всё так же сидела у головы хозяйки, но теперь перестала урчать и лишь молча наблюдала за гостем. На полу, слегка заляпанный кровью, лежал розовый вибратор. Его отбросили как можно дальше, явно намереваясь разбить, потому что прямо над ним, на стене, проглядывала еле видимая вмятина.

Слишком ужасная картина, подумал Рома. Самоубийство с вибратором. Насколько же она была несчастной?

Он оглядел комнату, сам не зная, что ищет. Вокруг лежало столько вещей, напоминающих, что этот человек действительно существовал: фен, которым она сушила волосы, расчёски, которым она их причёсывала, тюбики, шампуни, гели для умывания и молочко для тела. Они потеряли свою владелицу и вскоре будут доживать последние деньки на помойке, ведь кому они теперь нужны? Мёртвые на заботятся о красоте.

Взгляд Ромы наткнулся на незакрытый блокнот, оставленный на стиральной машинке. Страницы заполнили чернила, вылитые на бумагу аккуратным, таким кругленьким женским почерком. Кое-где буквы расплылись из-за влаги солёных слёз, кое-где — из-за крови. Рома аккуратно взял блокнот в руки и, еле сдерживая трясущиеся губы, начал читать то, что посвящалось ему.

Тебе, мой дорогой обманщик

Раз ты читаешь это письмо, значит, уже успел испугаться, не обнаружив меня в машине. Знаешь, Рома, я вылезла из ванны только ради того, чтобы сказать тебе, что ты мудак. Писать я много не буду, потому что засыпаю. Оказывается, самое больное — лишь порез, представляешь? Но если стиснуть зубы, то и это можно стерпеть. Вот я стерпела.

Я надеюсь, твоя компания рухнет. Ты потерял двух заместителей. Я надеюсь, Настя узнает, кто ты такой на самом деле. Я к этому руку прикладывать не буду. Зачем оно мне нужно? Время всё расставит по своим местам.

Я ухожу из жизни и не хочу ни перед кем оправдываться, почему я так решила. Просто хочу. Мне никогда не везло с мужчинами, а жить в мире, где правят они, я больше не могу. Пошёл в жопу ты, Ромочка, и весь мужско род. Будьте вы прокляты.

Я не хочу никого винить в своей смерти, но немного подумав, решила, что ты заслужил угрызений совести. Желаю тебе поскорее сдохнуть.

Когда попадёшь в ад, попробуй найти там хоть одну женщину.

Они все в раю.

А вы, мужчины, продолжайте убивать друг друга и трахать чужих жён.

Вы мне противны.

Рома провёл пальцем по серым пятнам на белой бумаге, которые ещё совсем недавно были влажными. Последнее предложение Мария подчеркнула кровавой линией и поставила рядом восклицательный знак, вытекший из её вены. С каждым словом почерк становился хуже, будто пишущая рука теряла силы и медленно умирала.

Медленно умирала…

Три. На моём счету три жизни.

Рома положил блокнот обратно, старясь не выронить его из дрожащих рук. Закрыл. Выдохнул. Посмотрел на солнце. Попытался улыбнуться в ответ, но лишь почувствовал, как по щеке заскользила слеза.

Он смотрел на солнце несколько минут, окутанный полной тишиной, пока не развернулся и не вышел из ванной. Лишь в дверном проёме он почувствовал, как что-то коснулось его ноги и тут же отпрянуло. Рядом пробежало светлое пятно, и только когда оно добралось до кухни, Рома понял, что это Сяма. Он рванул к ней, но та уже успела забраться на подоконник. Через секунду все четыре лапы оказались в воздухе, без всякой опоры. Через две секунды послышался глухой шлепок.

Рома выглянул из окна и увидел небольшое тело кошки, под которым расплывалась увеличивающая лужа крови. Прохожие в ужасе подбегали к ней, но уже скоро понимали, что здесь ничем не помочь.

Четыре.

Он воткнул лопату в землю и привалился к дереву.

Пот струился по его шее, пытаясь охладить горячее тело. Воздух обжигал лёгкие, и большая влажность лишь сильнее давила на них, заставляя вдыхать как можно глубже. Где-то над головой чирикали птички; видимо, обсуждали прибывшего в лес незнакомца с лопатой на спине и тащившим мёртвый мешок с костями. Теперь он покоился под двумя метрами земли, пока не утрамбованной, а лишь поваленной друг на друга. По небу плыли редкие облака, которые становились ниже и ниже, будто хотели поцеловать деревья. Что ж, пусть пытаются, всё равно выйдет дохлый номер.

Рома провёл по лицу ладонью и почувствовал, как она скользит. Волосы обмазали маслом, и касание их вызывало сейчас лишь отторжение. Казалось, сердце должно успокоиться, ведь вся работа позади, но оно продолжало бить по рёбрам. Колотить по ним. Ещё чуть-чуть, и грудная клетка взорвёт кровавым фонтаном.

Рома не помнил, как покинула квартиру. В его памяти отложился лишь тот фрагмент, как в руках горели вырванные из блокнота страницы. Бумага чернела и съёживалась, пока кругленькие буквы исчезали в разгорающемся пламени. Стены вокруг обсуждали произошедшее и, вроде как, делились друг с другом секретами хозяйки. Они сказали, что Маша и вправду восхищалась своим начальником и очень сожалела о совершённом поступке, таком бесстыдном и подлом. Потолок проболтался о том, что она боялась завести отношения с мужчиной из-за случая в школьном лагере. Кто-то невидимый спросил, что за случай, но ему не ответили, так как в ванную вновь зашёл виновник торжества. Он упал на колени и аккуратно положил ладонь на лицо той девушки, которая не заслужила такой участи. Большой палец медленно поглаживал щёчку, пока остальные четыре лежали на шее. Рома склонил голову и нежно поцеловал Марию в губы, замерев при соприкосновении. Они уже остывали. Чёрт, они остывали…