Звонок завершился, и вместе с тем на лице Ромы пропала улыбка. Добравшись до дома и зайдя в квартиру, он, не раздевшись, плюхнулся на кровать и мгновенно заснул.

Ему снилась серо-голубая медуза.

Следующие три дня прошли вполне спокойно.

Первый ушёл на сон, отдых и старую подружку-прокрастинацию. Хоть Рома и был достаточно самодисциплинирован, в этот день он чувствовал себя тюленем. Тюленем, ничего не желающим и валяющимся на диване. Единственные прогулки вели до холодильника и обратно в комнату, которая превратилась в свинарник. На полу валялись обёртки от батончиков, разноцветные фантики и пустые бутылки. Полнейшее безделье — вот что заполнило первый день после Великой ночи. И от него Рома устал намного больше, чем от какой-либо работы. К вечеру он был полностью выжат, и казалось, если в него врежется муха, то просто сшибёт с ног. Сметая с постели крошки и ложась спать, он поклялся себе, что больше ни один день в его жизни не будет похож на этот. Лучше уж быть убитым от работы, чем попросту потерять день, эти важные 24 часа.

На следующее же утро свинарник улетучился магией швабр и, конечно же, хорошей музыки на фоне. Хоть мысли Ромы и витали где-то в облаках, тело его двигалось под музыку, а невидимое жюри аплодировало ему, поражаясь таким подготовленным номером. И как только уборка закончилась, Рома вышел из квартиры и поехал к своей настоящей, но перед этим заглянул к матери. Он нашёл её спящей на спине прямо посередине двуспальной кровати и перевернул её на бок, чтобы дорогая мама, в случае чего, не подавилась собственной блевотиной.

Ближе к полудню ему уже улыбались подчинённые на работе: некоторые — искренне, некоторые — нет. Шире всех улыбка была именно у Марии, но чтобы смотреть ей в лицо, приходилось прикладывать немалые усилия. Верхние три пуговицы её рубашки расстегнулись, и Рома мог поставить хоть всё своё состояние на то, что половина (если не большая часть) мужчин в офисе мечтает расстегнуть все эти пуговицы. Мария была отличной секретаршей, но также не переставала радовать глаз.

Мысли о Насте, об отце и о матери, об этой сучке Эльвире и о дрейфующих в океане медузах пытались проникнуть в голову, но их вытесняли различные звонки, просмотры бумаг, выслушивания проблем коллег (почему-то большинство подчинённых решило, что их босс — неплохой психолог) и речи перед коллективом. В какой раз Рома убедился, что самое простое и самое эффективное лекарство для мозга — это работа.

Причём чертовски любимая.

Третий день ничем не отличался от второго, разве что бёдра Марии показались ему более привлекательными, чем обычно. Но Рома сбил эти мысли, войдя к себе в кабинет и усевшись в кресло. В крайнем случае можно дотерпеть до дома, захватить телефон, салфетки и угомонить в себе нарастающий пыл.

Именно так он и поступил, вернувшись в свою любимую квартиру, кинув отчёты на диван и опять проклиная одиночество. Оргазм не доставил ему никакого удовольствия, и после душа Рома ещё больше захотел умереть, прямо сейчас, на этом полу. Он достал хранившееся на лоджии виски. Шотландский, двенадцать лет выдержки. Ждал часа блеснуть, какого-то особенного события. Внезапное горе. Чем не особое событие? Горе по кому? По Насте. Чёрт, нет — по отношениям с Настей. Тёплым, радостным и всегда счастливым.

Рома открыл бутылку и, схватившись за горлышко, сказал пустой комнате:

— За тебя.

Всю ночь он танцевал с мигренью.

Прошло три дня, прошло три ночи, а ему до сих пор снилась серо-голубая медуза.

С каждой ночью она становилась сильнее и продвигалась всё дальше. Как бы Рома не пытался ухватиться за е щупальца, они продолжали сжимать его шею, выдавливать глаза и заползать в нос, рот, уши и пустые глазные яблоки. Когда Рома пытался ударить эту суку ногами, она вцеплялась в них и по одному начинала отрывать пальцы, обвивая каждый острыми струнами. С текущими по щекам глазами он всё равно мог видеть, как вода вокруг окрашивается кровью, и кричал от боли, но от этого щупальца только глубже проникали в лёгкие и резали их изнутри. Но самым больным было серо-голубое сияние, обжигающее кожу даже под водой. Оно заживо сжигало кожу и только когда добиралось до костей, Рома просыпался.

Так он и проснулся воскресным утром 12 июля 2020 года. В холодном поту и со слезами на глазах, чувствуя необузданный страх. Тело неохотно подчинялось, будто кто-то пристегнул его к кровати. Рука прошлась по воздуху и упала на простынь, не нащупав ни чужие волосы, ни изгибы чужой спины, и даже одеяло всё ещё было на нём.

Чёртово одиночество.

Рома кое-как встал, и как только его ступни коснулись пола, почувствовал неприятное гудение в голове. Не мигрень, нет. Слава богу, не она. Просто обычная головная боль, которой могут радоваться люди, танцующие с одной бледной сучкой в капюшоне. Но всё равно она была неприятной, а с утра и вовсе противной, убивающей всякое желание прожить этот день.

Ноги поплелись на кухню и остановились у стола, на котором стояла наполовину пустая бутылка из-под виски. Рома посмотрел на неё, на эту оранжевую жидкость, что могла заглушить боль в голове, взял рюмку и заполнил её. Пальцы сомкнулись на стекле, но рука не поднялась, оставшаяся прибитой к столу. Карие глаза широко раскрылись, а челюсть отвисла, прибавив в весе пару тонн.

На кухне у окна стояла Настя.

Она сидела на подоконнике, положив руки на болтающиеся ноги. На ней была надета Ромина красная клетчатая рубашка, не застёгнутая ни на одну пуговицу. Следующим элементом одежды были лишь простые розовые стринги, и то их скрывал низ рубашки, заканчивающийся у самых бёдер. Свет утренних лучей подчёркивал красоту распущенных молочно-шоколадных волос, укрывающих собой плечи. Выпирающие ключицы нагло выглядывали, а губы разъединились друг от друга, слегка приоткрывшись.

И да…эти чёртовы серо-голубые глаза. Они смотрели на него, и с каждой секундой, проходящей под этим взглядом, Роме всё больше казалось, что сейчас по его шее что-то ползёт и гибкие струны сожмут горло, как это делали всегда беспокойными ночами.

Но Настя только смотрела на него, ничего не говоря. Её плечи были поданы вперёд, так что груди ничто не скрывало. Рубашка свободно болталась на ней как на вешалке, но тем не менее Настя выглядела прекрасно. Будем честны, она выглядела великолепно. Вся истинная женская красота появляется только утром, когда макияж ещё не успел укрыть лицо, волосы распущены веником, а голос после сна такой приятный и бархатный, так и ласкающий уши. Подобная красота — красота естественности — могла предстать только перед семьёй и теми, кому ты доверяешь. И если человек заметил в твоём опухшем ото сна лице красоту, значит, выбор сделан правильно.

И Настя была сейчас в таком виде. Единственное, что выбивалось на общем фоне — это ясные, не затуманенные глаза. Они внимательно смотрели на Рому, будто чего-то выжидая.

Тихим, ещё не проснувшимся голосом он спросил:

— А ты как сюда попала?

— И тебе доброе утро, любимый, — она спрыгнула на пол и, подойдя к Роме, накрыла его ладонь с рюмкой своей. — Это ненужно. — Их руки медленно поплыли по столу, и вскоре пальцы отпустили рюмку.

Настя прижалась к Роме и обняла его, прислонив голову к мощной груди. Слышала, какими мильными ударами сотрясается внутри грудная клетка. Почувствовала на своей спине нежные руки, обхватившие почти всё её тело. Сухие губы прильнули к макушке, а сердце забилось чуть быстрее.

Утренний свет окутывал обнимающуюся на кухне пару. Его лучи мягко ложились на прижатые друг к другу тела, каждое из которых не хотело отпускать другое. Объятья любимого человека иногда были лучше, желанней поцелуев и излечивали душу быстрее любых психологов. Объятья с любимым — лучшее лекарство. Оно порождает глубоко внутри искру, и её уже подхватывают тёплые чувства, разжигая внутри огонь. И нужно ли говорить, что, обнимаясь, мы чувствуем себя самыми счастливыми людьми на свете? Чувствовать, как тебя обнимает другой человек — бесценно.