После нескольких секунд замешательства тот что-то промямлил.

– Я не услышал.

Я отвлекся, увидев, что в зал входит Петрович.

– Чего разлеживаемся? – спросил он, тут же сопроводив вопрос толчком боккэна, который держал в руках. – Вот так.

Только что стоял от меня в пятнадцати метрах, а уже стоит в боевой стойке и тычет мне в лоб. Ну не совсем в лоб. Не такой уж я беспомощный. Перекатом ушел с линии атаки, по ходу схватил свой боккэн и провел связку с обманным движением в пах, выцеливая правое колено. В том месте, где оно было, я его не нашел. Поискал бы, если б мне кто-нибудь времени дал. Замечтался и получил все же рукоятью боккэна по лбу. Перехватил боккэн в правую руку. Выпрямился и поклонился. Он кивнул.

– Растислав. Годы тебе твержу: воин всегда готов к бою, всегда, где бы он ни был, что бы он ни делал. Воин всегда готов отразить нападение. Пятьсот бросков сюрикенов, сто бросков метателей и окончим тренировку.

Вы когда-нибудь бросали с десяти метров в цель пятьсот раз сюрикен и сто раз метатель? Нет? Попробуйте. Каждая серия – десять сюрикенов и метателей. Столько, сколько у тебя на поясе и в перевязи. Пробежка к мишени и снова. Притормозишь – пожалеешь. А мне еще в Москву лететь.

Закончил метать. Поработал с одним и двумя боккэнами – это уже чтобы внутренний страх перед нагрузкой совсем заткнулся, получил раз двадцать по болевым точкам, легкие щелчки посохом от Петровича за ошибки и на этом закончил. Петрович с Васевым переговаривались и улыбались, глядя в сторону молодых бойцов, которые в кучке что-то обсуждали.

Пока Васев им что-то говорил, Петрович поманил меня пальцем.

– Будешь сегодня спаринговать на максимально скоростном уровне.

– С кем, Учитель?

– А вот с этими девочками, надо же с них платьица снимать.

Я молчал. Нет, я вот уже три года как спаринговал с бойцами роты разведки и далеко не всегда с отрицательным результатом. Но вот так, с двадцатью взрослыми парнями, самый маленький из которых выше меня на голову и тяжелее на тридцать килограммов? Это сложно. А ведь мне вечером в Москву лететь, и хочется туда попасть не на носилках и в бинтах.

Из мыслей о бедном мне и тяжкой судьбе меня вывел грохот смеха. Нет, не смеха – ржача. Ржали бойцы из группы Васева. И хотя их было всего на одного меньше, тот, которого в самом начале вызвал Васев из строя, по итогу общения ладненько так прикорнул, изображая из себя то ли спящую рыбу, то ли бревнышко, и вообще не шевелился за пределами татами.

Учитель кинул мне боккэны и направил к центру татами. Продолжая себя жалеть, я все же наблюдал за противником, который уже стоял и ждал, когда я подойду. Да уж, жалкое зрелище. Здоровый, реально здоровый бугай рыжего окраса поигрывал мышцами и улыбался. Тут меня пробрало на злость. Хоть и знаю, что нельзя.

«Чем больше злишься и не держишь баланс осознания боя, тем вероятнее проиграешь», – подумал и начал в темпе прогонять дыхательную практику по стабилизации эмоционального фона.

– Итак, бойцы, – заговорил Васев, – хоть вы еще и не заслужили этого звания. Для того чтобы вступить в рукопашный бой, боец спецназа должен потерять на поле боя автомат, пистолет, нож, поясной ремень, лопатку, каску и еще множество убивающих предметов. Найти ровную площадку, на которой бродит такое же расхлябанное тело врага, и вступить с ним в жестокую схватку. Будем считать, что с вами это произошло. Но вам не повезло, и вы встретили не расхлябанное тело, а сына бывшего командира нашего разведбата. Давайте проверим, на что вы способны, – закончил он.

Правила, которые озвучил Петрович, а по совместительству мой Учитель, пытатель и просто человеконенавистник, были просты: кто первый падает на татами, тот проиграл. Участникам выдаются боккэны, учебные мечи, которыми они могут пользоваться по своему усмотрению.

И тут же прозвучал резкий свисток. Рыжий тупо бросился ко мне, видимо, искренне веря, что сможет меня найти на рельсах своего рыжего бронепоезда, но не так все было просто. Я спокойно ушел от атаки, заплел его ножищи и крутанул вихревой круг, даже не воспользовавшись боккэнами. Бум. Тупой звук громко известил меня о том, что бронепоезд сошел с рельс и лежит. Добивать я не стал, дабы не нарушить дыхание.

В основном все бои закончились так же. Я старался никого особо не обижать и не делать больно. Один то ли осетин, то ли грузин так зло вращал глазами, что я от ужаса мягко скользнул во второй внутренний круг и двумя тычками в солнечное сплетение и в подбородок еле-еле остановил у него быстро развивающуюся проблему с глазными нервами или с вестибулярным аппаратом, а может, и со всем вместе.

Если честно, то больше ничего интересного не было. Петрович и Васев хитро переглянулись, и потом оба кивнули мне.

– Отцу передавай привет. А это тебе подарок, раз завтра не увидимся. С Днем рождения. – Петрович протянул мне скрученный клинок с длинным многоколенчатым лезвием из вороненого металла.

Гибкий клинок был сложен в изготовлении и использовался адептами тайного общества убийц в Китае, а значительно раньше – избранной тысячей телохранителей Императора Поднебесной. Я тренировался с подобными, но этот был просто шедевр. Петрович сместил пластину на рукояти и махнул прямо от себя. Клинок с шелестом распрямился. В длину он был чуть длиннее стандартного боккэна. Создавалось впечатление, что он мерцает. Клинок завораживал, как кончик языка у змеи. Он был способен рубить и колоть. Научиться держать баланс было невероятно трудно, но можно, зная секретную технику.

– Приедешь – начнем тренировать в обоеруком варианте. Этому клинку более шестисот лет. Свое имя он тебе сам подскажет. Для того, чтобы тебе его сегодня подарить, собирался большой совет носителей этого искусства и принимал решение, достоин ты или нет. Приняли. Надеюсь на тебя и уверен, что не подведешь. А это тебе для него специальный аксессуар, – он развернул сверток, и я увидел обычные штаны серого цвета. С карманами, нашитыми в области бедер и икр. Ткань была легкой, но какой-то излишне жесткой.

– Спецткань. Опытный образец. Еле достали для тебя. Не промокает, прямой огонь держит до пяти минут. Не рвется. И в правом шве сделаны ножны для твоего клинка. Владей с честью этим достойным мечом.

Я схватил клинок, штаны и ошарашенно пролепетал: «Спасибо, дядя Володя!»

На этом все разошлись, и я остался в зале один. Чуть успокоился. Нашел ножны, которые были настолько хорошо замаскированы строчками швов, что совершенно не ощущались. Вставил туда клинок. Переоделся и пошел домой. Нужно было поторопиться, чтобы успеть на английский, а потом написать записку Ирке и ехать в аэропорт.

Рейс был в 23:00. В аэропорт я решил приехать за два часа и погулять там. С английского вернулся рано, и время до отъезда еще было. Анна Ивановна тоже подарила мне подарок. Кожаный ремень с кармашками, как у ковбоев. Кармашки были заполнены конфетами, и я решил их не трогать до аэропорта.

Пообещав передать привет родителям, я распрощался и решил заскочить к своему другу Ромке, чтоб от него позвонить Аленке. Но Ромки дома не было. Они с отцом уехали на стрельбище. Ромкин отец был заместителем командира бригады. К своим тринадцати годам Ромка стрелял из всего, что только стреляет, причем очень недурно. Я написал ему записку. Посетовав, что не успел похвастаться клинком, ремнем и штанами, побрел домой.

Делать было нечего. До Аленки не дозвонился. Никто не брал трубку. И я, весь в расстроенных чувствах и в мыслях о несправедливости мира, пригреб домой.

Есть не хотелось, хотя обычно после тренировки я готов был быка стрескать и еще на поросенка засматривался бы. Шучу. Ни разу не ел поросенка. Но по фильму «Иван Васильевич меняет профессию» знал, как он выглядит.

Написал короткую записку Ирке. Так, мол, и так. Телеграмма – аэропорт – Москва; приеду – расскажу, как мы с мамой и папой повеселились. Злой на нее. Не до сантиментов.

Забросил в сумку мыльно-рыльные и задумался – сколько брать денег? Решил взять на все про все двадцать рублей. Из копилки вытащил то, что сумел, не разбивая, – еще семь рублей пятнадцать копеек и решил, что хватит. Слышал, что самый дорогой билет стоит рублей восемнадцать. Закинул сумку на плечо. Дверь закрыл, а ключ положил под коврик.