Я посмотрел на часы, его же подарок. С тех пор как я начал движение по пещере, прошло пять часов с небольшим. Достал блокнот и карандаш. Нужно было записать все действия вплоть до каждого изменения наклона грунта и градусов поворота по компасу. Это я давно приучился делать и делал крайне внимательно после нескольких уроков, когда приходилось долго блуждать под пытливым взглядом Агея Ниловича, сопровождаемым его саркастичными комментариями: «Ну что же вы, батенька, такой безалаберный, придется целых два километра обратно ползти». Дописал, наскоро перекусил пирогами и решил начать с обследования зала, в котором находился.

Первое, что увидел на стенке, был большой иероглиф с двумя стрелками. Одна указывала на хорошо видный проход, а вторая вверх.

– Вот, видимо, то, что искал Агей Нилович. Эх, жаль, его больше нет рядом! – проговорил я в голос. – Нужно зарисовать, вдруг кому-нибудь будет интересно.

Проход был с ровным полом и стенками. Как будто его выпиливали в толще камня пилой. Через каждые сто метров на стенах были выдавлены – именно выдавлены, как будто прессом, – какие знаки-иероглифы, похожие на китайские или японские. Воздуха было много, и тяга все усиливалась. Ход шел и шел. Я наносил через каждые триста метров метку мелком на стене и рисовал чертежи с данными компаса и транспортира в блокноте. Через два километра пятьсот метров ход вывел меня к большому отверстию в гладкой стене.

– Ничего себе, – подумал я, посветив вверх и вниз. – Луч вообще ни во что не упирается. Сколько же там метров?

Кинул подходящий камень, который пришлось больше минуты отбивать ледорубом от угла. Засек время. Звук удара снизу пришел через 42 секунды. Я распустил репшнур – его у меня было пятьдесят метров. Надел альпинистскую беседку, причем не самодельную, а заводскую, импортную и удобную. Костылей у меня было всего десять, столько же и карабинов.

– Перецепляться придется на весу. Репшнура точно не хватит, – забивая первый костыль и цепляя к репе спусковое устройство, подумал я.

Спуск оказался сложным. Такого у меня еще не было, но два года постоянных тренировок все же сказались. Калоши были чуть великоваты и держали трещины плохо. Ошибся я все-таки с размером.

– Лучше бы свои старые взял, – с запозданием подумал я. – Хоть и порванные, а были лучше.

В первый раз, когда Агей Нилович только начал обучать меня альпинизму, я не мог понять, почему калоши должны быть на размер меньше. Только на втором-третьем подъеме понял: ступня, постоянно находясь в скрюченном состоянии, лучше цепляется за любую выемку, трещину. Ходить в такой обуви было невозможно, а вот лазить по стене в разы удобнее.

Формируя станции, перевешиваясь и метр за метром опускаясь вниз, я спустился только через полтора часа.

Судя по перепаду высот, я был ниже первого известного уровня на тридцать с лишним метров, но такого быть не могло. Я вылез в проход – близнец верхнего. С внешней стороны над слоем пыли был иероглиф и одна ступенька, указывающая на проход с ровными краями, явно рукотворная.

– Уж точно его сделали не киммерийцы, о которых так часто рассказывал мой покойный учитель и единственный настоящий друг, – подумал я. И от щемящего чувства одиночества захотелось взвыть. Как же не вовремя он умер – совсем ведь немного оставалось до главной разгадки!

Я уселся на пол и решил чуть отдохнуть. Ноги и руки дрожали так, что развязать горловину вещмешка удалось лишь с третьей попытки. Часы показывали, что уже наступил вечер. В пещере время движется по – разному. Иногда как курьерский поезд, а иногда – медленнее черепахи. Я пытался отвлечься от проблем с дальнейшим продвижением.

– Если этот этаж изолирован, то совсем скоро мне придется подниматься вверх, а это будет совсем не просто для моей физической подготовки, которой практически и нет, – думал я, жуя кусок хлеба с сыром и закусывая яблоком. – Да и водой здесь что не пахнет, везде мягкая и пушистая пыль. В той части пещеры, которую мы обследовали, ни разу такой не попадалось.

Долго раздумывать не было времени. Руки – ноги постепенно перестали трястись.

– Собрался быть героем – будь, – злясь на свою слабость, подумал я. – Осталось слезки пустить!

Накачав себя таким удачным образом, я зашагал по галерее. Через тысячу пятьсот метров вышел в большой природный зал. В его стенах под сводом виднелось множество ходов. Зал был нерукотворным, видимо, когда при большом землетрясении толщи над галереей продавили своды и образовался зал, который объединил другие ярусы с этим, рукотворным.

– Ночевать придется здесь, – решил я. – Заодно и обследую галерею, идущую дальше.

Вещи оставлять не стал. Еще одно правило, которое мне основательно вбил в голову Агей Нилович. Через триста метров открылся новый зал. Он был просто циклопических размеров и полностью рукотворный. Идеально конусный свод и гладкие, как будто отполированные стены не могли создать даже такие искусные зодчие, как вода и ветер. В центре зала на каменном постаменте с насечками через каждые тридцать сантиметров стоял столб высотой около двух метров. Издали в свете фонаря я принял его за обычный сталагмит, но, подойдя ближе, понял: ну уж нет! Что угодно, но не он. Столб был черно – серого цвета и выглядел как металлический. Трогать его я не стал – увидел еще кое-что, а точнее, кое-кого, но в прошлом. Рядом со странным столбом на коленях сидела полумумия – полускелет. Одежда на ней истлела, и единственное, что сохранилось на удивление хорошо, была сумка с ремнем из непонятного материала, покрытая толстым слоем пыли.

Страшно почему не было, но с каждой минутой, которую я проводил в этом зале, все больше и больше хотелось лечь и заснуть. Я зевнул и только собрался улечься подремать, как фонарь наткнулся на блестящий предмет на полу возле когтистых рук скелета. Едва соображая, я устало нагнулся и взял в руки поблескивающий камень величиной с женские часы – такие, как носила мама. Усталость как будто улетучилась.

– Что это такое? – подумал я со злостью. – Только спать собирался возле этой каменюки, а теперь хоть снова такой же путь по ощущениям пройду. Ну раз уж камень забрал, то и сумку позаимствую. Отмою, очищу, и в школу буду ходить, по размеру подойдет.

Оставаться в зале камня и скелета я ни за что бы не стал. Как только отвернулся, страх все же появился, да такой, что я вылетел в соседний зал за несколько секунд и там тихонько выдохнул воздух. От острых ощущений по спине лил липкий пот, хотя в пещере было совсем не жарко. После пяти – шести минут ожидания неизвестно чего – в одной руке фонарь, в другой ледоруб – я понял, что лучше отсюда поскорее убираться.

– Отдохнуть, а тем более поспать рядом со скелетом вряд ли удастся – думал, надевая беседку, калоши и хорошо закрепляя мешок за спиной. Размотал бухту с репшнуром и полез вверх осматривать проходы к галереям в надежде найти путь к плюсовым этажам – я точно находился ниже отметки земли на добрую сотню метров. Заснул только через два часа, когда достаточно удалился по галерее туда, где тяга становилась сильнее.

В постоянном поиске прошло двое суток, а точнее – сорок девять часов. Отчаяние уже почти накрыло, когда мне крупно повезло. После прохода по очередному узкому коридору я перелез через гору карстового щебня, и тусклый луч почти разрядившегося шахтерского фонаря высветил буквы, написанные мелом, – мою прошлогоднюю надпись со временем и датой прохода, углом поверхности и направлением. Я как бешеный пританцовывал возле стены, поглаживая шероховатую поверхность. Теперь я знал, куда идти, и точно знал, что, если солдаты и офицер моего папы живы, я их найду, и совсем скоро. Так и случилось.

Пройдя две длинных галереи и прошлепав по руслу реки Кизилкобинки, которая где-то на поверхности должна была образовать наш любимый с папой Су-Учхан, я несся как угорелый, стараясь как можно быстрее дойти до людей. От этого всепоглощающего желания я перестал думать даже о еде, которой оставалось мало и даже при жесткой экономии с трудом бы хватило на обратный путь.