Быстро приехали несколько нарядов милиции. Оказывается, среди генералов был заместитель начальника областного УВД. Он и организовал все так, что нас никуда не повезли, а, быстро опросив, уехали, увозя трупы и пятого живого бандита.

Вечер продолжился, но уже совсем не весело. Мы с Ленкой сидели возле костра, прижавшись друг к другу боками и держась за руки.

– Представляешь, что бы было, если бы не ты и твои родители? Нас бы всех убили.

– Не знаю, Лен. Но точно было бы нехорошо.

– А ты когда-нибудь целовался по-настоящему, Расть? – вдруг спросила она.

– Нет, – честно ответил я.

– Вон уже все собираются ехать. Пойдем? – после паузы произнесла она и поднялась на ноги. – А ты снова герой. Даже все пацаны – задаваки сказали, что я правильный выбор сделала между тобой и Владом. Ну это тот взрослый парень, который меня все за руку хватал.

Я только пожал плечами. Самое интересное, что я ничего не чувствовал. Уничтожил бандитов и все. У меня не было никаких эмоций. Совсем. Будто мух прихлопнул…

За праздничным столом собрались уже не все. Примерно половина. Из детей тоже остались немногие. Сначала нас хотели разместить отдельно, а потом все же решили, что можно поместиться всем вместе. Половина тостов за столом были за нас с папой. Мама счастливо улыбалась. У нее уже были назначены встречи почти со всеми, с кем она общалась, и она четко представляла, что и с кем будет обсуждать. На вопрос папы, зачем это нужно, она спокойно ответила: «Для расширения кругозора».

– Да и нам с тобой пора в академию поступать. Войска из Афганистана выведут. И начнут отправлять в Африку. Не хочу, чтобы ты там с лихорадкой мучился.

– Ну и как ты себе это представляешь? Мы в академию, а дети?

– А дети у нас взрослые. Ира в мединститут. И Растик пусть здесь учится. Есть кому за ним присматривать. И Игнат Ипатович, и соседи, и Харлампиев. В общем, хватит по горам да джунглям бегать. Пора уже остепениться. Вот об этом я и поговорю с женой командира Симферопольского корпуса. Она пообещала меня познакомить с их друзьями из Генерального штаба.

Мы с Леной пошли к ней в комнату смотреть подарки и процеловались до утра. Я даже не понял, как услышал, что в дверь стучатся, а потом не помнил, как дошел с родителями домой. Дома, уже увидев мамино понимающее лицо, осознал, что все всё поняли, и покрылся пунцовым цветом, как мне казалось, даже на пятках.

– Всегда помни о моих словах: ты в ответе за тех, кого приручаешь, – спокойно сказала мама. – С Новым годом тебя, родной! Иди спи. Вечером все будем обсуждать.

Учебный год я закончил на отлично. Лена тоже. Больше мы так и не целовались, но отношения стали близкими, да и уроки в основном мы теперь делали вместе. Она хорошо разбиралась в математических дисциплинах, а я в гуманитарных, и вместе мы разбирались на отлично во всем.

На лето у нас были свои планы, но их без сожаления разрушили родители. Она уезжала в «Артек» в конце мая на сорок пять дней, а потом еще на тридцать – в пионерский лагерь в Болгарии и вернуться должна была только к середине августа. Мои родители поступили в Академию Советской Армии на специальный факультет, который выпускал разведчиков. А я с двадцать шестого мая ушел жить к Игнату Ипатовичу, чтобы заниматься там кузнечным искусством и изучать лечебные травы, составы различных снадобий и настоек. Сапа была счастлива. Ни на шаг от меня не отходила. И использовала каждую возможность облизать мне лицо своим огромным шершавыми языком.

Весь прошедший год я пять дней в неделю по вечерам занимался с Харлампиевым, а на лето получил задание работать самостоятельно.

В июне Игнат Ипатович начал со мной заниматься по системе шаолиньских монахов, объединив задания Харлампиева со своей тренировкой.

– Не помешает тебе моя учеба. Только толка добавит, – заявил он в первый день. И с этого момента я занимался под его руководством по четыре часа в день. Потом мы шли в кузню, а вечером, сидя в беседке, разбирали и смешивали растолченные растения и обсуждали все, до чего доходил разговор. Больше всего меня, само собой, интересовала история, а в этом Игнату Ипатовичу уступил бы даже Агей Нилович. Он в первую очередь был путешественником, а уж потом – историком.

Однажды мы обсуждали разные культуры, и я спросил об Изначальных. Игнат Ипатович внимательно посмотрел на меня, будто пытаясь понять, насколько я серьезен. Кивнул.

– Я, будучи далеко не классическим историком, конечно же, интересовался этой темой, особенно когда был в командировках в Тибете, Китае, Японии, Вьетнаме. Но получить хоть какие подтверждения мне удалось лишь в Афганистане. Более самобытных и закрытых племен я не встречал. У пуштунов все просто кричит об их принадлежности к богоизбранному народу. Столько артефактов, сколько у них, я не видел ни разу. Кстати, гибкие клинки из звездного металла, такого же, как ты нашел в пещере, я видел у них. Есть среди них и двурукие бойцы с этими клинками. В каждом этносе существуют сказания, легенды и другие доказательства существования на Земле расы с высочайшим развитием. У многих сохранились рисунки и статуи людей со звезд. Именно они играли роль Изначального Божества, а потом наделяли божественными силами более низших, а сами устранялись. Множество тысячелетий это было естественно, а потом стало мешать управляющим кланам.

– Если наши боги не самые главные, то это подрывает устои и веру, считали они. Всегда можно сказать: «Ты не главный Бог – есть те, кто тебя назначил». Именно это заставило управленческую верхушку сделать так, что постепенно об этом стали забывать. Я утрирую, конечно, но не сильно, – улыбнулся Игнат Ипатович. – Потом пришла эра христианства. Ватикан два тысячелетия одной из главных своих задач считал уничтожение и сокрытие доказательств существования Изначальных. И не только Ватикан. Византия, а потом и мы тоже занимались тем же. Быстрое изъятие всего, что ты нашел, активный поиск выкраденного дневника Скуратова, даже лишение абсолютно законного наследства – и то говорит, что любую информационную цепочку прерывают. Ты в пещере когда был последний раз?

– Да с того раза и не был. С папой сходили в привратный зал, где у нас с Агеем Ниловичем хранились вещи, чтобы не таскать. Как туда добраться, только я знал – мы и забрали все. Альпинистское снаряжение, фонари, снаряжение для прохода через сифоны, ну и так, по мелочи, и в гараж отнесли. Папу особенно попросили до проведения экспедиции по исследованию находок меня в пещеру не пускать. Ну я и не ходил, раз попросили.

– А между тем в пещеру за полтора года, прошедшие после твоей находки, так никто и не пошел. И если мы с тобой, к примеру, завтра туда пойдем, а мы пойдем, – серьезно заявил он, – то я почти гарантирую, что там все проходы на нижние уровни взорваны так, что хоть закопайся, а не попадешь. Официально это будет называться «зона повышенной сейсмической опасности».

На следующее утро мы действительно сходили к пещере. Все известные мне входы были завалены, а возле центрального появилась сторожка, где странный мужчина рассказывал, что пока туда ходить опасно, но скоро здесь появится целый туристический благоустроенный и безопасный участок, куда можно будет ходить с проводником. На мой вопрос, где будет проходить участок и по каким зонам пещеры, он не ответил, зато начал интересоваться, откуда мы, как зовут. Игнат Ипатович представился моим дедушкой, обозвав Саньком, а себя представил, как Петра Васильевича, отставного военного из Севастополя. На том и расстались.

– Ну что, прав я был, Расть. Это глобальная, общемировая система по сокрытию реальной исторической правды, то есть кривда. А они реально существовали. Может, и сейчас существуют, кто их знает. Для меня это уже не станет целью в жизни, а вот для тебя – да. Ради такой разгадки стоит жить. Да и Скуратов определил тебе дорогу. Дорога Рюрика – это дорога Воина, Охранителя и Созидателя. Но воинская стезя – главная. Видимо, без воинской стези невозможно разгадать эту многотысячелетнюю загадку, – задумчиво проговорил он.