– Хуже баранов, – презрительно произнес он и отвернулся.

Среди баранов они и заночевали. Посреди ночи, видимо, кто из них попытался сбежать, а потом долго выл в загоне от страха или еще от чего – я проверять не стал. Сапа лежала рядом, да и вылезать из удобного спальника не хотелось. Утром Игнат Ипатович вручил мне поводья от своей кобылы и, кивнув на загон, сказал:

– Все бараны, – и ушел молча.

Ну все, так все. Я пошел кормить собак. Кобыла была терпеливая и спокойная, просто идеальная для первой практики самостоятельной верховой езды. В этот день я повел стадо на дальний выпас. Леля и его команда брели посередине стада, дико озираясь на мастифов и стараясь быть от них как можно дальше. Нужно отдать собакам должное, они на новых членов стада внимания вообще не обращали. Само собой, кормить их никто не собирался, а вода была в кошаре. Я взял с собой книгу «Овод» Войнича, которую мне давно рекомендовал прочитать Агей Нилович. А следующими должны были стать «Графиня фон Рудольштадт» и «Консуэло». Об этих книгах Скуратов говорил подолгу и с упоением.

Так шли дни. Я кормил новых членов стада один раз в день такой же кашей, как и собак, в таком же объеме, то есть – ведро на всех. Однажды утром к кошаре подъехал полицейский УАЗ.

– Растислав, – поздоровался поселковый участковый со мной за руку, – где тут у тебя те самые бараны, что с ножами и обрезами на людей кидаются?

– Да там, товарищ капитан, в загоне, – ответил я. – Только что еду им оставил. Вы их забирать будете?

– Да. Хватит им прохлаждаться. Две недели их ждем уже. Двое из них сядут. Есть за что. А остальных отправим исправляться. Правда еще не решили куда, но скоро решим. Проводишь? Больно уж собачки у Игната Ипатовича грозные. Как ты их не боишься?

Тут ко мне подбежала поевшая Сапа и с диким для участкового взрыкиванием запросилась поластиться, не забывая недобро посматривать на милиционера, предупреждая, что если тот тоже претендует на мое внимание, то пусть ищет себе кого другого, а я – ее человек.

– Сапа, прекрати. Лучше веди сюда бандитов. Давай, девочка. Веди их сюда.

Сапа внимательно посмотрела на меня, на милиционера, у которого от ее взгляда взмокла рубашка, на загон, где среди овец сидели человекообразные. Лизнула меня и потрусила к загону. Через минуту там кто завыл, а из ворот выскочил сначала Камбала, имя которого я так и не удосужился узнать, а за ним и все остальные.

– Товарищ капитан, товарищ капитан, спасите нас! – заверещал Камбала. – Спасите, нас мучают, собаками – людоедами травят!

– О, Синицын. Я тебя и ищу, а ты здесь прячешься. И тебя, Ищенко, тоже. А ну, руки за спину!

Он застегнул наручники на двоих и затолкал их в задний отсек УАЗа, а на остальных зыркнул строго.

– А с вами еще будем разбираться. Вам жизнь здесь еще раем покажется. Обещаю. А ну марш в машину! – прикрикнул он и, обращаясь ко мне, добавил: – Ну давай, герой. Не простой ты малец. Только жизнь началась, а уже приключение за приключением. Папе с мамой что-нибудь передать?

– Да, товарищ капитан. Передайте, чтобы они мне книг привезли. И подшипников, штук сорок – пятьдесят или побольше.

– Ну книги понятно, а подшипники зачем? – удивился милиционер.

– Как зачем? Там металл хороший.

– Так ты здесь не только подпаском работаешь у Игната Ипатовича? – еще больше удивился он, – а еще и по кузнечному делу помогаешь? Ну дела! Да уж. Точно ты не простой малец, раз такой человечище тебя принял. А ведь почитай восемь лет один живет, ни с кем не общается. С твоими родителями только, да еще с несколькими семьями. Ну и прилетают к нему периодически – непонятно кто, но важные, – тихо, как будто и не для меня, проговорил участковый. – Ну ладно, поехал я. Если будут нужны от тебя показания на этих, снова приеду. Родителям все передам. Бывай.

УАЗик уехал, увозя с собой первых в моей жизни реально плохих людей.

В эту ночь мне приснился странный сон. Я (а я точно знал, что это именно я) вылетал кувырком из какого черно-серого громадного космического корабля. Меня обтягивал черный, блестящий, будто лакированный, комбинезон, а на голове был шлем. На груди, животе, ногах и плечах были какие пористые накладки, а на поясе висели подсумки. Через плечо – сумка из пещеры. Я был без сознания и летел к нашей планете. Ее я четко рассмотрел во сне. Громада корабля удалялась. Мне было страшно и очень одиноко. Я был один среди звезд, кричал самому себе: «Очнись, ты же сгоришь, падая на Землю». Но во сне я не очнулся.

Встал рывком, так резко, что Сапа рядом подпрыгнула, вскочив сразу на все четыре лапы и вопросительно рыкнула. Сон был настолько реалистичным, что я готов был до мелочей рассказать, сколько шляпок-заклепок было в большом люке, через который я вывалился из корабля, да и понимание, что это именно космический корабль, было абсолютно четкое.

«Меньше нужно Беляева и Уэллса читать», – подумал я и погладил Сапу, молча ложась на спальник. Сон не шел, и я решил пока суд да дело навести порядок в кузне. С вечера я там не прибрался, так как Игнат Ипатович что делал часов до двух ночи, что было очень необычно. Во всяком случае на моей памяти за те два месяца, что я провел на плато во владениях пастуха-кузнеца, такого не случалось. В кузне был порядок, а под открытым окном на столе обдуваемый ночным горным ветром лежал клинок, похожий на тот, что был найден мной в пещере, а потом изъят КГБ.

– Ты чего не спишь? – послышался из-за спины голос Игната Ипатовича. – Любопытный.

– Да проснулся от странного сна, Игнат Ипатович, и решил порядок навести, раз уж не спится.

– Хорошо. Почувствовал. Переодевайся и разводи горн, только не брикетами. За кузней несколько мешков пережога стоит. Их принеси. Будем вместе доковывать, а потом зачерним. Пора тебя к делу допускать да учить. Раз чувствовать начал.

Я был немного не в себе. Во-первых, от множества слов, сказанных в одном разговоре, а во-вторых, от того, что меня, наконец, допустят к реальной ковке. Руки у меня так и чесались!

Как оказалось, со стадом можно было никуда не ходить. Овчарки отлично справлялись и сами. Сапа теперь ходила с ними, но по возвращению сидела возле кузни, не отходя. И в моменты, когда мы выходили на воздух облиться холодной водой из ведра или просто подышать и отдохнуть, пыталась излизать меня всего с ног до головы.

Сегодня Игнат Ипатович меня поразил. Он был удивительным, непревзойденным и умопомрачительным рассказчиком. Он мог говорить, не останавливаясь. Было такое впечатление, что это не он, а какой другой человек за два месяца проронил минимум слов и изъяснялся в основном жестами. О металлах, их обработке, сварке, вальцевании, выколотке, вариантах закалки, и воронении, нагреве, и обжиге, а также множестве тончайших нюансов, которые, по его мнению, я обязан был знать, кузнец говорил часами. К вечеру я так уматывался, что от одной только мысли о тренировке меня начинало мутить. Однако Игнат Ипатович следил за моими занятиями не менее серьезно, чем за жаром в горне или цветом раскаленной чушки или прутка.

– Как я в глаза твоим родителям буду смотреть и учителю? Скажут, совсем разбаловал нам Растислава. Я ж не могу. Так что иди охолонись, да и позанимайся. А уж потом будем вечерять. Мне тебя потом еще под молоточки уложить да растягивать, чтобы не застоялся. Молоточками назывался ударный массаж по тибетской, какой суперсекретной методике и, по правде сказать, чудесная штука, особенно в руках мастера, а именно им был Игнат Ипатович. Уже после массажа меня укладывали на деревянный полукруглый топчан и растягивали – как на дыбе. В момент, когда я уже и кричать не мог, оставляли растянутым на восемь-десять минут, постоянно втирая в суставы какую жирную мазь. Пахла она эвкалиптом, а состав не раскрывался.

– Не мой секрет, да и не нужно оно тебе. Все равно ты, Растислав, в травах пока толком не разбираешься. Вот осенью пойдем собирать и начну тебя учить помаленьку.

На вопросы, а зачем это мне, тоже звучало что типа: «Потом поймешь». Через пару дней я и спрашивать перестал. Что толку? Так незаметно пролетел еще месяц. Про день рождения, который прошел, я вспомнил через неделю. Родители с Ирой не приехали, вот я и забыл. А почему не приехали – я не понимал и уже к числу двадцатому начал серьезно переживать.