– Домой, – он махнул подбородком в сторону гарнизона, – к отцу, – и кинул на топчан полный рюкзак. – Сапу. Привяжи. Хорошо.

И ушел. Собаку я привязал в вольере. Долго объяснял ей, что мне нужно уйти, но я скоро вернусь. Гладил, и даже поцеловал, обнимая. Она пару раз меня лизнула и, вывалив язык, улеглась на землю.

«Иди уже. Возвращайся быстрее. Подожду», – как будто говорила мне собака всем своим видом.

Домой я дошел к шестнадцати. До назначенного времени празднования дня рождения Ленки оставалось два часа. Быстро вымылся. Надел новые джинсы Montana, которые на барахолке, по словам папы, стоили его зарплату, и цветную футболку. Достал новые носки и надел жутко дефицитные кроссовки Adidas. Подошел к зеркалу. Улыбнулся. На меня смотрел совсем другой Расти.

– Да, если вспомнить отражение полгода назад – небо и земля. Тогда была толстая медуза, а сейчас – нормальный парень почти десяти лет. «Пойдет», – сообщил я сам себе и услышал за спиной заливистый смех сестры.

– Ну Расть, насмешил. Да, ты хорош. Даже я бы в тебя влюбилась, будь я на месте твоей Ленки. Вы уже целовались?

– Ну Ир. Не говори ерунды, – вспыхнул я. – Больно надо! Это ты все время об этом только и думаешь.

– А ты не думаешь? Интересно, что ты там на своей кошаре забыл? Ой! Мама мне сказала тебе подарок для Аленки отдать. Чуть не забыла.

Подарком оказались солнцезащитные очки в твердом чехле. И я в очередной раз удостоверился, что моя мама – лучшая мама на свете.

– Ну все. Беги. А то опоздаешь, жених. Хоть сестру поцелуй. Соскучилась же. Балбес.

Я чмокнул ее в щеку. На ходу застегнул на руке электронные часы и, засунув в задний карман складной нож, выбежал на улицу. Там уже ждали Ромка Черненко и Максим Платов.

– Ну ты чего так долго, Расть? Опаздываем. Ого, ты загорел как негр! Как будто не на плато за овцами приглядываешь, а на пляже только и лежишь. Поедешь завтра на море? Папаша Ленкин дает автобус, и все, кто был у нее на дне рождения, могут поехать. Там даже на катере прогулка будет, – затараторил Макс.

– Не знаю еще. Я с родителями пока не обсуждал. Может, и получится.

– Ты хоть расскажи, что делаешь там? Правда, что пастух держит у себя собак – людоедов? И сам питается только сырым мясом? Мой старший брат рассказывал, – продолжал тараторить Макс.

– Собаки есть. Тибетские овчарки, их еще называют мастифами. Собаки к чужим лютые. Это правда. Я их кормлю. Хозяина они любят. Очень. Ни на шаг от него не отходят, если уж приняли.

Подумал о собаках и вздохнул: как там моя Сапа?

– Мясо мы все едим. Не один Игнат Ипатович. Макс, ты же вроде большой, а ерунду разносишь. Ладно. Пошли быстрее.

Подниматься на плато было легко. За спиной болтался полупустой, но серьезный экспедиционный рюкзак, доставшийся от Агея Ниловича. В нем были сложены спальник, запасная одежда, большой керосиновый фонарь «Летучая мышь» и книги. Нужно было начать учиться. Книг я взял семь штук и договорился с папой и мамой, что через две недели они привезут мне еще. Кроме этого, я взял с собой нож и топор – и в помощь, и для отработки метательной техники, тем более что основной задачей на лето было отковать самому хотя бы пять-шесть метательных ножей и один нож особой формы под названием ботгадер, с полой внутри ручкой – для ношения в ней НАЗа. Лезвие у ножа должно было быть похоже на летучую мышь со скошенными крыльями. Рассказал мне об этом чуде Агей Нилович, который имел такой нож, да потерял где в джунглях Бразилии.

По дороге я то и дело мысленно уносился в минувшие два дня, которые прошли как одно мгновение. День рождения Лены принес мне опыт первого в моей жизни поцелуя, и именно поэтому я сейчас летел, а не шел, сопя и потея.

Они появились неожиданно уже перед выходом на плато из-за двух больших валунов. Их было шестеро. Седьмым был Леля Генешвили. Он стоял поодаль и исполнял роль наводчика или еще кого, но драться он точно не собирался. Ребята были не наши, видимо, из другого поселка, и я их не знал.

– Вот этот, что ли? – спросил у Лели белобрысый крепыш в тельняшке – видимо, самый старший.

– Этот, – ответил Леля. – Аккуратно, у него нож может быть.

– Ну мы его этим ножиком и почикаем, а тело свалим в карстовый провал на плато. С собаками не найдут.

Я лихорадочно соображал, что делать. Вниз бежать было опасно. Оступишься – и костей не соберешь. Достать из рюкзака нож и топор не успею. Только пробиваться на плато. Интересно, на чем они сюда добрались? Если на мопедах, то далеко я от них не убегу. Даже от велосипедов не убегу. Оставалось только драться. Скинул рюкзак на землю и молча продолжил рассматривать врагов. В том, что они враги, сомнений не было. Голова мгновенно очистилась от лишнего, даже Ленкин поцелуй вмиг забылся.

Судя по лицу белобрысого крепыша с белесыми, прозрачно – серыми дерзкими глазами, меня собирались если не убить, то покалечить точно. Откуда ни возьмись, в руках парня, который стоял ко мне ближе всех, появилась мотоциклетная цепь.

– Ну понятно, бить меня никто не собирается, похоже. На честные драки с цепями не ходят, – подумал я. – Эх, маму с Иркой жалко, плакать будут. Интересно, а Ленка? Будет плакать?

Я продолжил молча сдвигаться к большому валуну, к которому собирался стать спиной, чтобы хоть чуть-чуть обезопасить себя со спины.

– Эй, Сема! Ты чего, не видишь, куда он чешет молча? К булдыге. Отсеки его. Неча от нас прятаться. Щас мы тебя, молчаливого, на куски шинковать будем, – просипел их вожак, который у меня сразу получил прозвище – Камбала. В руке у него был нож с лезвием сантиметров двадцать пять. Такой мог насквозь меня проткнуть.

Глядя на этот нож, я и осознал, что такое липкий страх, сковывающий все тело. От ощущения текущего по спине пота стало противно и зябко.

– Смотри-ка, Лелик, твой герой совсем и не герой. Трусится аж весь. Иди ближе, не дрейфь. Сдулся он. Я таких знаю. Он уже проигрывает. Щас и ты его можешь попинать. Он тебе и ноги вылижет, чтоб не убили. И в штанишки скоро сходит.

Я чуть отвлекся на Лелю, который шел ко мне с улыбкой, знакомой по старым временам, когда не было ни одного дня, чтобы этот урод надо мной не поиздевался. Как ни странно, именно эта улыбка и вывела меня из состояния ступора. Видимо, он почувствовал в последний момент, что что не так с его жертвой, но сделать уже ничего не успел. Я прыгнул вперед, нанося удар в подбородок всем телом, перекувыркнулся вбок, перекатом ударил ногой под колено того самого Сему, к которому обращался Камбала. Послышался резкий хруст, это сломалась Семина нога, а его крик известил, что он этим крайне недоволен. Я снова занял позицию у камня, стоя к нему спиной и подобрал два валуна – по одному в каждую руку.

– Ого! Да ты совсем не прост, герой. Так ведь и мы не просты. Дрозд, тащи обрез. Зачем нам с этим стрекозлом возиться? Мы его и издалека нафаршируем дробью.

Дальше все было быстро. Сначала послышался утробный рык, потом истошный крик невидимого мне Дрозда. Крик удалялся быстро, но не прекращался. Потом возле меня материализовалась Сапа, на секунду прижалась головой к моему боку, а потом, выйдя чуть вперед, оскалилась, показав огромную пасть. Естественно, на этом все и закончилось. Все, кто мог бежать, бежали быстро, кто не мог – ползли. Один Леля лежал и никак не реагировал. Он был без сознания и, видимо, пока не собирался приходить в себя. Я подошел к нему, на всякий случай перевернул на бок – чтобы не захлебнулся, если у него сотрясение мозга и его вырвет.

– Сапа, собака моя! Откуда ты? Ты же меня спасла! Эти уроды собирались меня то ли убить, то ли покалечить.

Я наглаживал ее гриву и прижимался к довольной морде с большим влажным носом. Топот копыт известил о прибытии еще одного спасителя – Игната Ипатовича, а с ним и остальных четырех мастифов. Хотя и одной моей Сапы оказалось достаточно.

– Собрать, – кивнув, скомандовал Игнат Ипатович своим овчаркам.

Мы возвращались к кошаре в темноте. Собаки, как всегда, вели стадо, но в этом стаде бараны сегодня выглядели по-иному. Похожи они были на обгадившихся людей. Игнат Ипатович всего один раз взглянул на бредущих в окружении мастифов неудавшихся душегубов.