– Сеньор, наш ресторан – лучший в Лиме. Здесь собирается высокая публика, а они, как правило, редко показывают свои чувства напоказ. Таковы традиции у узкого круга аристократов с испанской кровью, – добавил он с сарказмом.

– Спасибо, – я попробовал вино на донышке бокала, – вкусное. Это местного производства?

– Да, сеньор. Если хотите, я могу провести для вас и ваших друзей дегустацию местных образцов.

Амин и Дункан с радостью поддержали эту мысль.

– Я не специалист по винам, да и пить мне приходилось редко. Но это будет интересно. Давайте попробуем, – ответил я.

– Сеньор, мне крайне неудобно спрашивать, но вы не интересуетесь ценой? А она действительно высока. Мы о вас ничего не знаем за исключением того, что вы гости уважаемого Хосе Антонио Сотелло, и, если бы не это обстоятельство, вас просто не пустили бы в ресторан, да еще в такой одежде. Извините, сеньор, но я обязан был это сказать.

– Понятно. А как вы узнали о том, чьи мы гости?

– У нас немного туристов, которых ждут целый день, а когда они прилетают, их встречает столь уважаемый в стране человек на входе. Это Лима. Здесь слухи распространяются быстро. Традиции обмена информацией. Вы знаете, сеньор, что в Империи инков еще четыреста лет назад по всей территории работала почта, а почтальонами были скороходы, которые могли по горам пробегать до сорока пяти миль в день.

– Ого! Я не знал. Ну ладно. Сколько же будет стоить дегустация?

– Для шестерых гостей дегустация, о которой я говорю, будет стоить девять тысяч долларов, сеньор.

– Нам это подходит. Мы ждем, – ответил за меня Амин. – Интересно посмотреть, что может быть в обычной дегустации на такую сумму. Если, конечно, она обычная, без эксклюзивных вин.

– Она не обычная, сеньор. Будут открыты двенадцать бутылок со времен закладки в подвалы Испанского правления и до начала Второй мировой войны.

Амин согласно кивнул и заинтересованно произнес:

– Есть ли истина в вине? Давайте ее там поищем.

Сомелье ушел. В зале прошел шорох оживления. Оркестр из шести музыкантов перешел к нашему столу, заняв свободное пространство справа. Вынесли большой длинный стол, накрытый белоснежной скатертью. На него установили двенадцать деревянных подставок с серебряными приспособлениями. Сомелье вместе с метрдотелем вывезли на каталке двенадцать бутылок, шесть из которых выглядели древними. Дегустация шла под аккомпанемент оркестра. Каждой вскрываемой бутылке соответствовала своя мелодия. Снимался сургуч специальными щипцами.

Начали мы с сухих белых, красных и розовых вин, которые переливали в декантер с метровой высоты для насыщения кислородом. После этого сомелье рассказывал о сорте винограда и местах его произрастания, а сам покручивал графин то в одну сторону, то в другую – так, по его словам, вино могло надышаться. Так это или нет – я не знал, да и вино мне, если честно, не нравилось. Зато понравилась музыка.

Последнюю бутылку вскрывали с особой аккуратностью. Это была мадера урожая 1887 года. И хотя, по объяснениям сомелье, Днем независимости от Испанской империи считается 28 июня 1821 года – полностью освободиться от финансовой зависимости от Испании удалось только к восемьдесят седьмому году девятнадцатого столетия. Мадера, или мадейра, мне понравилась: напиток с карамельно-ореховым вкусом огнем разливался по телу и, к моему удивлению, вызывал прилив сил.

– В нем много энергии, – подтвердила Веля, – я ее чувствую.

Я покивал вслед за всеми – мол, действительно, вот это вкусно. Дегустация закончилась лекцией по истории виноделия и общей истории Перу и Лимы. Мы долго благодарили. В зале слышались аплодисменты. Амин рассыпался восточной речью о достоинствах людей, которые так любят свою страну. Ему тоже хлопали.

Мы снова танцевали. И на этот раз за столиками стало оживленнее. Было видно, что женщины уговаривают своих мужчин тоже пойти потанцевать. Правда, безуспешно.

Затем мы продолжили дегустировать остатки вин. Девочки вышли в дамскую комнату.

– Вы не будете против, если я приглашу вас на танец? – прозвучало справа от меня. В этот момент я смаковал янтарную жидкость, которая так пришлась мне по вкусу, и от неожиданности чуть не поперхнулся.

Рядом со мной стояла девушка в легком платье цвета слоновой кости ниже колен и с длинными рукавами. Черные волосы были чинно уложены в строгую прическу, а в ушах блестели серьги с большими бриллиантами.

«Такие бриллианты здесь, видимо, стоят состояние», – подумал, пристально разглядывая девушку.

– Пожалуйста, сеньор. Если вы мне откажете, это будет позором и для меня, и для моей семьи. Я сделала крайне необдуманный поступок…

Я подскочил со стула, пауза затягивалась.

– Меня зовут Исабель Мария, – представилась девушка на английском языке с акцентом. Я взял ее руку – она дрожала.

– Я Растислав Гаврилевский. Конечно, я рад быть вам полезным, сеньорита, – ответил я на испанском.

Оркестр играл что-то близкое к вальсу на латинский манер. Исабель великолепно танцевала. Она плыла и растворялась в танце. То ли оркестр специально тянул время, то ли эта мелодия и вправду была такая длинная, но танцевали мы минут семь. Когда музыка остановилась, Исабель открыла глаза. Они оказались полны слез.

– Растислав, вы даже не представляете, что сейчас сделали. За свои восемнадцать лет я ни разу еще так не танцевала. И с таким партнером – сказала, неотрывно смотря мне в глаза, оставаясь все еще в моих объятиях.

Я резко опустил руки. Поклонился. Она ответила изящным реверансом. В зале захлопали. Кто-то даже крикнул «браво». Правда, сомневаюсь, что это относилось ко мне. Практически весь танец вела Исабель. Я проводил ее к столику. Там сидели три человека. Мужчина лет пятидесяти со смуглым породистым лицом и пронзительным взглядом, очень милая и подвижная женщина с испанской внешностью и задорно улыбающимися карими глазами, и насупившийся парень лет семнадцати, гневно посматривающий на меня.

– Вы присядете на минутку к нашему столику? – спросила по-английски женщина. – Правда, дорогой, мы будем рады, если сеньор присядет к нам?

– Да, сеньор, конечно, мы рады, если вы удостоите нас честью познакомиться со столь хорошо танцующим молодым человеком, – он встал и представился на английском: – Алонсо Энрике, а это – моя жена, сеньора Мария Хуанита Энрике. Молодой человек – мой сын, Хуан Карлос, – тот обошелся без поклона.

– Очень приятно, сеньоры, сеньора. Меня зовут Растислав Гаврилевский, – ответил я на испанском, коротко поклонившись.

– Вы хорошо говорите по-испански, как на родном языке. Вы не из Испании? Пожалуйста, присаживайтесь – сказала сеньора Энрике.

Я присел, после того как Исабель села рядом.

– Нет, сеньора, я из России. Не думал, что мой испанский хорош. Обязательно поблагодарю своих учителей, – вежливо улыбнулся я.

– А чем вы занимаетесь, господин Гаврилевский? – с трудом проговорил сеньор Энрике. – И где так хорошо изучают испанский?

– Я закончил военный колледж и изучаю международное право и экономику в Институте Международных отношений в Москве.

– А почему не захотели посвятить себя достойной профессии военного? – подозрительно и с непонятной злобой в голосе спросил сеньор Энрике. В лице младшего Энрике промелькнуло удовлетворение. Сеньора Энрике скривилась, как от зубной боли.

– Алонсо, наш гость не обязан объясняться перед тобой, тем более что образование дипломата не менее почетно, – строго сказала она. – Извините, сеньор, – обратилась она ко мне.

– Уважаемая сеньора, не стоит извинений, – проговорил я. – Я с удовольствием отвечу на этот вопрос. Сеньор, вы абсолютно правы по поводу достоинств военной службы. Я из семьи потомственных военных. Мой отец полковник, он еще служит, а дед генерал-лейтенант. Обучаясь в военном колледже, я поступил в институт и учился параллельно. Сейчас моя задача – экстерном закончить его и поступить в военное училище в следующем году.

По мере моего объяснения лицо сеньора Энрике расслаблялось, а к концу стало приветливым и довольным.