Сердечно Ваш Валерий Брюсов.

21. От В. Я. Брюсова

Москва. 18-е ноября 1911 г.

Дорогой Николай Степанович!

Спасибо за присланные стихи. Но Вашими условиями Вы ставите меня в очень трудное положение. Дело в том, что стихи на январь-февраль у меня уже намечены. Я постараюсь однако уместить в январе Ваше стихотворение «Я верил, я думал...». Не знаю еще, удастся ли мне воспользоваться и «Туркестанскими генералами», которые мне тоже очень нравятся. Сообщу Вам об этом на днях. Что касается альманаха Аполлона, то по-прежнему думаю, что его редакция поступила не окончательно корректно.

Ваш Валерий Брюсов.

22. От А. М. Ремизова

<С.-Петербург.> 19/1 1912 <г.>

Таврическая 3в, кв. 23.

Дорогой Николай Степанович!

Сколько лет я Вас не видал — с холерного года. Очень досадно было, что так вышло: я был по соседству через квартиру, относил корректуру. Узнал от прислуги, когда уже и след Ваш простыл.

Извиняюсь за нечаянный грех.

Мы будем очень рады, если Вы пожалуете к нам. Лучше, если бы Вы известили нас.

Серафима Павловна шлет Анне Андреевне и Вам поклоны. Серафима Павловна все еще не на ногах по-настоящему, все еще больно ей.

Я кланяюсь Анне Андреевне. Кончится у меня корректурная страда, выйдут VI и VII т<ома>, избавляюсь я от своей простуды, потеплеет на воле, — у Вас буду на новоселье с хлебом и солью.

А. Ремизов.

23. От К. И. Чуковского

<Куоккала. Конец марта — начало апреля 1912 г.>

Дорогой Николай Степанович,

только теперь я мог вполне оценить, как великолепны Ваши переводы. Не говоря уже о «Сфинксе», который есть литературное чудо, — «Шелли», «Федра» и «Theoretikos» поразили меня точностью и красотой пересказа. Я целый день сегодня твержу это пушкинское:

«на празднике усопших страж суровый...»

Посылаю Вам снова Вашу корректуру — и покорнейше прошу сделать к «Сфинксу» кое-какие примечания, вроде так, что «Бык» — это минотавр, сын царя Миноса и т. д. Иначе значительная доля этих стихов будет невнятна для малосведущих читателей «Нивы». Я сейчас в деревне без всяких книг, а Вам это нетрудно.

Я познакомился с композитором Гартевельдом; у него много романсов на Ваши стихи.

Ваш Чуковский.

24. От А. А. Блока

<Петербург.> 14 апреля 1912 <г.>

Многоуважаемый Николай Степанович.

Спасибо Вам за книгу; «Я верил, я думал» и «Туркестанских генералов» я успел давно полюбить по-настоящему; перелистываю книгу и думаю, что полюблю и еще многое.

Душевно преданный Вам Ал<ександр> Блок.

25. От К. И. Чуковского

<Куоккала. До 28 августа 1912 г.>

Дорогой Николай Степанович,

я в восторге от Вашего «Сфинкса» — есть отличные строфы — но меня, признаюсь, покоробило одно (только одно!) место — 65-е четверостишие:

В веках один лишь умер Бог,

Один лишь свой позволил бок

Пронзить в ночи копью солдата.

Бог и бок — это вульгарность, Вашей поэзии несвойственная. Надеюсь, Вы ее устраните.

Не слишком ли много ассонансов в Вашем переводе? А ведь «Сфинкс» — вещь строгая, средневековая.

В сонетах я бы оспаривал только одну строчку — шестую строчку в сонете «Могила Шелли» («В безмолвии вон той, из пирамид...». Вон той — это фривольный жест, сонету неподобающий).

Переводом «Сфинкса» мы начнем том сочинений Оскара Уайльда.

Я все лето был болен, но теперь поправился и, знаете, чем занялся — книгой о Уоте Уитмэне. Я давно готовлю этот толстейший том. В нем будут: большая историко-литературная статья, новые переводы избранных стихотворений, отзывы европейской критики о Уоте Уитмэне и тысячи примечаний. Мне хотелось услышать ваше мнение о переводах стихов. Давайте условимся осенью, где и как встретимся. Ах, если бы мне получать Аполлон! Я совсем ото всего отстал за время недуга.

Ваш Чуковский.

Зимою и осенью мой адрес тот же — Куокалла, К. И. Чуковскому.

26. От А. И. Тинякова

Петербург. 1-го октября 1912 г.

Глубокоуважаемый Николай Степанович,

позвольте мне предложить Вашему вниманию первую книгу моих стихов и сказать несколько слов о том, с какими мыслями и чувствами я предлагаю ее Вам.

Уже давно, — познакомившись с Вашими отдельными стихотворениями в журналах, — я начал думать о Вас как о поэте, дающем огромные обещания.

Теперь же, — после «Чужого неба», — я непоколебимо исповедую, что в области поэзии Вы самый крупный и серьезный поэт из всех русских поэтов, рожденных в 80-е гг., что для нашего поколения Вы — то же, что В. Брюсов для поколения предыдущего. Нечего и говорить, что, читая Ваши произведения, я могу только горячо радоваться за свое поколение, а к Вам, как к нашему «патенту на благородство», относиться с величайшим уважением и благодарностью...

Я буду очень счастлив, если Вы напишете мне что-нибудь о моей книге. Особенно ценны будут для меня Ваши указания на мои промахи. Я очень многим обязан беспощадной критике В. Я. Брюсова, а его искреннее одобрение значило для меня больше, чем шумная похвала других.

Я очень желал бы встретиться с Вами и был бы горячо благодарен Вам, если бы Вы соблаговолили дать мне Ваши произведения с Вашим автографом.

Глубоко уважающий Вас Александр Тиняков.

Мой адрес: СПб. Васильевский остров, 14 линия, д<ом> 35, кв<артира> 32, Александру Ивановичу Тинякову.

27. От С. К. Маковского

<С.-Петербург.> 8 октября 1912 г.

Многоуважаемый Николай Степанович,

мне бы хотелось закрепить Ваши отношения к «Аполлону», которыми — Вы знаете — я очень дорожу, более определенно, чем это было до сих пор. А именно, позвольте предложить Вам заведование всем литературным отделом журнала, что могло бы выразиться в объявлениях «Аполлона» следующей формулой: «Литературный отдел — при непосредственном участии Н. Гумилева». Разумеется, и при этой новой постановке дела за мной остается обязанность и право редактора-издателя, ответственного за весь материал, помещаемый в «Аполлоне», но я уверен, что, будучи автономным в Вашей области, Вы найдете и время и желание привлечь к изданию нужных сотрудников и поможете ярко выразить то направление журнала, которое соединяется для меня, так же как и для Вас, с именем нашего «Аполлона».

Очень прошу Вас не замедлить с ответом.

Искренне уважающий Вас и преданный Вам Сергей Маковский.

28. От Игоря Северянина

<С.-Петербург.> 20.XI.1912 <г.>

Дорогой Николай Степанович!

Только третьего дня я встал с постели, перенеся в ней инфлюэнцу, осложнившуюся в ветроспу. Недели две я буду безвыходно дома.

Я очень сожалею, что не мог принять Вас, когда Вы, — это так любезно с Вашей стороны, — меня посетили: болезнь из передающихся и полусознание.

Буду сердечно рад, если Вы соберетесь ко мне на днях. Вообще, мне всегда радостно Вас видеть.

Уважающий Вас Игорь.

P. S. Мой привет Анне Андреевне.

29. От Г. В. Иванова

<Петербург. Осень 1912 г. — весна 1913 г.>

Многоуважаемый Николай Степанович,

прошу Вас, поместите, если найдете возможным, в Аполлон мое письмо. Посредством него я хочу отделить свое имя от ряда новых выступлений футуристов, которые, как мне сообщили, готовятся в ближайшем будущем. Манифест «Ego» рассылается до сих пор, и так как я ничем не подчеркнул своего выхода из «редакториата», многие, вероятно, сочтут меня участником вышеупомянутых скандальных выступлений.