На сохранности государственных и партийных источников эпохи нацизма в большой мере сказались политические и материальные разрушения, которые принесли Вторая мировая война и ее последствия. Огромные объемы документов, представляющих историческую ценность, пропали во время бомбардировок и в неразберихе первых послевоенных лет либо были сознательно уничтожены; значительную часть сохранившихся конфисковали союзники. Изъятие документов в момент гибели Третьего рейха носило особенно массовый характер, поскольку державы-победительницы не только нуждались в сведениях для управления оккупированными территориями, но и искали информацию для подготовки Нюрнбергского процесса, для анализа немецкой политической и экономической системы, для денацификации и документации нацистских преступлений. Во время блокады Берлина 1948–1949 гг. англичане и американцы отправили важнейшие архивы частью в Англию, частью в различные места в США[269]. Советский Союз тоже вывозил германские документы; хотя уже с 1950 г. он начал понемногу возвращать их, многие важные фонды до сих пор находятся в московских архивах.

В Потсдаме с самого начала имелись помещения бывшего Имперского архива, куда можно было вернуть документы, и с 1946 г. там возобновилась работа под вывеской Немецкого центрального архива, а в Федеративной Республике новый Федеральный архив смог приступить к работе только в 1952 г. Возврат немецких архивных фондов, конфискованных западными союзниками, в ФРГ начался в 1956 г. и к началу 1980-х гг. в основном завершился. В соответствии с обязательством, взятым на себя оккупационными властями, документы национал-социалистического периода не подлежали закрытию для пользования на 30 лет (эта норма была закреплена в законе о Федеральном архиве гораздо позднее). Исследования современной истории в ФРГ очень выиграли от этого исключения.

Объединение Германии снова существенно изменило архивный ландшафт, в том числе и в отношении источников по истории Третьего рейха. Так, Федеральный архив в 1990-е гг. собрал в Берлине фонды, относящиеся к периолу до 1945 г., и принял под свое начало Берлинский центр документации, который до тех пор представлял собой американское учреждение, располагавшее важными собраниями личных документов, включая центральную картотеку членов НСДАП. Тот, кто захочет для начала сориентироваться и узнать, какие группы актов высших органов власти рейха, подчиненных им ведомств, земель и НСДАП сохранились и где они в настоящее время находятся, быстро найдет подсказку в специальной сводной описи[270]. Конечно, здесь также следует назвать перечень фондов Федерального архива[271]. Такой же фундаментальной ценностью обладает составленный Вольфгангом Моммзеном обзор личных фондов в немецких архивах[272]. В 1990-е гг. стали доступны немецкие документы, хранящиеся в бывшем Советском Союзе, в том числе значительные источники эпохи национал-социализма, но пока существуют только предварительные их обзоры[273].

Городские и сельские архивы часто располагают важным (особенно для исследований социальной и повседневной истории) материалом[274]; то же самое можно сказать об архивах не государственных или муниципальных органов, а прежде всего экономики и ее органов самоуправления, промышленности, общественных организаций. Архив Института современной истории в Мюнхене благодаря своим специальным собраниям и каталогам служит отправным пунктом практически для любого исследователя, занимающегося эпохой национал-социализма[275].

Начиная со второй половины 1990-х гг. все больше источников и информации можно найти в Интернете, который, правда, открыт не только для серьезных сайтов. Поскольку предложение в этой информационной среде быстро растет и столь же быстро меняется, рекомендуется вести поиски главным образом на сайтах известных научных учреждений и институтов[276].

Вначале, в первые послевоенные годы, историческая разработка темы Третьего рейха шла под влиянием своеобразной культуры «самокопания», в которой смешались элементы коллективной усталости, общенациональной жалости к себе и апологии. Понуждаемые наконец «открыть глаза» (в первую очередь американцами, показывавшими фильмы об освобождении концлагерей), немцы были больше смущены, чем возмущены. Вышедшая уже в 1946 г. книга Фридриха Майнеке о «немецкой катастрофе»[277] была самым значительным продуктом такого настроения. Далекое от фактов резонерство историка, которому тогда было уже за восемьдесят (за ним вскоре последовало множество авторов, демонизировавших в своих работах Гитлера и эпоху национал-социализма), наглядно продемонстрировало не только политическое бессилие историзма в применении к ситуации, воспринимавшейся прежде всего как трагедия немецкого национального государства, но и почти полное отсутствие письменных источников как предпосылки для создания солидного исторического труда.

Ситуация начала меняться, когда в конце 1940-х гг. стали доступны «размноженные копии материалов Нюрнбергского процесса, так называемые нюрнбергские документы; постепенно появлялась возможность систематически реконструировать важные события, процессы и институты в «государстве фюрера», которые до тех пор еще скрывались под пропагандистской завесой Третьего рейха. Новое поколение историков, бывших при национал-социализме подростками и молодыми солдатами, поставило перед собой эту задачу. С большим воодушевлением они принялись расследовать (не столько в ранкианском, сколько в детективном смысле), «что же было на самом деле». В отличие от своих академических преподавателей, которые главное значение придавали проблеме преемственности и спорили о том, следует ли рассматривать Третий рейх как радикальный разрыв с прусско-немецкой историей (Герхард Риттер) или как продолжение достаточно долгого особого пути (Людвиг Дехио и в несколько меньшей степени Ганс Ротфельс), молодые ученые в новых учреждениях, таких, как Институт современной истории или Гамбургская лаборатория исследований истории национал-социализма, и в ряде университетов положили в основу своего эмпирического подхода ориентацию на факты и структуры.

Среди представителей старшего поколения попытки конституировать исследование национал-социалистической эпохи как новую дисциплину «современная история» поддерживали преэвде всего Ротфельс, Теодор Эшенбург, Людвиг Бергштрессер и Ганс Херцфельд. Наряду с интенсивным изучением деталей, находившим выражение главным образом в «Ежеквартальнике современной истории» и экспертизах для судов и органов, занимавшихся вопросами репараций[278], в 1950-е гг. молодые историки — Герман Мау[279], Ганс Буххайм[280], Хельга Гребинг[281], Мартин Брошат[282]и Гельмут Хайбер[283] — предприняли и первые попытки обобщения, которые теперь уже можно читать как источники по истории исследования темы.

В Институте политологии Свободного университета Берлина Герхард Шульц и Вольфганг Зауэр вместе с уже прославившимся основательным исследованием распада Веймарской республики политологом Карлом-Дитрихом Брахером приступили к систематическому изучению процесса захвата власти национал-социалистами[284]. Благодаря близости к источникам на их работы сравнительно слабо повлияла вскоре возобладавшая в публичных дискуссиях теория тоталитаризма, которая в США достаточно далеко ушла от основополагающего труда Ханны Арендт[285] и превратилась в почти антиисторическую модель, постулировавшую прямую сопоставимость режимов Гитлера и Сталина и поэтому во время «холодной войны» выполнявшую важную идейно-политическую функцию. Для общего духовного климата тех лет весьма характерно, что написанные еще во время войны и опубликованные в американском изгнании критические работы Эрнста Френкеля и Франца Ноймана, которые в 1920-е гг. вели совместную адвокатскую практику в Берлине, были восприняты с большим опозданием. Хотя оба вернулись в Германию в начале 1950-х гг., новаторская интерпретация нацистского «двойного государства» Френкеля[286] вышла на немецком языке только в 1974 г., а «Левиафан» Ноймана[287] — блестящий анализ политических, социальных и экономических структур национал-социалистической системы — три года спустя.