– А я «железо». Значит, мы с тобой одной крови. У меня отец – татарин. Откуда родом?

– Из Горного Алтая.

– Хорошо там, наверное. Никогда не был.

– Спасибо, что помог.

– Они будут прилично себя вести, но если что, я разберусь. Мать живёт над тобой, на втором этаже, я от неё спускался. Алкаши эти недавно заселились, раньше в подъезде тишина и покой были, но кто помер, кто переехал. А тебя я не встречал.

– Месяц назад сняла квартиру.

Они пили чай и, не стесняясь, разглядывали друг друга. При хорошем освещении Кара увидела, что глаза у Тимура не чёрные, а золотисто-коричневые, цвета крепкого чая с лимоном. Нос с горбинкой, впалые щёки, глубокая морщина поперёк лба. На вид около сорока лет. Почти ровесник. Он рассказал, что владеет компанией, которая занимается строительством деревянных домов и бань. Кара ответила, что работает старшим кассиром в супермаркете на углу, и вздёрнула подбородок, отчего мужчина рассмеялся:

– А ты гордячка. Молодец. Слушай, у меня идея!

Она задержала дыхание. Тимур говорил весело, слегка прищурив глаза, отчего вокруг них собирались тонкие морщинки-стрелки. Сейчас он сделает какое-нибудь непристойное предложение, и ей придётся вытолкать его взашей. Хотя как справиться с таким громилой? Строительный бизнес? Ха-ха, наверняка он бывший спортсмен и бандит. Но страха не было.

– Мать недавно перенесла инсульт. Не лежачая, но передвигается только с ходунками. Ей нужна помощь, а из меня, сама понимаешь, сиделки не выйдет. Вот я и подумал… Ты живёшь рядом, деньги тебе нужны. Может, подружишься с ней? Ничего особенного делать не нужно, уборку я заказываю, еду она сама как-то готовит, за собой более или менее ухаживает, но ведь ей одиноко, я знаю. Поговорить не с кем, да и на улицу она одна выйти не может.

Кара опешила от столь неожиданного поворота.

– Почему не нанять сиделку?

– Потому что сегодня она выгнала из квартиры уже пятую по счёту. Понимаешь, у мамы непростой характер. Она полжизни была директором гимназии, а тут болезнь, немощь. Ей тяжело с этим смириться. А ты, мне кажется, ей понравишься. Но! Ни в коем случае не ссылайся на меня, обыграй всё так, словно инициатива исходит от тебя.

Тимур назвал сумму, которую готов платить за неделю, – в полтора раза больше, чем она зарабатывает сейчас, и добавил:

– Если сумеешь с ней подружиться, удвою.

Мягкая улыбка совершенно преобразила суровые черты лица. Кара даже моргнула, чтобы убедиться в реальности происходящего. Даже с её способностями сложно было за пятнадцать минут понять, что представляет собой этот Тимур, но угрозы от него не исходило. Только ровное, тёплое, обволакивающее сияние. Разум твердил обратное: такой мужчина может таить только угрозу. Но она решила положиться на чутьё и согласилась.

Оставшись в квартире одна, она ещё долго не могла прийти в себя. Всё это попахивало авантюрой. Зачем она вообще пустила в квартиру незнакомого мужчину? Чем это может закончиться? А впрочем, что ей терять? Из кассиров в сиделки – не самый худший вариант, тем более денег станет больше, а общения с людьми меньше. Всё-таки терпеть одну сварливую бабку вместо сотен покупателей должно быть проще.

Пять лет назад она бежала из родной алтайской деревни, как убийца со свежими следами крови на руках. Наспех собранная сумка. Паспорт. Деньги. Телефон оставила на кухонном столе. Никаких записок. И так всё поймут. Искать не станут, даже отец, как и горевать.

Кара до сих пор видела высокий скалистый берег Катуни, слышала её шум, ощущала мощь ледяного потока, который с радостью принял бы её тело в свои объятия, если бы она решилась сделать шаг вперёд. Но в последний миг явился шаман и сказал, что ещё не время, а потом из воды вышел дух матери, который утешил, но не забрал с собой.

Тогда Кара побежала домой, собрала вещи, а потом дошагала до трассы и поймала попутку. Бодрый пенсионер на ушатанной «тойоте» сначала пытался завязать разговор, но потом осознал тщетность попыток, пробормотав: «Лишь бы не наркоманка!»

Она смотрела вперёд, на извивающуюся между гор дорогу, и боролась с неведомой силой, которая догоняла, тянула назад, не отпускала. Не существовало никакого сейчас, никакого завтра, только прошлое – готовое засосать, поглотить, сожрать. Душа была подвешена на тоненькой ниточке, которая могла оборваться в любой момент. И тогда всё, смерть.

Пенсионер не подвёл. Он гнал вперёд: то ли торопился домой, то ли ощущал повисший в салоне страх и хотел поскорее избавиться от молчаливой попутчицы. На счастье, он не выкинул Кару где-нибудь на пустынном участке трассы. Когда огни ночного города засияли во всю мощь, мужичок остановил машину и облегчённо вздохнул:

– Приехали.

– Спасибо, – ответила она и вышла на улицу, положив на сиденье пятитысячную купюру.

Он что-то крикнул ей вслед, но она размашистыми шагами, покачиваясь от усталости, уже торопилась вперёд, в неизвестность.

Первую ночь в городе Кара не помнила совсем. Ей было не важно, где укрыться, лишь бы оказаться в безопасности, в недосягаемости. Дешевая ночлежка на окраине. Жесткая койка, скользкое постельное белье. И только утром, шагнув в суетливую, душную реальность, она огляделась по сторонам и начала думать о том, что делать дальше.

Моментально превратившись из алтайской «принцессы» в никому не нужную «понаехавшую», Кара испытала и облегчение, и шок. Но осознание того, что терять ей нечего, а самое страшное позади, помогло удержаться на плаву. Она устроилась на первую попавшуюся работу – младшим продавцом в супермаркет – и сняла крохотную, в десять квадратных метров комнатёнку в спальном районе. Ей не на что было тратить свои силы и время: ни подруг, ни любовников она не заводила, поэтому полностью отдалась работе. Впитывала, училась, повторяла.

Через полгода, получив повышение и заняв место кассира, Кара позвонила отцу. Она попросила его подготовить документы для дарственной на всё её имущество.

– Мне ничего из этого не нужно. Забирай и пусти в дело. Но с одним условием: у меня новая жизнь, ты в неё не вмешиваешься и никому ничего не рассказываешь.

Услышав это, Уреней перестал орать в трубку и тут же сменил гнев на милость. Земля, дом, гаражи и машины покойного мужа дочери станут хорошей ценой за её непозволительное поведение.

– Никому – это Диме, что ли?

Кара отшвырнула телефон, словно в руке оказалась гадюка. Это имя, произнесённое хриплым голосом отца, прошило её по позвоночнику, как разряд тока на электрическом стуле. Здесь не было могучей Катуни, на берег которой можно прийти и излить боль. Нельзя закричать в туманный простор, нельзя умыться ледяной водой, нельзя броситься со скалы в бушующий водоворот и сгинуть. Всё, что она могла, – это шагнуть в стоячее марево, пропахшее горячим асфальтом и выхлопными газами, сорвать покрытый пылью лист тополя, окинуть взглядом колышущуюся толпу и понять: если и прятаться от самой себя, то только здесь.

Сердце перестало болеть незаметно. Спустя месяцы, перешагнув порог очередной чужой квартиры, которая на время станет её домом, Кара поняла, что отрезала прошлое, как кусок загнившей плоти. Внутри всё закаменело. Не веря собственным ощущениям: смазанным, притуплённым, тусклым, она начала обустраиваться на новом месте с равнодушием заключённого, которого перевели из одной тюремной камеры в другую. Ей хотелось свободы, но удался ли побег?

Только ночами сознание вырывалось из тела и улетало в зелёные дали. Ей снились горы, реки, луга. Позабытая воля наполняла лёгкостью и радостью. Но каждый раз среди родных пейзажей перед ней вставало проклятое лицо, и взгляд серых глаз прожигал дыру в душе. Рыдая и вырываясь из дурманящего плена, Кара просыпалась, не в силах понять, где находится, успокаивала гулко стучащее сердце и неподвижно лежала в темноте.

По утрам, вставая с постели, она чувствовала, как с тихим лязгом захлопывается броня на груди – дышать трудно, зато жить безопасно, – и шла на работу.