Отец представлял собой её полную противоположность. Невысокого роста, худой, тихий, он был похож на мелкого банковского клерка, хотя не только владел сетью отелей, но и имел хороший доход. Подозреваю, что сначала он был очарован самобытностью жены и, возможно, даже любил её, но через несколько лет они перестали разговаривать, ночевали в разных комнатах и почти не пересекались.

Когда мать бросила нас, моё детство закончилось во второй раз. Я умолял отца отослать меня к бабушке с дедушкой, но он решил, что сыну пора взрослеть, и попытался сделать из меня собственного двойника. С тех пор все каникулы я мотался с ним по отелям, конторам, офисам поставщиков, туристическим агентствам, чтобы научиться управлять семейным предприятием. Собственно, и поступление на экономический факультет университета оказалось не моим выбором, а исполнением воли отца. Несмотря на внешнюю неказистость, это был железный человек.

Голос Марко, тихий, бархатистый, низкий, обволакивал, как шёлковое покрывало. Сначала Аня видела яркие картинки, которые, словно кадры из фильма, оживали в воображении, пропитанные запахами и звуками, светом и тенями. Потом, незаметно для себя, прикрыла глаза и погрузилась в грёзы. Он всё говорил и говорил. Мысли испарились, тело расслабилось, тревога ушла, уступив место смутному сладостному предвкушению.

Аня открыла глаза в полной темноте. Рядом мерно дышал спящий Марко. И тут же услышала свист. Протяжный, зовущий, гипнотизирующий, он шёл снаружи и иглой впивался в барабанные перепонки, хотя был негромким. Внутри похолодело от ужаса. Руки не слушались, но Аня, словно подчиняясь звуку, вылезла из спальника, открыла дверцу и выскользнула на улицу.

В этот же миг её ослепил свет фар. По тропинке в их сторону с рёвом мчалась «делика» Димы.

Едва завидев его тёмный силуэт, Аня бросилась навстречу и порывисто обняла. Что за звук она слышала? Сердце бешено колотилось в ее груди, но ощущение реальности уже вернулось к ней.

– Что случилось? – В голосе Димы звенела сталь.

Это была не радость, а злость.

– Сел аккумулятор. Мы ничего не могли сделать. Телефоны здесь не ловят. Начался ливень, я решила переждать. Как ты нас нашёл?

– Чутьё, – бросил Дима и вернулся в машину, чтобы подогнать её поближе к «ниссану».

Марко проснулся, вылез наружу и открыл капот. Когда двигатель завёлся, они двинулись в обратный путь. Небо начинало светлеть.

Шли дни, и Кара не заметила, в какой из них всё начало меняться. Просто однажды ей показалось, что кто-то включил свет в тёмной комнате, и предметы, знакомые только на ощупь, обрели форму, цвет, запах. Она удивлённо оглядывалась по сторонам, изучая детали. То, что раньше раздражало, теперь нравилось: пение птиц под окном ранним утром, запах горячего асфальта, улыбчивый молодой коллега. А ещё Кара испытала новое, доселе незнакомое чувство. Благодарность. Не к конкретному человеку за конкретный поступок, а ко всему миру – просто за то, что она жива и здорова, за то, что светит солнце и есть где приклонить голову ночью. Она не понимала, что стало причиной этих изменений, словно пришла пора, как весной приходит пора таять снегу и распускаться листьям на деревьях.

В свободные от работы дни Кара торопилась навестить Тамару Алексеевну. Их посиделки в гостиной-оранжерее, наполненные разговорами, воспоминаниями, мечтами, согревали сердце. «Старая грымза» оказалась удивительно интересным собеседником. Она рассказывала о детстве матери, которая пережила блокаду Ленинграда, о своей молодости, о школе – с такой любовью и юмором, что Кара забывала обо всём, то смеясь, то сдерживая слёзы.

В тот день, придя в гости, Кара застала Тамару Алексеевну в необычно возбуждённом настроении и не сразу поняла, в чём дело.

– Мы можем сходить на прогулку? – спросила женщина.

Кара удивилась. Сколько раз она предлагала той выйти из квартиры и пройтись хотя бы вокруг дома – начало лета в городе выдалось тёплым, бодрым, ярким, но Тамара Алексеевна всегда отмахивалась. Сегодня у неё влажно блестели глаза, дрожали пальцы, и, не дожидаясь ответа, она прошла в спальню, забыв про ходунки. Через пять минут на ней было надето шерстяное тёмно-синее платье с расклешённой юбкой, белоснежным воротничком и длинным рядом пуговиц-жемчужинок – немного кокетливое и жутко старомодное. Красная помада, смазанная в уголке губ, делала её лицо бледнее и острее, но главное – выдавала скрытое волнение.

Неужели эта железная леди умеет волноваться? Что за повод? Кара подала ей трость и легонько взяла под руку, встав с левой стороны. В этот момент что-то алое полыхнуло в проходе, ведущем в гостиную. Она вытянула шею, заглянула внутрь и не поверила глазам. На столике у дивана в массивной вазе стоял огромный букет красных роз.

– Что это? От кого?

Кара подумала на Тимура, но, когда перевела взгляд на Тамару Алексеевну, поняла, что ошиблась. Та вцепилась в набалдашник трости так, что побелели костяшки пальцев, и поджала губы. Ничего не ответила, лишь повелительно кивнула в сторону двери.

На свежем воздухе ей стало лучше. Прогулявшись до соседнего двора неспешным шагом, они присели на лавочку в тени берёзы.

– Это началось после смерти мужа, – вдруг заговорила Тамара Алексеевна, глядя сквозь листву на вечернее солнце. – Я осталась вдовой в сорок лет и с тех пор не посмотрела с интересом ни на одного мужчину. Но каждый год после смерти Булата девятнадцатого июня я получаю огромный букет роз, разных сортов, цветов, размеров. Не знаю от кого и не знаю, почему именно в этот день. Можно было привыкнуть, но это выбивает меня из колеи. Я с самого утра сама не своя, то ли жду этих проклятых цветов, то ли надеюсь, что тот, кто их посылает, наконец забудет меня или умрёт.

– И вы не подозреваете, кто это может быть? – с сомнением спросила Кара.

– Не имею ни малейшего понятия. А если бы узнала, надрала бы ему уши!

В голосе Тамары Алексеевны вновь зазвучали властные нотки.

– А что Тимур? Это не он?

– Смеётся надо мной. Не он.

– Но ведь это так…

– Романтично? Девочка, мне шестьдесят три года, я просто хочу спокойно дожить свой век и увидеть внука. Хотя бы одного! Но Тим… – Она тяжело вздохнула. – Не везёт ему с женщинами. Когда жена его бросила, он разочаровался, загулял, как кот мартовский. Он хороший, хоть и кажется грозным, бабы к нему липнут, а толку? – Тамара Алексеевна резко прервалась и, выпрямив спину, взглянула на Кару. – Так. Я болтаю всякую ерунду. Не вздумай сыну передать!

– А то что? Побьёте меня указкой?

Они посмеялись и решили, что пора возвращаться домой.

История о загадочном дарителе цветов не шла у Кары из головы. Щемящее чувство несправедливости и зря потерянных лет бередило душу, царапало, ныло где-то внутри. Она знала, что за этим стоит что-то важное, грустное и могучее, что-то способное перевернуть жизнь. В минуты особого напряжения, когда Кара погружалась в эти ощущения, ей виделся мужчина с усталыми глазами. Он так долго ждал, что давно должен был перестать верить, но он продолжал. Верить и любить.

– Привет. Нам нужно встретиться. Сможешь зайти сегодня вечером? Или завтра.

Она позвонила Тимуру и услышала, как по ту сторону динамика разлилась напряжённая тишина. Наконец он ответил:

– Что-то с мамой?

– Что-то с мамой. Но не переживай, речь не о её здоровье. Мне нужна твоя помощь в одном очень личном деле.

– Ты можешь выразиться яснее?

– Приедешь – расскажу.

– Милая, если ты просто хочешь меня увидеть, так и скажи, не стоит прикрываться мамой.

Он заигрывает или издевается?

– Милый, не дерзи и не воображай. Так что?

– Жди через два часа.

Все эти годы Кару окружали люди-невидимки. Мужеподобная начальница с ниткой чёрных усиков над верхней губой, забитая жизнью и мужем сменщица, тысячи покупателей, соседи-пьянчуги, случайные попутчики в автобусе или метро – никого из них она не хотела ни знать, ни видеть. Образы сливались в одну серую массу, скучную и монотонную, но её всё устраивало: чем меньше внешних раздражителей, тем лучше. За последний же месяц уже два человека совершенно случайным образом нарушили её покой. Тимур и Тамара Алексеевна. Сын и мать. Такие разные, такие похожие.