Иносказания могут быть двоякого рода. Можно сказать: Зевс – это молния, Гера – небо; если в «Илиаде» сказано, что Зевс бил Геру, это значит, что была гроза и молнии полосовали небо. Или можно сказать: Геракл – это разум, дикие чудовища – это страсти; подвигами своими Геракл учит нас властвовать нашими страстями. До таких сложных выдумок пока еще было далеко. Но что привычные гомеровские сказания нужно воспринимать не как миф, а как наивную сказку и что представлять себе богов толпой бессмертных исполинов, у которых все, как у людей, уже всерьез нельзя – это многим становилось понятно. И уже ходил по Греции поэт-философ Ксенофан, дразня слушателей вызывающе смелыми стихами: Все Гесиод и Гомер на богов возвели понапрасну, Что меж людьми позорным слывет и клеймится хулою — Красть, и жен отбивать, и друг друга обманывать хитро… И еще: Для эфиопа все боги, как сам он, черны и курносы, А для фракийца они, как он сам, синеоки и русы… Если бы руки имели быки, или львы, или кони, То и они бы придали богам свой собственный облик: Бык быку, конь коню написал бы подобного бога… И слушатели восклицали: «Он прав! Лучше вообще не верить в богов, чем верить в таких, как у Гомера: меньше грешит неверующий, чем суеверный. Что бы ты предпочел: чтобы о тебе говорили: “Такого человека нет” или “Такой человек есть, но он зол, коварен, драчлив и глуп”? Уж, пожалуй, лучше первое!» Если мифы о богах усложнялись в толкованиях, то мифы о героях упрощались. Собственно, начал это еще Гомер. Каждый знает выражение «ахиллесова пята», которое значит «слабое место»: богиня – мать Ахилла – омыла его младенцем в волшебной воде, и он стал неуязвим повсюду, кроме пятки, за которую она его держала. Но если перечитать «Илиаду», то ни единого упоминания об ахиллесовой пяте там нет: Ахиллу защита – не волшебство, а его смелость и ратное искусство. Вот таким же образом стали перетолковывать слишком неправдоподобные места и в других мифах. Дедал с Икаром сделали себе крылья и улетели по воздуху от царя Миноса? Нет, это значит: Дедал изобрел первые паруса, и непривычным к этому людям они показались крыльями. Ревнивая Медея подарила невесте Ясона плащ, намазанный волшебным зельем, и та в нем сгорела? Медея была с Кавказа, на Кавказе из земли бьет горючая нефть, ею-то и был намазан плащ, а когда невеста подошла в нем к зажженному алтарю, он воспламенился. На Крите был Лабиринт, куда заключали пленников на съедение Минотавру? Просто это была очень большая тюрьма под таким названием. Ниоба, оплакивающая своих детей, обратилась в камень? Просто она умерла, и над могилой ее поставили каменную статую. Таких объяснений набралась впоследствии целая книга – по правде сказать, довольно-таки скучная. Всерьез ли относились греки к таким прозаическим толкованиям? Вряд ли. Просто они понимали, что если сказочно-поэтическое объяснение и разумно-практическое объяснение поставить рядом, то от этого и поэзия и разум станут каждый по-своему выразительнее. Г.Р. Державин. Рождение Красоты Сотворя Зевес вселенну, Звал богов всех на обед. Вкруг нектара чашу пенну Разносил им Ганимед; Мед, амброзия блистала В их устах, по лицам огнь, Благовоний мгла летала, И Олимп был света полн; Раздавались песен хоры, И звучал весельем пир; Но внезапно как-то взоры Опустил Зевес на мир И, увидя царствы, грады, Что погибли от боев, Что богини мещут взгляды На беднейших пастухов, Распалился столько гневом, Что, курчавой головой Покачав, шатнул всем небом, Адом, морем и землей. Вмиг сокрылся блеск лазуря: Тьма с бровей, огонь с очес, Вихорь с риз его, и буря Восшумела от небес; Разразились всюду громы, Мрак во пламени горел, Яры волны – будто холмы, Понт стремился и ревел; В растворенны бездн утробы Тартар искры извергал; В тучи Феб, как в черны гробы, Погруженный трепетал; И средь страшной сей тревоги Коль еще бы грянул гром, — Мир, Олимп, богов чертоги Повернулись бы вверх дном. Но Зевес вдруг умилился: Стало, знать, красавиц жаль; А как с ними не смирился, Новую тотчас создал: Ввил в власы пески златые, Пламя – в щеки и уста, Небо – в очи голубые, Пену – в грудь, – и Красота Вмиг из волн морских родилась. А взглянула лишь она, Тотчас буря укротилась И настала тишина. Сизы, юные дельфины, Облелея табуном, На свои ее взяв спины, Мчали по пучине волн. Белы голуби станицей, Где откуда ни взялись, Под жемчужной колесницей С ней на воздух поднялись; И, летя под облаками, Вознесли на звездный холм: Зевс объял ее лучами С улыбнувшимся лицом. Боги молча удивлялись, На Красу разинув рот, И согласно в том признались: Мир и брани – от красот. I.2. Бог-громовержец Зевс (Юпитер)[3] Квинт Гораций Флакк. Отречение Пока, безумной мудрости преданный, Я нерадивым богопоклонником Беспечно жил, я заблуждался. Ныне ладью повернул и правлю К теченьям давним. Тучегонитель-бог, Сверканьем молний тьму рассекающий, Вдруг прогремел на колеснице По небу ясному четвернею: И твердь от грома, реки-скиталицы, И Стикс, и недра Тартаром страшного Тенара, и предел Атланта Потрясены. Переменчив жребий: Возвысить властен бог из ничтожества И гордых славой ввергнуть в бесславие. Смеясь, сорвет венец Фортуна И, улыбаясь, им увенчает [4]. Н.А. Кун. Зевс Рождение Зевса вернутьсяВ скобках указаны имена этих богов у древних римлян. |
