Литмир - Электронная Библиотека

Лешаков следил за окном и видел наголо бритую, желтую, как кость, голову полковника Мыльникова, метавшуюся в жару на этой вот лавке, слышал его бессвязный и быстрый шепот: «…пристрелю, как собаку… золото… где золото?..» Это видение сменило черное безглазое лицо Паши, потом заискрилось, вспыхнуло в углу тяжелое ожерелье – сорок деревень… Оно словно высветило суровый древний лик угодника, его плотно сжатые губы, воздетые персты… Благословляет, указывает… Антипка-дрянной, подлый мужик, иудина душа – все вертелся, пытал, откуда, мол, парень. Он, поди, и выдал, да. Великие муки принял парнишка-то… За что, за какие грехи?.. Это Антипкин голос: наших-то, мол, как медведей… Нет, не жить ему. Есть для него пуля, есть…

У сарая послышались крики, брань. Потом разом осветился двор, высокие сугробы, отблески огня скользнули по подоконнику. Бандиты подожгли сарай. Голоса приблизились.

– Кончено, сволочь! – крикнул Дыба. – Нашли мы, где клад пгятал. Мешки нашли! Кому отдал?.. Отвечай! Когда?..

– Ну вот, – вздохнул Лешаков, – и пришла, стало быть, пора прощаться… Теперь уж одна дорога, господи.

– А тебя мы заживо спалим! – продолжал кричать Дыба. – И кума твоего!

«Как же! – усмехнулся старик. – Поди догони… Опоздал ты, ваше благородие, крепко опоздал».

– Ваше благородие, это же леший чертов, от него слова живого не добьешься! Дозволь, я ему огоньку под стреху. Враз заговорит, как задницу припечет.

– Успеем, Антипка, – отозвался Дыба. – Легкую смегть ты ему хочешь. Эй, доски давай! Заколачивай окно и двегь!

Во двор влетел верховой. Влетел, не опасаясь, не ведая, что происходит. Соскочил с коня. Виден был он в отсветах пламени.

– Ваше благородие! Признал я одного… – прибывший говорил, с трудом переводя дыхание. – В обозе. С охраной… Стреляли, еле отбился…

Лешаков прицелился.

– Где? – вскрикнул Дыба. – Ко мне! Болван!

Поздно. Выстрел из окна бросил верхового под копыта коню, и тот шарахнулся в сторону.

– А-а! – завопил, срываясь на визг, Дыба. – Зажигай!..

Крепко, на совесть, строил избу старик Лешаков. Выдержанное дерево, полвека стояло, а все светлым лесным духом пахло. Душу свою для людей хранило, для жизни…

Потянуло дымом, послышался треск занимающейся кровли. В окно стреляли не целясь.

Пригнувшись, старик осторожно выбрался в сени. Мощные засовы ставил, словно знал от кого. Не громыхнули бы. Хотя уж теперь-то все едино… Дышать совсем трудно, дым забивал горло, пламя охватило уже всю крышу, лизало стены…

Бандиты стреляли безостановочно, крики, конское ржание слились воедино. Штабс-капитан Дыба вскочил на коня, отъехал к воротам – сильно пекло, осели сугробы, завалившие избу по самую крышу.

Дыба визгливо ругался. Где обоз, в скольких днях пути, куда движется? Черт побери, один свидетель – и тот труп!

Никто не заметил, не обратил внимания, как распахнулась дверь и из глубины сеней ударило подряд несколько выстрелов. Рухнули двое сидевших в седле бандитов. Вздыбился и опрокинулся, придавив собой хозяина, конь штабс-капитана. Насмерть перепуганные бандиты попадали в снег, стали расползаться.

А из сеней, охваченных пламенем, била винтовка, била – пока не рухнула, взметнув к огненно-багровым верхушкам кедров фейерверк искр, кровля старой Медвежьей заимки.

12

В десятке верст от Верхнеудинска обоз встретил отряд красноармейцев, вызванных нарочным, с утра посланным в город. В двух санях – пулеметчики, остальные – верхами.

Командир – пожилой, неразговорчивый мужик, похоже, из бывших партизан – сразу выслал вдоль тракта дозоры и ехал рядом с санями Михеева и Сибирцева, зорко поглядывая по сторонам. Он ни о чем не расспрашивал, ничем не интересовался, сказал только, что ждут их прибывшие из Читы товарищи и надо поспешать. Легко сказать. Кони-то еле тянули, дорого им обошлась дорога. Однако к темноте поспели в город.

Быстро проскочили заснеженными улочками, въехали во двор уездного комитета. Добровольцев отправили в казарму, что размещалась в двухэтажном доме, напротив укома, через дорогу. У ворот выставили охрану.

Это был отряд моряков байкальской флотилии – веселые, разбитные парни, все в широких клешах и просторных тулупах поверх форменок. Внесли четыре снарядных ящика в пустой кабинет председателя.

Жилина, протестующего и упрямого, отдали на попечение врача, который сразу и принялся за него.

Двое читинцев были знакомы Михееву. Здороваясь с Сибирцевым, тот, что постарше, представился Филимоновым. Молодой – Васильевым. Встретили тепло, с интересом поглядывали на чекистов. Михеев вскрыл пакет, доставленный из Читы, прочитал бумагу, молча протянул ее Сибирцеву.

– Взгляни-ка. Что скажешь? Кажется, хороший подарок сделаем Петру Михайловичу.

– Кому?

– Никифорову. Премьеру нашему. Прямо-таки как в сказке: золотое яичко к светлому празднику.

Сибирцев взял бумагу, стал читать.

Предписывалось срочно доставить специальный груз в Читу и передать в распоряжение правительства ДВР. Всякая задержка исключалась. В конце объявлялась благодарность Военно-Революционного комитета группе, выполнившей особое задание. И все. Никаких фамилий. Ничего лишнего.

– А в яичке-то – два десятка пудов, – задумчиво произнес Сибирцев. – По нынешним временам тут, понимаешь, что ни ожерелье, то – батальон. Обут, одет, накормлен, вооружен. М-да, отольются еще атаманам золотые слезки… – Он задумался, складывая бумагу. – Благодарность – это приятно. А дело пока не закончено… Дорога-то как? – спросил он у читинцев.

– Похвалиться особо нечем, – отозвался Филимонов, старший. – Есть случаи: чистят поезда. Семеновцы из-за кордона. Банды всякие… Раз на раз не приходится, конечно.

– А другой путь?

– Другого, к сожалению, нет, – вздохнул Васильев. – И бронепоезда нет. И охрана невелика: отряд байкальцев. Народ, правда, проверенный – коммунисты и комсомольцы. Вот и ломаем голову.

– И задание экстренное, – добавил Филимонов.

– Жилина, что ли, спросить? – усмехнулся Михеев.

– Кто такой? – поинтересовался Филимонов.

– Наш человек, – нехотя ответил Сибирцев. – Доктор над ним колдует… Рана сквозная, промыли, как могли, да ведь в тайге какое лекарство… Если какой малый волосок остался, считай – заражение. Что ж, будем думать… Вы нам в помощь или в качестве курьеров?

– В вашем подчинении, – подтвердил Филимонов.

– И то, брат, спасибо… Покурим, что ли?

Васильев с готовностью протянул кисет, листок тонкой папиросной бумаги. Сибирцев кивком поблагодарил, свернул самокрутку, затянулся. Посмотрел на Михеева, сказал ему:

– Только без обид и все как есть начистоту. Как они – свои мужики? – он имел в виду читинцев.

Михеев кивнул утвердительно.

– Что ж, тогда есть такой план… Лишних нет?

Васильев вышел за дверь, вскоре вернулся. Сказал, что никого поблизости нет. Только охрана на первом этаже.

– А сам где? – Сибирцев кивнул на стол председателя укома.

– Тоже внизу, – ответил Васильев, – с охраной.

– План такой, – повторил негромко Сибирцев. – И знаем только мы четверо. И больше ни одна живая душа… Тому, кому надо, уже известно, что мы прибыли. С грузом. Так, Володя?

– Ну, предположим, – подтвердил Михеев.

– Наш «хозяин» тоже знает. Не может не знать. В тайге мы были чужие, здесь – среди своих. Чего нам теперь бояться? Думаю, надо работать в открытую. Завтра днем грузить классный вагон, с охраной, морячков этих ваших поставить, чтоб всем видно было: груз серьезный. Чтоб вопросы возникали, что да куда едет. А там пойдет по цепочке.

– Так это же?.. – сорвалось у Васильева.

– Вот именно, – кивнул Сибирцев. – И чтоб охраны побольше, погуще. И груз покрупнее, потяжелее… Классный цеплять последним, вроде бы как торопимся. Морячков – в предпоследний. Мы, – он взглянул на Михеева, – едем в классном. Вы, – он повернулся к читинцам, – с морячками. При пулеметах и всем таком прочем.

14
{"b":"883900","o":1}