Я вздохнула. Где я и где Италия? До переезда в Анапу я дальше родной области не ездила. У меня и загранпаспорта-то нет. Зачем он мне, если денег у нас всегда было только на отдых у местной речки? Но посвящать «чудесного Боречку» в свой скудный жизненный опыт не хотелось. Я молча переложила его рубашки на стул, снова взялась за утюг.

– Я четыре года назад провел лето в Апулии, – похвастался Борис. – А в том году изъездил на скутере все побережье Амальфи. Кстати, если ты там еще не бывала, обязательно заскочи как-нибудь. Рекомендую.

Я невольно покосилась на него. Он сидел, наклонив голову набок, внимательно меня разглядывал. В его взгляде читалась насмешка. Он явно догадывался, что Италию я видела только по телевизору. Вот же самодовольный индюк! Ничего-ничего, я когда-нибудь и путешествия смогу себе позволить. Я буду много-много работать, буду крутиться…

– Я, может, и на новогодние праздники поеду в Италию, – мечтательно протянул Борис. – В Рим. Правда, друзья меня еще в Ниццу зовут в это время, но мне там что-то не особо нравится.

Почему-то захотелось его чем-нибудь стукнуть. Наверное, это классовая ненависть.

– Чего такая неразговорчивая? – тут же уколол Борис. – Настроение плохое?

Стараясь устроиться на диване удобней, он разгреб гору диванных подушек. Из-под одной из них на пол выпал мой блокнот с совушками (а я-то гадала, куда его засунула!). Борис подхватил блокнот, стал стягивать резинку, чтобы заглянуть внутрь. В душе у меня все перевернулось, я отставила утюг, подлетев к дивану, попыталась забрать блокнот у Бориса. К несчастью, тот оказался проворней, спрятал его за спину.

– Отдайте! – процедила я, грозно нависая над ним. – Разве вас не учили, что трогать чужие вещи – некрасиво?

Наши взгляды скрестились. Его был полон нахальства.

– Откуда мне знать, что это твое? – с вызовом спросил Борис. – Может, это деда?

– Сейчас это моя комната. Ваш дедушка разрешил мне ее занять. И все вещи здесь мои. Кроме мебели.

– А у тебя неплохая грудь, – вдруг заявил он. – Своя?

Захотелось отвесить ему пощечину, но я сдержалась. Все-таки в этом доме прав у него было больше, чем у меня. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом протянула ему раскрытую ладонь.

– Отдайте, пожалуйста, блокнот!

– А что там? – Он приподнял одну бровь. – Дневник? Стишочки собственного сочинения?

– Там записи, нужные мне для работы.

– Да не нервничай ты так. Мне твои каракули без надобности. – Он нарочно неторопливо вытащил блокнот из-за спины. – Держи!

На мгновение показалось, что в последний момент он решит подшутить и снова уберет блокнот за спину, но этого не произошло. Схватив блокнот, я сразу попросила:

– А теперь покиньте, пожалуйста, мою комнату.

– В смысле?

– Вы мешаете мне работать. Вы меня отвлекаете.

– Вообще-то я ожидаю свои рубашки, – он сидел, не двигаясь, продолжал беззастенчиво пялиться на мою грудь.

– Я примусь за ваши рубашки только минут через двадцать, – сообщила я. – Сразу после того, как закончу с вещами детей. Вам нет смысла тут торчать. Когда я поглажу вашу одежду, я тут же принесу ее к вам в комнату.

Он задумался на несколько секунд, потом с ухмылкой мотнул головой.

– Нет, не подходит. Рубашки у меня недешевые, а ты запросто можешь их испортить. Лучше я посижу здесь, все проконтролирую.

Я представила, как он таращится на меня следующие минут сорок, и чуть не застонала. Это теперь вот так всегда будет? Я на такое не подписывалась.

– И все-таки я еще раз прошу вас уйти, – сказала я. – Мне на самом деле мешает чужое присутствие.

Он явно собрался возразить, но тут у него зазвонил телефон. Достав его из кармана джинсов, Борис мазнул взглядом по экрану, нахмурился.

– Ладно, уговорила: пойду к себе, – произнес он, быстро подымаясь с дивана. – Но ты осторожней давай, не прожги там чего-нибудь.

– Я буду крайне аккуратной, – пообещала я сквозь зубы, а потом мысленно сгрудила все его рубашки в кучу и подожгла.

***

Закончив с вещами детей, я быстро погладила рубашки Бориса, повесила их на вешалки. А потом села на диван и минут пять собирала волю в кулак, чтобы отнести рубашки их хозяину.

Борис пробыл в доме всего несколько часов, но уже жутко меня бесил. Бесил одним только видом. Врать не буду: он был удивительно хорош собой, но это вечно самодовольное выражение на его лице все портило. У него постоянно был такой вид, будто он считал меня кем-то вроде рабыни. Впрочем, и его сестрица тактом не отличалась. Всю дорогу говорила со мной сквозь зубы, корчила из себя потомственную аристократку.

Я вздохнула. Нет, не надо себя накручивать. Все-таки мы с Петром Петровичем так и уговаривались: я живу у него на правах помощницы по хозяйству. А значит, надо заткнуть собственную гордость и терпеливо выполнять все, что приказывают. Даже если мне не нравится тон и выражение чьих-то лиц. В конце концов, я тут несколько месяцев прохлаждалась, пора бы и послужить Петру Петровичу верой и правдой.

Подхватив вешалки с рубашками, я вышла из комнаты. В доме было тихо, наверное, дети до сих пор резвились в саду. С легкостью взлетев на второй этаж, я решительно постучала в дверь комнаты, которую теперь занимал Борис. За ней не раздалось ни шороха. Я выждала немного, потом постучала еще. За дверью по-прежнему была тишина. Наверное, внук Петра Петровича забыл про рубашки и куда-то свалил. Ну и прекрасно! Я собралась развернуться на пятках, но в этот момент дверь в комнату распахнулась.

В проеме появился Борис. Он был в одном полотенце, которое довольно неуверенно держалось на узких бедрах. Я не ожидала увидеть его в таком виде, потому растерялась, уставилась на него, как какая-нибудь деревенская кумушка. Тело у Бориса выглядело шикарно. Такие обычно фотографируют для рекламы спортзалов: мускулистые ноги, подтянутый пресс, выдающиеся бицепсы. Черт, да он просто ходячий тестостерон!

Щеки у меня предательски порозовели.

– Не прошло и полгода, – хмуро протянул Борис, открывая дверь шире и отступая, чтобы я могла пройти. – Надеюсь, хоть качество не хромает.

Он явно только что ходил в душ. Волосы у него были мокрые, по его широким плечам и мускулистой груди, покрытой темной порослью, стекали капли воды.

Я не рискнула перешагивать через порог, отведя взгляд в сторону, протянула Борису рубашки. Ужасно не хотелось, чтобы он заметил охватившее меня смущение.

– Сама повесь! – буркнул Борис. – У меня руки мокрые.

Помявшись пару секунд, я все-таки вошла. Вот только ноги почему-то сразу стали ватными. Я кое-как дотопала до шкафа, распахнув дверцы, стала аккуратно развешивать рубашки. В шкафу еще хватало одежды, потому мне пришлось сдвигать все, чтобы втиснуть принесенные вещи. Так получилось, что я ненароком смахнула пару футболок с вешалок. Мысленно чертыхнувшись, быстро все подняла, стала натягивать обратно.

– Чего ты там копаешься? Нашла что-то интересное? – Борис возник рядом, словно из воздуха, надвинулся сзади, почти втолкнул меня в шкаф.

– У вас тут беспорядок, – ответила я, не оборачиваясь. – Я пытаюсь разместить вещи более рационально.

От близости его тела почему-то стало жарко, во рту пересохло.

– Оставь все как есть, – хрипло сказал он.

Его дыхание обожгло кожу у меня на шее, по спине побежали мурашки.

– Не волнуйтесь, больше ничего не трогаю. – Я развернулась, чтобы уйти, но Борис не посторонился. Наоборот упер руки в дверцы, полностью загородив проход.

– Погоди.

Он был выше меня сантиметров на пятнадцать, но сейчас наклонился, и наши лица оказались близко-близко.

– Можешь еще кое-что для меня сделать? – вкрадчиво спросил Борис, пристально глядя мне в глаза.

Внутри у меня все обмерло. Я решила, что он собрался домогаться. Сейчас скинет полотенчико и… Он же еще в моей комнате странно пялился, плел что-то про грудь. Мне уже тогда стоило напрячься, а я, дурында, пропустила все «звоночки» мимо ушей.