На секунду я зажмурилась от ужаса, стала лихорадочно вспоминать все, что знала по самообороне. Кажется, надо ударить в пах коленом. И вроде еще кулаком по переносице можно: это довольно больно. Но, блин, как мне тут орудовать конечностями, если он почти вжал меня в шкаф?

– Я шампунь забыл взять с собой, – пожаловался Борис. – Можешь купить?

Я подумала, что ослышалась, открыла глаза.

– Шампунь?

– Да, и еще гель для душа. Мой скоро закончится.

– Ладно, – сглотнув, ответила я. – А какие надо?

– Да любые. Просто выбери что-нибудь подороже. Я тебе сейчас денег дам. – Он наконец отодвинулся, прошел к стоящей на столе сумке, достал оттуда пятитысячную купюру. – Вот, держи. Только не забудь.

– Завтра прямо после работы заскочу в супермаркет. – Я быстро убрала его купюру в карман, попятилась к двери. – Я пойду?

– Ага, иди. – Он как будто полностью потерял ко мне интерес, отвернулся к окну.

Я выскочила в коридор и шумно выдохнула. Фух! Чуть не вляпалась. Чуть не покалечила мужика на ровном месте. Идиотка. Вот какого фига я решила, что он будет домогаться? У него, наверное, девушек вагон, и все как одна модели.

Дверь за моей спиной вдруг открылась.

– О, ты еще здесь? Отлично! – раздался голос Бориса. – Я только что вспомнил, что и мочалку не прихватил. Мочалку тоже купи.

Я обернулась с натянутой улыбкой.

– Какую именно брать? Подороже?

– Пожестче, – медленно отчеканил он, прожигая меня взглядом. – Я люблю пожестче.

– Хорошо, – пробормотала я и, отведя глаза, поспешила смыться.

***

Убрав утюг и гладильную доску в кладовку, я ощутила полный упадок сил. Устала я, скорей, не физически, а морально: слишком много неприятных происшествий произошло в один день. Да и будущее как-то тревожило. В голове крутились вопросы, на которые я не знала ответов. Надолго ли приехали эти неприятные гости Петра Петровича? Куда девать бездомного Митю? Как вести себя, чтобы в комнату ко мне не врывались без стука?

Так как утром я ездила на подработку и встала рано, мне невыносимо захотелось спать. У меня даже челюсть начало сводить от постоянного зевания. Да вот только такую роскошь, как сон, я пока не могла себе позволить, ведь мне еще требовалось нажарить блинов.

Я умылась ледяной водой, чтобы хоть немного взбодриться, и решительным шагом отправилась на кухню. Там я обнаружила, что Митя дрыхнет на диване в одних трусах. Интересно, зачем он снял костюм? В кухне работал кондиционер, было совсем нежарко. Я сбегала в комнату за пледом, накрыла Митю, чтобы не смущал никого обнаженкой. Все-таки в доме были дети.

Потом я обнаружила, что внуки Петра Петрович устроили на кухне бардак – пришлось еще некоторое время потратить на уборку. Но вот наконец я сделала тесто для блинов и, поставив на плиту сразу две сковороды, приступила к жарке. Мне даже показалось, что за час я управлюсь и смогу наконец лечь спать.

– А вы знали, что пауки время от времени линяют? – раздалось из-за спины.

От неожиданности я подпрыгнула чуть ли не до потолка. Обернувшись, увидела рядом с собой Мишу – правнука Петра Петровича. Он с упоением ковырял в носу и глазел на Митю, который уже скинул с себя плед.

– Извини, что ты сказал? – обескуражено переспросила я, ринувшись возвращать плед обратно на Митю.

– Пауки покрыты хитиновым панцирем, он мешает им расти, – выпалил Миша, следуя за мной. – Во время линьки пауки сбрасывают этот панцирь и увеличиваются в размерах.

– Замечательно! – пробормотала я, потрепав его по волосам. Я просто не знала, как реагировать на эту его лекцию.

– Маленькие пауки линяют два раза в месяц, а большие – раз в год, – с еще большим энтузиазмом продолжил вещать Миша. – Большим паукам надо несколько часов, чтобы вылезти из старого панциря.

От сковородок пошел легкий дымок, я бросилась обратно к плите. Быстро сняв почерневшие блины, налила на сковороды новую порцию теста.

– Я очень хочу вживую увидеть, как линяют пауки, – со вздохом произнес Миша, садясь за стол. – Я только по телевизору видел несколько раз. По телевизору не интересно. – Он задумчиво покачал ногой. – Вообще я просил папу и маму подарить мне на день рождения птицееда, но они подарили мне какой-то противный конструктор. – Миша вдруг насупился. – Дурацкие взрослые! Вот зачем они тогда спрашивают всегда, что подарить? Если все равно не слушают?

– Я уверена, они не хотели тебя расстроить. Просто за птицеедом нелегко ухаживать, – сказала я. – А ты еще маленький.

– Ничего я не маленький, – обиделся он. – Я осенью уже в школу пойду.

Я только сейчас заметила, что Миша уже в пижаме, на ней была нарисована целая куча маленьких паучков.

– А почему ты не спишь? – спросила я, взглянув на висящие в углу кухни часы, те показывали половину одиннадцатого.

– У меня бессонница, – глубокомысленно заявил Миша. – А еще я хочу есть. Вы же дадите мне блинов?

– Да, конечно! – Я скорей схватилась за лопатку, быстро перевернула очередную партию блинчиков. – Сейчас новые подоспеют как раз, прошлые подгорели.

Соскочив со стула, Миша подбежал ко мне и, схватив с тарелки один из подгоревших блинов, затолкал в рот. Я только руками всплеснула, а он уже помчался к Мите, который опять спихнул с себя плед.

– Смотрите, на нем паук нарисован! – восторженно заявил Миша, прожевав блин. – Очень красиво.

– Наверное. – Я снова побежала укутывать Митю в плед и опять спалила блины.

Миша куда-то смылся, но я на всякий случай выкинула все сгоревшие блинчики. Не хватало, чтобы мальчишка и их случайно слопал.

Минут десять спустя на кухню притопал Петр Петрович, увидев меня, глубокомысленно пошевелил седыми бровями.

– Чего это ты затеяла? – спросил он с укором.

– Блины жарю, к завтраку. Зоя же попросила.

– Ой, не надо ее слушать, – Петр Петрович поморщился. – Тоже мне заказчица нашлась. На завтрак можно бутербродов поесть или булочек из пекарни по соседству. Никто у нас в семье отродясь плотно не завтракал. Сама Зоя, сколько ее помню, одним кофе всегда ограничивалась по утрам. У ней же фигура, она за ней следит. Ты лучше супа свари, на обед.

– Э… ладно. – Я слегка растерялась, потом тряхнула головой. – Но не выливать же тесто. Сначала все-таки блины дожарю, а потом возьмусь за суп.

Я сняла на тарелку очередную партию блинов, быстро смазала их маслом.

– Пахнет, конечно, вкусно, – протянул Петр Петрович. Сделав круг по кухне, он подошел ко мне, подцепил с тарелки один из блинов.

Снова прибежал Миша.

– Смотрите! – воскликнул он, задирая футболку. – Нравится?

На груди у него теперь был нарисован огромный паук, слегка кривой, конечно, но узнаваемый.

– Что это? – спросил Петр Петрович.

– Татуха, – гордо пояснил Миша, махнул ладошкой в сторону Мити. – Как у этого.

Петр Петрович подхватил с тарелки еще один блин:

– Это ты фломастерами нарисовал?

– Ага, – Миша тоже ухватил блин. – Я хочу еще паутину на ноге нарисовать, но попозже.

– А мама ругаться не будет?

– Может, и будет. – Миша равнодушно пожал плечами.

Петр Петрович сделал себе и правнуку чаю, они сели за стол и стали методично подъедать мои блины. Жевали они намного быстрей, чем я жарила. Мне даже интересно стало, когда же они уже наедятся и перестанут набрасываться на каждый блин как саранча.

Прошло минут двадцать, Петр Петрович отодвинулся. Еще через десять минут он обратился к правнуку:

– Миш, ты бы не объедался так. Как бы у тебя живот потом не заболел.

– Не заболит, дедуль, не волнуйся. Я однажды целую палку колбасы съел, и у меня совсем ничего не болело. Только рвало потом немножко, но недолго. И, скорей всего, это из-за горошка, который я после колбасы ел.

Петр Петрович занервничал:

– Так, Миш, тебе точно хватит.

– Я прям только два блинчика еще съем и все, – жалобно пискнул Миша, но, конечно, съел не два, а четыре.

Когда он демонстративно отнес свою тарелку в раковину, на кухню пришла Настя, Мишина сестра.