– Зачем? – удивился Петр Петрович.

– Ну а куда еще?

– Не знаю, – пробормотал он. – Но точно не к Люське. У ней роман с Пашкой, который народ на банане катает. Пашка так-то мужик неплохой, но Митьке еще вчера навешал за Люську-то.

– Что у вас там за Люська? – возмутилась я. – Что за безответственная соблазнительница?

– Она на центральном пляже косы плетет. Черненькая такая, курносенькая. В розовой кепке обычно ходит, в зеленых шортах.

– Понятно, – протянула я. – А может, у Митьки вашего родня какая есть?

– Так он же не местный, – сказал Петр Петрович с таким видом, будто я его изрядно утомила. – Откуда у него тут родня, кроме женушки?

Я почувствовала, что силы меня оставили, облокотилась о машину.

– Да уж! Ну и влипла я. Куда мне этого Митьку теперь девать?

Петр Петрович открыл дверцу машины, потряс Митьку за плечо. Тот что-то пробормотал во сне, но глаза не открыл. Петр Петрович тряхнул сильней – Митька лягнул его ногой и продолжил похрапывать.

– Нализался с горя, – сочувственно сказал Петр Петрович. – Страдает мужик.

– Видимо, придется до утра его тут, в машине, оставить, пока не проспится.

– Нет, Валюш, как-то это не по-людски, – возразил Петр Петрович. – Надо его в дом переправить.

– В дом? Каким образом?

– Жди тут! – сказал он и куда-то убежал.

Я переступила с ноги на ногу, потерла лицо руками, чтобы взбодриться. Как-то много всего сразу навалилось: внуки и правнуки Петра Петровича, изменщик Митька. Что-то я уже без сил, а мне ведь еще и блины жарить, чемоданы там какие-то разбирать.

Петр Петрович явился обратно, катя перед собой тачку. Позади него шагал тот самый брюнет с крыльца.

– Вот эту коняшку, Борь, нам надо перегрузить на тачку, – деловито сказал Петр Петрович, показывая на человека-зебру. – Поможешь?

Борис хмуро взглянул сначала на Зебру, потом на меня. Захотелось поежиться. Я отвела взгляд, сделав вид, что не имею к Зебре никакого отношения. Вздохнув, Борис сгреб человека-зебру в охапку и перевалил на тачку. Та жалостно скрипнула.

– Спасибо! – радостно сказал Петр Петрович и стал толкать тачку к калитке, но почти сразу остановился. Почесав темечко, спросил: – А это не страшно, что у него голова так сильно бултыхается? Может, его покомпактней как-то сложить?

Мы с Борисом вместе ринулись к тачке и врезались друг в друга.

– Совсем не смотришь, куда летишь? – сердито спросил Борис, потирая ударенный о мою голову подбородок.

Я не стала отвечать, попыталась сгруппировать почти бездыханное тело Митьки в тачке. Борис грубо схватил меня за плечи и отодвинул в сторону, стал вертеть человека-зебру самостоятельно.

– На бок его положите, – посоветовала я.

– Без тебя разберусь, – буркнул он.

Я вспомнила про мохнатую голову от костюма, вытащила ее из машины, нацепила на Митьку.

– О, правильно, Валюша! Так мы точно не расколем ему черепушку, – одобрил Петр Петрович и снова стал катить тачку вперед. Метров через пять свернутый в букву «зю» Митька опять «развернулся», вытянул ноги вперед.

– Да что ж такое! – ругнулся Петр Петрович, останавливаясь, смахнул со лба пот.

– Давай буду держать его за ноги, а ты кати, – сказал Борис и, встав перед тачкой, подхватил длинные Митькины ноги. – А куда мы его, кстати, катим?

– На террасу, – решил Петр Петрович. – А оттуда на кухню запрем.

– Зачем? – удивился Борис.

– Некогда объяснять, погнали.

Они кое-как докатили тачку к террасе, втащили ее на кухню. Зоя и дети наблюдали за этим действом с огромным изумлением.

– А теперь переваливай полосатика на диван, – распорядился Петр Петрович.

Борис проворно исполнил распоряжение деда, а тот тут же стянул с Митьки голову, прислушался.

– Вроде дышит, – сказал он удовлетворенно. – Вроде при перевозке не пострадал.

Борис сложил руки на груди, облокотился о разделочный стол.

– И зачем тебе дома этот ряженый? – спросил он у деда.

– Ну не бросать же на улице человека, попавшего в трудную жизненную ситуацию, – ответил тот.

– Че-го? – Борис стал мрачнее тучи.

– Это наш с Валей знакомый, – сказал Петр Петрович. – Мы его ненадолго приютили. Вот проспится, приведем его в божеский вид и отдадим в хорошие руки.

– Дед, ты что, решил свой дом в ночлежку превратить? – с вызовом спросил Борис, почему-то таращась на меня.

– Сказал же: это ненадолго, – сердито пробурчал Петр Петрович. – И вообще, от Митьки никаких проблем. Лежит сопит в уголке, есть не просит. Просто не обращайте на него внимания.

– Трындец! – сухо констатировал Борис и вышел из кухни.

Я пару раз плеснул в лицо водой, потом медленно промокнул щеки и лоб полотенцем. Голова гудела, в груди клокотало раздражение. Отшвырнув полотенце, я вышел из ванной, растянулся на кровати. Перед глазами стояла эта чертова кукла Барби, обосновавшаяся у деда. Я ведь до последнего не верил, что она мошенница. Думал, дед просто новую любовь нашел на старости лет – даму лет сорока пяти с гулькой на голове и вязаньем на коленях. Но нет, жизнь умеет удивлять.

Когда эта чертова Ва-лю-ша вошла во двор, у меня чуть глаза не выпали. На вид ей было лет двадцать. И выглядела она как танцовщица из стриптиз-клуба. Сисястая такая, с упругой задницей, с красивыми загорелыми ногами. На ней были шорты веселенькой расцветки и тонкая майка, обтягивающая грудь. На грудь эту я сначала даже залип, пока не сообразил, кто именно пожаловал.

Вот одного понять не могу: почему при столь шикарных внешних данных эта кукла решила окучивать моего деда, а не кого-то помоложе?

В дверь постучали. Я приподнялся на локте:

– Кто?

– Борь, это я, – раздалось из-за двери.

– Заходи, не заперто.

Ручка двери щелкнула, в комнату вплыла сестра. Несколько секунд она задумчиво озиралась, будто припоминая, зачем явилась, потом посмотрела на меня.

– Ну как? – Ее вид излучал самодовольство. – Убедился, что я не параноик?

– Более чем.

Зоя прошла к окну, присела на подоконник.

– Артистичная девица, – констатировала она, потирая подбородок. – Умеет пускать пыль в глаза. Сейчас прям такая растерянная стояла в саду, ресницами хлопала. Ну прямо ягненочек безобидный. Котенок с обочины. Не удивительно, что дед повелся. Он у нас любит страждущим помогать. – Зоя вдруг рассердилась, всплеснула руками. – А я говорила вам: надо ему собаку подарить, чтобы было о ком заботиться. Но вы меня не послушали. Вы никогда меня не слушаете.

– Зоя, не накручивай себя, – взмолился я. – В конце конов, мы уже здесь и скоро все уладим.

– Надо бы узнать, чем эта девица занимается по жизни, – пробурчала Зоя. – Если аптекарша какая-нибудь или химик, лучше быть начеку. – Она выглянула в окно и вдруг оживилась. – О, выползла. Дефилирует между грядок.

Я скатился с кровати, подошел к окну. В саду и правда была Валентина, она ходила вдоль небольшой грядки, собирала огурцы в железную миску. Ее распущенные медно-русые волосы, доходящие почти до лопаток, трепал ветер. Хм, что ни говори, фигура у нее зачетная. Глядя, как Валентина наклоняется к плетям огурца, как натягиваются шортики на ее упругой заднице, я почти мгновенно ощутил приятное оживление ниже пояса. Вот только этого и не хватало, ага – заглядываться на какую-то ушлую дамочку.

Я отвернулся от окна, уставился на Зою.

– Надо ее поручениями загонять, – сказала сестра, – чтобы ей даже приходить сюда не хотелось.

– Слушай, а может, просто дождемся, когда дед уйдет, и припугнем ее, – предложил я. – Чтобы отстала.

Зоя покрутила пальцем у виска.

– Борь, ты соображаешь вообще, что несешь? Это не цыганка какая-то с рынка. Тут надо быть осторожней. Она, может, диктофон с собой всюду носит, запишет наши угрозы и в полицию побежит. Явно же девка в поисках легких денег. Такая еще и в приставаниях обвинить может. Так что ты это… Осторожней там.

– Ты за кого меня принимаешь? – оскорбился я. – Чтобы я лез к этой… – Я постарался вложить максимум презрения в свои слова. – У меня, знаешь, проблем с женщинами нет. Наоборот, не успеваю отбиваться.