Джузеппе терпеливо ждал, благо умел это делать, да и привык, в отличие от некоторых других, куда более горячих своих братьев по Ордену Храма. Лишь иногда позволял себе взглянуть на карманные часы, подсвечивая фонарем, дававшим узкий луч света, да и то при приоткрываемой на короткие мгновения створке. Ну и слушал тихий шёпот переговаривающихся между собой гребцов. То есть уже не гребцов, а воинов, готовых стрелять из аркебуз, пистолей, установленных на носу лодок малых, заряжённых картечью орудий, да и мечи держащих наготове.

Единственные, от кого не требовалось почти ничего — четверо таино. Тех самых, с Пуэрто-Рико, задачей которых было собственным видом и словами подтвердить его, Джузеппе, слова, говоримые не просто, а в качестве голоса императора и гроссмейстера тамплиеров Чезаре из рода Борджиа. Убедительность со всем, вот чему его учили, когда готовили к выполнению дипломатических поручений на грани между настоящими переговорами и теми, когда необходимо приставить к горлу второй стороны острый клинок. Приставить и слегка нажать, чтобы вид и особенный запах собственной крови, заодно с болью и страхом, обострял или притуплял разум человека. Особый Орден, необычный Храм, поэтому и дипломатия не из обыкновенных. Так его учили. А он привык быть хорошим учеником, что стремится сперва догнать, а потом и превзойти учителей.

Тишина. Почти, ведь сперва вернулась одна из троек воинов, задачей которых было найти более подходящее место для лодок. Они и нашли, под прикрытием какой-то груды камней — не то недоразвалившейся скалы, не то материала для будущего или и вовсе не состоявшегося строительства. Могло быть и последнее, ведь тамплиеры уже успели и узнать, и даже пожить в городах империи Теночк, следовательно знали, что те любят и умеют строить. Не как в Европе, по-другому, хоть и не хуже. Просто иначе, непривычно. Из-за непривычности и неожиданного расположения тех или иных строений… В общем, Джузеппе вовсе не собирался гадать насчёт найденного его людьми частичного укрытия от любопытных глаз, парой слов выразив согласие, чтобы лодки переместили туда.

Переместить — одно дело, куда более лёгкое, нежели продолжать ожидание. Продолжать и опасаться, что поднимется лишний, можно сказать вредный сейчас шум. Если он будет — почти наверняка — потом, кодга они узнают часть нужного и найдут кого-то для начального разговора, тогда приемлемо. На ранней же стадии тревога, крики, выстрелы, бой барабанов… Нет, у них задача первым делом договориться, а уж резать науа, которые наверняка в этом городке есть — это потом. Идеал — вообще не резать, появиться и уйти тихо, как призраки, но Фиорентино понимал маловероятность подобного. Не театр вокруг, а реальная жизнь, где далеко не всё зависит от писателя и тех, кто рисует декорации, подбирает актёров, играет роли, наконец.

Роли. Тамплиер, пошедший по пути дипломатии, поневоле подумал, что все они так или иначе связаны с какой-то ролью. Просто одни покорно или же со стенаниями следуют доставшейся, другие же находят в себе силы изменить её, а то и вовсе переписать. Подумав же ещё немного, кивнул, сам себе тихо улыбаясь. В Ордене Храма как раз и учили не быть покорным исполнителем, а уметь думать, проявлять самостоятельность, но сохранять свою суть. Ту суть, которая и привлекала в Храм не только из-за возможностей получить деньги, власть, положение, но и нечто боле тонкое, порой не сразу ощущаемое — свободу души. Или свободу для души, тут он и сам пока не знал, как лучше выразиться. Зато понимал, что если тот, старый Орден был пусть немного похож на возродившийся — ничего удивительного, что объединившиеся власть духовная и светская постарались его уничтожить, равно как стереть если не всю, то большую долю памяти о тамплиерах.

Так было тогда, но сейчас… Сейчас он точно знал, что никто из его братьев и не помыслил бы сложить оружие и тем боле идти в застенки или на костры, сохраняя свободу духа, но теряя её в обычном понимании. Не-ет, приведшее к гибели прежнего Ордена никогда не должно было повториться. А уж слухи, начавшие бродить среди тех братьев, которые любили закопаться как в глубину истории, так и серьёзно изучать события с момента возрождения, они не заставляли задумываться, а словно бы подталкивали ищущих ответы всё дальше и дальше. Туда, где начинало представляться, что тогдашние король Франции и Папа Римский испугались не только богатства и духовного авторитета. Что в откровенной глупости предъявленных орденцам обвинений мелькало истинное зерно, просто тщательно прикрытое горой предназначенного для толпы мусора.

Пугало ли это не знание, но предположение самого Фиорентино и других, ищущих истину и стремящихся к ней? Да нисколько. Не зря даже проблеск фанатизма в вере превращался для обладателя в непреодолимую преграду на пути в Храм. Преграду, которую могли преодолеть или обойти лишь верующие разумно, не догматично, либо… ставящие под сомнение даже основы. Только последние, которым раньше бы грозило внимание отцов-инквизиторов — ныне почти полностью уничтоженных не только как часть обновленной Римской Церкви, но и телесно — парадоксальным образом становились более крепкими в вере. Однако их вера заметно отличалась от обычной. Слова «Верую, ибо абсурдно» известного сколько-нибудь изучавшим теологию Тертуллиана к ним совершенно не относились. Скорее уж: «Верую, ибо тому есть доказательства, но хочу найти их ещё больше!» И от этого…

Отвлеченные мысли Фиорентино сменились куда более приземлёнными, стоило ему заметить, что возвращаются две пятёрки из отправленных на поиск тех, с кем можно поговорить из местных. Сперва сигналы длинными и короткими вспышками потайных фонарей, видимыми лишь находящимся в нужном направлении. И они, вспышки, говорили знающим их смысл об успешной и, главное, тихой поимке местных. Главе «посольства» оставалось лишь порадоваться и ещё самую малость обождать. Неважно, попадутся ему не самые простые тотонаки, обычные рыбаки или ещё кто мало в чём осведомлённый — даже из такого, как говорили наставники, материала, можно добыть многое. Обычными словами, не применяя силу. Её вообще применять не хотелось, прозвучавшие приказы требовали получить союзника, а не того, кто затаит в глубине души злость или и вовсе ненависть.

Не все люди одинаково полезны, особенно если ума у них маловато. Фиорентино убеждался в этом много раз, вот и теперь представился случай. Братья по Ордену из числа сервиент-арморумов под руководством оруженосцев (см Приложение: Иерархия обновлённого Ордена Храма) притащили с собой простых рыбаков, которые мало что знали, да и напуганы были до полусознательного состояния. И если испуг мог быть убран сочетанием слов и кое-каких настоев, имевшихся с собой в расчёте примерно на такие случаи, то вот скудное содержание голов лечению не поддавалось.

Однако невеликое количество полученного и полное отсутствие — большая разница. Главе «посольства» удалось узнать, что в Куйушкиуи хоть и имеются науа, но и число их невелико, и не ожидают они нападения со стороны кого бы то ни было…. кроме самих тотонаков. А ещё то, что мало кто из его соплеменников даже пальцем пошевелит, если искренне нелюбимых ими науа будут резать. Может даже и помогут… те, кто не полностью запуган отрядами карателей, которые появлялись в городах тотонаков после каждого восстания. Раньше, по словам наиболее разговорчивого из захваченных рыбаков, воины тлатоани могли хватать и тащить на жертвенники кого угодно, вне зависимости от причастности, причём большим числом. Или приказать правителям тотонакских городов самим выдать должное число будущих жертв под видом того, что тут, в этих землях нового света, называлось «цветочными войнами».

Объяснять что это за слова такие, Фиорентино не требовалось! Знай врага своего, можно даже лучше, нежели друга и соратника. С последней частью можно было не соглашаться, но вот о самой необходимости знать много о врагах спорить в Ордене не стал бы даже самый ограниченный умом сервиент-арморум. Мерзкий обычай, ранее существовавший у правителей ацтеков, причём, по донесениям подбадриваемых золотом и не только шпионов, не у них одних. Суть сей «войны» заключалась в том. что откупающийся город выставлял против войска противника свое, однако вместо копий и доспехов, топоров и луков с арбалетами «цветочные воины» были «вооружены» и «защищены» гирляндами цветов. Жертвы, понимающие свою обреченность, по странной для тамплиера причине даже не пытающиеся этому воспротивиться. И это при его знании и личном опыте относительно того, как именно умеют и готовы сражаться эти самые науа да и те, кто воевал с ними раньше и/или восставал против их владычества.