– А у Славы, как я погляжу, появились поклонники! Собакин! Тут прямо так и написали: «Слава, давай!».

И вот он, тот момент, ради которого я в коленопреклоненной позе стояла и кисточкой работала предыдущие полтора часа. Наконец-то, Собакин отвлекается и смотрит по направлению, что ему любезно указал комментатор.

Сначала его лицо озаряет улыбка, которая, впрочем, довольно быстро сползает оттуда. На душе становится тепло и приятно. Дошло, наконец-то. Я, может, и из провинции, но тонкий стеб тоже освоила неплохо.

Комментатор, выключив микрофон, ржет, как не в себя, Пантелей тоже. Народ местами тоже улыбается, а вот лицо Собакина становится ядерно-красным. Поделом тебе! Чемпион!

И все бы ничего, если бы мужчина не начал шарить глазами вокруг плаката, ища смелого художника, и безошибочно остановился на мне. В кепке и очках на все лицо, в неприметном безразмерном худи я почувствовала себя голой. Ибо, судя по всему, меня раскрыли.

Как?! И тут я поняла свой главный прокол. Ну, и тупица же ты, Кошкина! Покосилась на очень приметную, ни фига не конспирирующуюся Черепашкину справа. Застонала.

– Ника!

– Что?

Она, кажется, и вовсе пропустила всю движуху с плакатом, мерно поедая какие-то булочки из местной пекарни, что нам посоветовали в гостинице. И когда успела только их достать?! А купить? Палево восьмидесятого уровня. И зачем она пришла сюда?! Пожрать? Только что же смотрела на ребят!

Собакин же не отводил от меня злющего взгляда, а по телу почему-то прошелся до странного приятный ток. Словно меня положили на ковер этот от болей в спине с колючками. Ну, что бабуле моей подарили на Новый год. Зажмурилась. Хорошо, в очках не видно реакции! Зрение-то наверняка у него стопроцентное.

Комментатор уже вернулся в строй, утирая слезы. Без палева показал мне (у меня что, на лбу написано, что я нарисовала?!) большой палец. Мол, одобряет. Началась игра.

Как бы я ни быковала на Собакина, но на них с Пантелеем смотреть было одно удовольствие. Шикарно играли. Зло, слаженно, словно чувствовали друг друга. Какую пару потерял мировой спорт из-за глупых перипетий с санкциями…

Ближе к концу игры я отвела влюбленный взгляд от площадки. Надо было ретироваться. А то мало ли что может случиться по итогу? Ребята точно выиграют, там задел у них большой, а нам вообще готовиться к игре вечерней надо!

– Черепашкина, пошли!

– Но они же еще не закончили! Давай дождемся контрольного мяча. Стася!

– Ты жди, а я в номер!

– Ладно, пошли, плакат заберешь?

Подруга выглядела расстроенной. Ничего, еще, я думаю, не раз взглянем на этих звезд отечественного производства. А пока тикать надо. Глянула на плакат. Задумалась.

– Да нет, может, Собакин себе на память оставить решит. Кто я такая, чтобы желанию чемпионов перечить.

И мы быстренько ретировались. От греха подальше. А то мало ли…

– Вот тебе на память о сегодняшней игре!

И Пантелей развернул передо мной тот самый долбаный плакат, на котором нарисованная собака вылизывала мяч, а вверху было корявенько написано: «Слава, давай!». Сучка.

– Не смешно. Выкинь его. Можешь самолетик сделать.

– Я у себя в зале славы повешу.

Напарник глянул на меня, а я на него, и мы оба заржали. Залом славы он называл свою старую спальню в родительском доме Норильска. Там его мать с детства собирала все медали и кубки, что завоевывал сын. Их со временем скопилось так много, что в комнате уже невозможно было спать.

– Так там: «Слава, давай!» Написано. Как бы, не Дима.

Но друг лишь ухмыльнулся. Высоченная спокойная палка с непередаваемым чувством юмора. Его любили и боялись, игрой восхищались и зачастую крутили головами, почему мы играем вместе.

Но иногда пазл складывается, и не стоит искать в этом логику. Мы слишком много вместе прошли. Слишком много воевали, против себя в том числе.

Но это не означало, что я спущу с рук этой белобрысой сучке ее выходку. Это уму непостижимо! Сломала мне очки, поцарапала нос, чуть не сорвав финальную игру в последнем городе, а теперь еще вот.

Волейболистка, тоже мне! Специально сегодня пришел посмотреть, как она играет. Бесил ее специально, из себя выводил, а она взяла и восемь эйсов за две партии засадила. Даже зауважал. Но немного.

– Там девчонки стоят, волейболистки местные. Очень хотят набраться опыта у нас.

Пантелей вывел из мыслей о светловолосой выскочке с карими глазами, что я поначалу принял за даму легкого поведения. Новость про на все готовых ради опыта дам порадовала, но не сегодня. Не стоило перед финальными играми отрываться. Пантелей тоже это знал, но мосты привычно налаживал.

Вот странная закономерность, девчонки лучше клевали на меня, а опыта набираться к нему просились. Какая-то несправедливая закономерность. Будто я кусаюсь, ей-богу!

– Тогда обменяемся контактами и после финала покажем им парочку приемчиков. Как раз, до столицы восстановимся.

Этап в Москве был важным, но не то чтобы очень. Не последний. Так, проходной, но тем не менее, победа нужна без вариантов. Вон, Артурчик с Русланом бесятся как. Им только повод дай.

В том году едва не сделали нас по очкам. Просто ездили везде, где можно, и набрали чисто технически. А у Димы травма была, и нам пришлось пропустить несколько этапов.

Тяжело вздохнул. Последние игры и завершение того сезона морально дались тяжело. То ты на вершине мира, первый в рейтинге. Мировом, а потом все летит в бездну, и вот уже ни спорт, ни заслуги не важны. Ничего не важно, и вход на международную арену закрыт.

Никогда не понимал, почему спорт должен быть одним из жертвенных агнцев политики? Почему люди не выше этого?! Но пришлось прикусить язык и играть там, где можно. Благо отечественные устроители подсуетились. Вон, даже в такой Тмутаракани какие наглые блондинки появляться стали. С восемью эйсами! Хотя там соперник был слабый…

– Ладно, пошли уже, хочу смыть с себя песок и отдохнуть. Завтра еще одна игра группового этапа, а потом вечером четвертьфинал.

Мы вышли с корта и, было, направились в гостиницу, что неподалеку, как путь мне преградил усатый мужик. Странный какой-то. Я вправо, и он вправо, я влево, и он влево. Хотел было поинтересоваться, кто это, как он сам начал:

– Добрый день, Вячеслав, я тренер Кошкиной и Черепашкиной.

До меня не сразу дошло, о ком он. А потом медленно, но уверенно стало ясно. Мое лицо удивленно вытянулось. Да ладно! Он про белобрысую сумасшедшую? Вытащил из рук Пантелея плакат и развернул его перед усачом. Тот даже бровью не повел. Вернее, усом. Недоуменно смотрел на меня.

– Э… Симпатично вышло. Болельщицы подарили?

– Ага, одна светловолосая болельщица. И играет она, и рисует, а потом еще и тренера своего ко мне подсылает.

До него дошло быстро. Нахмурился. Попытался забрать творчество своей подопечной, но Пантелей тут выступил вперед и выхватил улику первым. Мол, нечего на его трофей покушаться.

Тренер же смотрел прямо на меня, а потом протянул листок бумаги со словами:

– Это расписание игр моих девочек. Не знаю, почему, но, когда вы сегодня пришли на трибуну, Кошкина только что из тру… В общем, играть стала, как никогда. Я так понимаю, дышит неровно к вашим заслугам.

Пантелей заржал, а я нахмурился. В смысле, играть стала, как никогда? А потом я вспомнил, как она на меня посмотрела. С ненавистью и такой злобой, что до меня дошло, и я тоже заулыбался. Правда, кроме того, что мое чувство собственной важности было почесано, эта информация больше ничем не представлялась интересной. Спросил тренера:

– Рад за вашу… Как там ее…

– Кошкину.

Пантелей опять заржал. До меня не сразу дошел каламбур. Ну, да, ну, да. Кошка с собакой. Смейся, мой двухметровый друг, у тебя тоже рано или поздно появится своя такая интересная особа.

– Вячеслав. Вы же чемпион, наверняка помните, каково это в самом начале. Сегодня девочки выступали за пределами города впервые. Они стушевались, но вы вернули мне игрока в строй, а Черепашкина, как обычно, потянулась за ней. Они хорошие и простые девочки, а еще они хотят играть.