– Зря вы так, Петр Тихонович. По-моему, она говорит правду. Да и Элина Константиновна подтвердить сможет. Сможет… сможет же?

Петр прикрыл глаза.

– Вы ее видели? Говорили с ней?

– Видел. Но не говорил. Она по-прежнему без сознания.

– Скот! Ну, скот же! Вот… – Арсений, не найдя других слов, шарахнул кулаком по столу, так, что ложка в кружке звякнула.

Петр открыл глаза, покосился на кружку – и, встав, долил им еще чаю.

– Ну а Элину-то он зачем в… погреб? Объяснил?

– Объяснил. Тут вот какая ситуация, Петр Тихонович. Когда Элина Константиновна позвонила Конищеву, чтобы сообщить о том, что иконы подделаны, он уже был на взводе. Дело в том, что… Вы чай пейте, пейте… Там, как я понял, тетушка ваша справки наводила, так? – Петр кивнул. – Ну вот. И эта информация до Конищева-младшего дошла – что кто-то этими иконами интересуется. Он так толком и не смог объяснить, зачем пригласил Элину Константиновну к себе и… Ну и все остальное. Говорит, просто испугался.

– Просто испугался. Конечно. Так просто. Это… – Петр шумно выдохнул. – Это по-другому называется. Снова на смягчающие обстоятельства рассчитывает, гад. Он ее – что, чем-то опоил, ударил, как так вышло?

– Обыкновенно вышло, – невесело вздохнул Арсений. – Если человек не ждет подвоха и полностью доверяет собеседнику, то завалить и связать – плевое дело. Особенно если, так сказать, «собеседник» к этому готовился. Тем более, мужчине – женщину. Так что тут… Мразь он, конечно. Как говорят: хозяин так любил свою собаку, что отрезал ей хвост по частям, – Арсений снова сердито звякнул ложечкой. – Он же все выводил, если вдруг что, на убийство по неосторожности. То есть, он точно знал, что она должна умереть. Но не его руками. Мразь!

Петр молча вытянул из подставки лист бумаги и принялся размашисто писать.

– Заявление на самоотвод пишите?

Петр молча дописал, поставил подпись и отбросил ручку.

– Его. Если с Элей… если… – он шумно выдохнул. – Руки у меня будут развязаны. И я его убью.

– Эх, Петр Тихонович… – только и вздохнул Кораблев.

– Осуждаешь меня? – зачем-то спросил Петр. – За то, что я с ней…

– Да как тут осуждать? – кривовато улыбнулся Арсений. – Она же такая... красивая. Хорошая. И все с ней будет в порядке! Давайте чай пить, Петр Тихонович.

– Давай лучше чай пить и дело в порядок приводить. Нам его передавать завтра.

Утром, когда Петр, зевая и потирая глаза, пил из стакана с дедовым серебряным подстаканником – видел бы дед, по рукам бы надавал – растворимый кофе, зазвонил телефон. Номер незнакомый, но Пётр взял трубку.

– Тихий, слушаю.

– Здравствуйте, следователь Тихий. Это вас из больницы беспокоят. Тамара Александровна, врач из реанимации.

– Да? – вышло тихо-тихо.

– Вам лучше приехать.

– Что?.. – кроме этого короткого слова из трех букв, не получилось произнести ничего. И липкий, тошнотворный, до головокружения страх, от которого он прятался всю ночь, ковыряясь с бумагами, тут же подхватил, ударил под ноги, окутал, оплел паутиной.

– Девушка пришла в себя. И буянит. Вас требует.

Петр прикрыл глаза. Буянит. Буянит. Буянит. Какое прекрасное слово.

– Скажите ей, что я скоро буду.

– Уж будьте так любезны

– Судя по всему, пневмония мимо.

– Слава богу!

– Температуры не было, в легких чисто, – доктор проигнорировала слова Петра. – Анализы для ее состояния – неплохие. В общем, похоже на то, что молодой здоровый организм справился. С переохлаждением, обезвоживанием, истощением. Что до психики…

– Что? – Петр резко остановился.

– Девушка пережила тяжелое травмирующее событие. Возможен ПТСР.

– Посттравматический синдром?!

– Посттравматическое стрессовое расстройство.

– Это точно?

– Я не знаю, я не специалист. Но на вашем месте советую быть готовым ко всему.

Матовая дверь реанимационной палаты открылась. А, когда они вошли, то все пришло в бурное движение, этому месту обычно не свойственное. Эля, которая вчера лежала без сознания на высокой реанимационной кровати, с этой кровати соскочила.

– Капельница! – заорала медсестра, но стойка капельницы уже с грохотом упала, а сама Эля двумя руками обнимала Петра за спину и шептала: «Ты пришел. Ты пришел. Ты пришел. Я знала, что ты придешь за мной».

Так, все сопли внутрь. Сердце, сука, прекрати выламывать ребра. Руки, не трястись. Все, работаем. Все остальное потом. Петр крепко, но бережно обнял Элю.

На всех свидетелей, на причитания медсестры и негромкую, вполголоса ругань доктора ему сейчас было плевать. Его руки медленно скользили по плечам и спине Эли.

Они теплая. Не ледяная, как вчера. Без жара, как опасался врач. Нормальная теплая Эля. Только слегка дрожит.

– Следователь Тихий, если вы немедленно все это не прекратите, я зову охрану. Это вам палата реанимации, а не цирк.

Это очень хорошо, что у Эли такой строгий врач. Петр попытался отцепить от себя Элю, но без особого результата.

– Там игла вбок пошла, сейчас руку раздует! – причитала медсестра.

А вот это уже серьезно.

– Эля, давай разберемся с капельницей.

Ему удалось усадить Элю на кровать, и медсестра вытащил иглу из Элиной руки, заклеила пластырем сгиб локтя.

– Ну вот, совсем немного же оставалось докапать, – проворчала она.

– Простите, – пробормотала Эля. Руки Петра она не выпускала. Петр обернулся. Тамара Александровна стояла у дверей палаты с крайне недовольным видом и сложив руки на груди. Петр развел руки. Эля его ладонь по-прежнему не выпускала.

– Эля, – он наклонился к ней. – Элечка… – провел рукой по щеке. – Мне нужно поговорить с доктором. Там, в коридоре. А потом я вернусь.

– Знаешь, – она смотрела ему в глаза совершенно серьезно. И таким взглядом, как будто всех этих страшных событий не было. Внешне такая привычная, его любимая Эля. – У меня было время… много времени… как следует подумать над твоим предложением. Я хочу переехать к тебе. Прямо сейчас. Можно?

Впору смеяться. Если бы… если бы не было так тревожно.

– Договорились, – он сжал ее руку. – А пока ляг, полежи. Я скоро.

– Я не буду ложиться. Я буду ждать тебя так. Сидя.

– Хорошо, – вздохнул Петр.

– Ну вот, вы сами все видите.

Петр видел. Только не понимал – что.

– Какие есть варианты?

– Вариантов два, – резко заговорила доктор. – Первый – правильный с медицинской точки зрения. Девушка остается в больнице, мы ее переводим из реанимации, еще покапаем, понаблюдаем за тем, как восстанавливается организм. Но, с учетом ее психического состояния – будем держать на транквилизаторах. Буйство и скандалы нам тут не нужны, понимаете?

– Понимаю. Второй вариант?

– Второй вариант вы озвучили сами. Вы ее забираете под свою ответственность, подписываете мне документы о самовольном уходе и предупреждении об ответственности. Сами за ней наблюдаете или организовываете наблюдение в домашних условиях. Если не справляетесь – привозите обратно в больницу. Для состояния ее психики в данный момент это, возможно, наилучший вариант – привычная обстановка и близкий человек рядом. Но я говорю – возможно. Что на самом деле лучше – решать вам. Раз вы муж. Будущий. Я… я вам советовать ничего не могу и не буду, – доктор вдруг вздохнула. – Дежурство было тяжелое, голова совсем не варит.

– Я все подпишу и заберу ее домой.

Эле выдали какие-то безразмерные, видавшие виды тапки. На ее плечи Петр накинул свою куртку. А у выхода на улицу подхватил Элю на руки и, повернувшись боком, плечом толкнул дверь. Элина обхватила его шею руками и уткнулась в нее лицом.

Все хорошо, родная. Мы едем домой.

– Эля, мы договариваемся так. Ты ложишься в эту постель и встаешь, только если тебе нужно сходить на кухню и взять еды, или если тебе надо в туалет. В остальное время ты лежишь в постели. Под одеялом. Вот второе, кстати. Лежишь, спишь, смотришь телевизор – вот пульт. Кушаешь тоже в постели. Я приеду вечером. Если я не обнаружу в постели крошек от еды – я буду очень разочарован.