Я тут же жалею об этом и вскрикиваю, когда мощный удар приходится на стекло, и Рафаэла тянет меня вниз.

Выстрел.

Кто-то только что выстрелил в окно машины. Дрожь, пробегающая по моему телу, отражает мою нервозность и растерянность.

Что происходит? — В отчаянии бормочу я Рафаэле, и в ответ она лишь отрицательно качает головой.

Несмотря на бледное лицо, она бесконечно более уравновешена, чем я, и держит свое тело поверх моего, заставляя меня оставаться лежащей на полу машины.

Автомобиль получает сильный удар, и его резко сносит на обочину. Я снова кричу, не в силах сдержать себя, потому что, хотя я не вижу, что происходит, шум наполняет мое сознание образами сцен из боевиков, которые захватывают на экране телевизора, но в реальной жизни оказываются безнадежными.

Шины гулко скребут по асфальту, а слишком знакомые звуки выстрелов становятся громче внутри машины, когда открываются передние окна. Мое тело ударяется о сиденья, между которыми оно зажато, превращая и без того нелегкую задачу дышать под весом Рафаэлы и давлением, нагнетающим ужас в моих венах, в нечто почти невозможное.

Я молюсь. Не Богу, а Ла Санте.

Я сжимаю глаза так сильно, что веки и роговица сливаются воедино, и в бесконечное время, когда путаница вокруг меня, кажется, только усиливается, я умоляю ее, чтобы, где бы я ни была, Витторио пришел мне на помощь.

Я не хочу умирать… Я не хочу умирать.

Рыдания сворачивают мое пересохшее горло, и оглушительный шум заполняет уши, возвещая о том, что что-то взорвалось или столкнулось с чем-то достаточно твердым, чтобы показалось, что наступил конец света. Я благодарна, что не вижу ничего, кроме внутренних уголков век.

Страх, сжимающий мои органы, держит мое тело полностью приклеенным к телу Рафаэлы, и, когда водитель нажимает на тормоз, это ощущение становится бесконечно сильнее. Машина скользит по трассе на большой скорости, и я произношу новую молитву.

Я прошу Ла Санту, чтобы, если мне придется умереть, это случилось именно сейчас, потому что, хотя я не имею ни малейшего представления о том, что происходит, предчувствие, отравляющее неконтролируемые удары моего сердца, говорит мне, что смерть во время переворачивания будет гораздо более доброй судьбой, чем то, что могут планировать люди, стреляющие в нас.

Моя грудь сильно ударяется о землю, когда машина поднимается в воздух, и боль пронизывает все мое тело до такой степени, что у меня перехватывает дыхание, как только колеса возвращаются на землю.

Плач Рафаэлы становится самым громким звуком, который я слышу, и осознание того, что любое ее равновесие кануло в лету, усиливает мой ужас в огромных дозах.

Меня тошнит. Мне хочется вырвать

Секунда, которую длится эта мысль, – все, что предшествует моменту, когда шины автомобиля внезапно уменьшаются в размерах, унося колеса прямо по земле. Водитель теряет контроль над рулем, и внедорожник неуправляемо вращается на абсурдно высокой скорости, пока не ударяется достаточно сильно, чтобы срикошетить.

Каждое из этих событий сотрясает мое тело в машине, словно напиток в коктейльном шейкере, и если я думала, что боль пронзает меня, пока машина просто тормозит и подпрыгивает на асфальте, то, когда она наконец останавливается, сдерживаемая тем, с чем столкнулась, мой открытый рот не в состоянии втянуть даже унцию воздуха.

Я не могу пошевелиться. Я даже не могу плакать. Мое зрение затуманено слезами и головокружением. Сильный запах дыма, просачивающийся сквозь окна, - лишь еще один раздражитель в хаосе все более приближающихся звуков, которые окружают меня.

Я снова закрываю глаза, когда они начинают гореть, и чувствую, как горячая, липкая жидкость попадает на единственный участок моей кожи, который не прикрыт телом Рафаэлы. Это мой локоть, застрявший в щели между двумя передними сиденьями машины. Я изо всех сил пытаюсь не позволить своим мыслям блуждать, но посреди страха, боли и полной безнадежности это невыигрышная битва.

Удары сотрясают кузов машины, словно пулемет, доминируя над моим слухом и создавая впечатление, что это единственное из моих пяти чувств, которое еще работает. Поэтому, когда на нас опускается тишина, а единственное движение, которое я ощущаю рядом, это учащенное дыхание Рафаэлы, прижавшейся к моей пояснице, я уверена, что было бы гораздо лучше, если бы я умерла.

Не знаю, был ли это жест милосердия или насмешка судьбы, но я теряю сознание.

ГЛАВА 61

ВИТТОРИО КАТАНЕО

— Ну же, Дон! Ты уже устал? Может, принести тебе стул? — Тициано дразнится, передвигая ноги по ковру, а я провожу рукой по лбу, чтобы пот не капал мне в глаза, полностью игнорируя брата.

Не знаю, узнает ли он когда-нибудь, что его тактика на меня не действует. Его правый кулак приближается к моему лицу, и я закрываюсь от него. Он поворачивает тело, поднимая ногу, чтобы попытаться ударить меня по ребрам, и я, воспользовавшись моментом, протягиваю ему руку.

Удар его спины о мат громкий, но ему не требуется и двух секунд, чтобы подняться на ноги. Мы ходим по небольшому невидимому кругу на полу, окружая друг друга.

После разговора с Маттео у меня голова была забита настолько, что я почувствовал необходимость сменить костюм на тренировочную одежду, а офис на спортзал. Найти Тициано на ковре было приятным сюрпризом, потому что мне действительно нужен был вызов, и, к моему разочарованию, младший босс – единственный, кто обычно предлагает мне настоящий вызов.

— Да, Дарио, — отвечаю я на звонок, когда голос моего охранника звучит через электронное устройство в моем ухе.

— У нас проблема. — Его тон заставляет меня отказаться от боевой стойки и привести тело в состояние совершенно иной боевой готовности. Тициано хмурит брови и тоже встает, опустив руки по бокам.

— Что за проблема? — Мой брат подходит ко мне, останавливаясь слишком близко, как будто этого движения было достаточно, чтобы он мог услышать, что говорят мне на ухо.

— Мы пока не знаем, что произошло, но экономку нашли без сознания на дороге, ведущей к особняку.

— Луиджию? — Спрашиваю я, хотя понимаю, что это невозможно.

Эта женщина практически не выходит из дома. А вот Рафаэла, я знаю, была за пределами участка, потому что Габриэлла ушла вместе с ней. Я стискиваю зубы в ожидании ответа, который занимает гораздо больше времени, чем позволяет скорость звука.

— Нет, сэр.

— Габриэлла? — Две секунды колебаний это все, что мне нужно, чтобы начать двигаться, немедленно добраться до канатов ринга и перешагнуть через них.

— Мы не знаем, где она, сэр.

***

Гостиная дома превратилась в операционный центр, и я хожу по ней, наблюдая за каждым освещенным экраном компьютера, слыша каждый щелчок мыши и каждое нажатие клавиш.

Несмотря на все усилия врачей за те два часа, что прошли с момента обнаружения Рафаэлы, девушка до сих пор не очнулась. Каждую секунду, пока она не открывает свой чертов рот, я чувствую, что трачу свою жизнь впустую. Хотя в глубине души я знаю, что ничего полезного она не скажет.

Я принял душ, переоделся. Я поговорил с людьми, которые нашли домработницу без сознания. Я просмотрел видеозаписи с камер наблюдения, на которых было видно, как белый фургон без опознавательных знаков бросает бессознательное тело Рафаэлы в самой отдаленной точке от того места, где обычно ходят патрули. Я отдавал приказы и видел, как они выполняются. Я следовал определению основных планов действий, чтобы проследить шаги Рафаэлы и Габриэллы с момента их ухода из дома.

Я видел изображения двух машин, на которых Габриэллу увезли из поместья, обе были уничтожены, безжизненные тела ее охранников, всех пятерых остались целы, без сомнения, как послание. По той же причине Рафаэла была брошена здесь, без сознания, но без серьезных травм.

Все это время я не снимал с лица контрольную маску. Обещание смерти, пульсирующее в моей груди, как второе сердце, – это совсем другой вид обратного отсчета.