– Да почему?!

– Отвечу, Проша, как студент-юрист: по Муленскому ордонансу одна тысяча пятьсот шестьдесят шестого года от Рождества Христова.

– Что еще за ордонанс такой?

– Против подозрительных бродяг, Прохор.

Друзья задумались. Правда, и на этот раз долго скучать им не дали. Лязгнул засов:

– Дэмьен Вальен, выходи!

– Я, да?

– Ты-ты! Да побыстрее давай!

Вздохнув, Дэмьен грустно кивнул и вышел вслед за стражей. Не прошло и пяти минут, как его счастливая физиономия заглянула в решетчатое окно:

– А меня ведь отпустили, парни! Честное слово, отпустили. И вас отпустят. Встретимся за деревней – этакое дело надобно хорошенько спрыснуть у Алена! Я буду вас ждать, лады?

– Лады. – Друзья несколько воспрянули духом. – Только не забывай, нам в Шербур надо!

– Не забуду! – Отцепившись от прутьев решетки, счастливый пропойца спрыгнул на траву вниз и скрылся за деревьями сада.

– Во! – покачал головой Митрий. – Может, и нам так вот свезет?

Прохор перекрестился:

– Помоги, Богородица Тихвинская!

Мэтр Окюлер задумчиво проводил взглядом убегающего бродягу. Этот был бы восемнадцатым. А в прошлом году было шестнадцать. Негоже прибавлять, даже на двух человек – где сразу два, там потом и требовать будут больше.

– Что такое? – Чиновник обернулся на слабый стук. – А, это ты, Гарани? Ну, чего-нибудь выслушал?

– Они говорили на каком-то странном языке, господин помощник. Может, и вправду – поляки?

– Поляки? – Экюлье усмехнулся. – А мне вот почему-то кажется, что это – еретики с юга! Говор у них – ну, точно как в Лангедоке, уж ты мне поверь, довелось слышать.

Секретарь почтительно кивнул.

Чиновник задумчиво прошелся по кабинету:

– Даже если они и дворяне, то – южные. Ах, Гарани, от них прямо-таки разит гугенотами!

– У вас великолепный нюх на еретиков, сударь!

– Сколько еретиков у нас было в прошлом году?

– Э… Шестеро, господин помощник.

– А в отчете?

– И в отчете – шестеро, вы же сами тогда сказали…

– Шестеро, – помощник вздохнул. – А в этом году – уже семь. Плюс еще три – десять!

– Очень хорошо, месье!

Мэтр Окюлер насмешливо посмотрел на секретаря:

– Чего ж хорошего? В этом году мы укажем десять еретиков, а в следующем сколько укажут ловить – пятнадцать? Двадцать? Оно нам надо?

– Так, значит, этих отпускаем? Или – задерживаем для проверки?

– Ни то ни другое, – усмехнулся чиновник. – Слишком уж они ушлые – от таких могут быть проблемы. А потому поступим, как велит нам Муленский ордонанс Божьей милостью короля Карла. Как раз для статистики нам нужно трое бродяг, ни больше, ни меньше.

Каторжная тюрьма Шербура представляла собой тесный и на редкость зловонный подвал с земляным полом и охапками старой сырой соломы, на которой, с разной степенью удобства, и располагались каторжники – человек двадцать, в большинстве своем забитые, отчаявшиеся люди, вовсе не походящие обликом на закоренелых преступников. В основном бродяги, конечно, хотя попадались и явные разбойники, и даже один брачный аферист, с которым новые узники – Иван, Прохор и Митька – общались куда как больше, нежели с другими, больно уж человек попался хороший, общительный и приятный с виду парень – приятный, это насколько можно было судить по слабому лучу света, пробивавшемуся в небольшое, забранное толстой решеткой оконце под самым потолком.

Собственно, аферист, едва увидев новеньких, представился первым. Встал, галантно поклонился, гремя цепями, даже попытался было снять воображаемую шляпу, но не смог – цепь оказалась короткой. Тем не менее улыбнулся каторжник вполне дружелюбно:

– Жан-Мари де ла Май, многоженец, да и вообще – большой любитель женщин.

– Так вы дворянин? – услыхав звучную фамилию, удивленно переспросил Митрий. – Дворянин – и здесь?!

– К сожалению, эти проклятые судейские совсем осатанели. – Де ла Май пожал плечами. – Не доверяют слову дворянина! Требуют в подтверждение титула какие-то там бумажки.

– А какой у вас титул?

– Граф, конечно! – приосанился каторжник. – Ну, не маркиз же! Эти маркизские титулы, знаете ли, в Париже продаются по пять ливров за штуку.

– Неужели по пять ливров? – улыбнувшись, вступил в беседу Иван. – Не дороговато ли будет, месье?

– О, нет-нет… А вы, я вижу, тоже из благородных. Наверное, откуда-то с юга?

– Из Лотарингии. – Митрий побыстрей встрял в беседу. – На юге-то, известно – одни гугеноты, мы к таким не относимся!

– Ах, ну как же, как же! – звеня цепями, расшаркался новый знакомец, еще раз поклонился, а затем задвинул длинную и цветистую речь о дворянской гордости, женщинах и «гнусном племени мелких и мстительных пигмеев» – судейских.

К явному удовольствию оратора, Митрий слушал, развесив уши, однако его привлекала скорее форма, чем содержание речи.

«Гнуснопрославленный лжесудьишка», «обезьяноподобный прелатишка, склонный к мерзким забавам», «пресытившаяся бумажная тварь» и «алчные черви, пожирающие законы Франции» – это были еще не самые яркие эпитеты сего продолжительного монолога.

Прохор его не слушал – большей частью не понимал, а что понимал, так в то и не собирался вникать – не любил болтунов.

Иван тоже не столько слушал, сколько пристально наблюдал – и вовсе не только за де ла Маем – если это была настоящая фамилия Жана-Мари. Молодой, ладно скроенный, с буйными черными кудрями, обрамляющими нарочито бледное лицо красавчика сердцееда, граф – или псевдограф – вовсе не казался пустым напыщенным щеголем. О, нет! Он явно был опасен! Глаза – темные и прищуренные – смотрели уж чересчур пристально, а в манере держаться преобладали повадки бретера. И не только это… Вернее, не только сам Жан-Мари… Еще и другие. Их отношение. Сидели, слушали, кивали – никто даже не пикнул! Что, так уважали «графа»? Или просто-напросто боялись? Тогда наверняка у этого красавчика в подвале должны быть сообщники… хотя бы во-он тот верзила с жутким шрамом через все лицо. Кажется, Иван его уже где-то видел… точно ведь видел, только вот где? Ладно, не суть… Кроме верзилы на роль сообщников, пожалуй, тянула еще пара типов: вон тот, угрюмый, в углу… или этот вот юный субъект с подбитым глазом. Ишь, как они смотрят… Как ловят каждое слово…

– Ну вот в общих чертах и все, что я хотел бы сказать. – Закончив речь, де ла Май улыбнулся. Надо признать, даже если он был фальшивым графом – а, скорее всего, именно таким образом и обстояло дело, – но тем не менее говорил хорошо. По всему чувствовалось – учился ораторскому мастерству у кого-то знающего… или сам не так давно был студентом.

– Прекрасная речь, ваше сиятельство! – первым зааплодировал нагловатого вида юнец с подбитым глазом.

Парня тут же поддержали верзила и угрюмый, а за ними – и все остальные узники. По всему подвалу зазвенели цепи.

Благосклонно оглядевшись, красавчик великосветски кивнул:

– Спасибо, друзья мои!

И тут же повернулся к новеньким:

– Честное слово, изнемогаю от нетерпения узнать ваши славные имена!

Друзья представились.

– Жан? Димитри, Про-хор? Так, говорите, из Лотарингии? Да вы присаживайтесь на солому, не стойте. Мерло, будь любезен, подстели соломки гостям…

– Ну да, нашел гостей, – скривившись, по-русски прошептал Прохор. – Не своей волей…

Мерло – тот самый верзила со шрамом – живо подтащил кипы, предварительно кого-то с них согнав. Да-а… Жан-Мари де ла Май явно был тут главным.

– Что ж, – усевшись напротив новичков, прищурился «граф». – Поведайте-ка, каким образом вы очутились в наших краях?