Лишь для забот нам отдых нужен,
Лишь от врага придет покой,
Лишь ворох сена – лучший ужин,
Лишь спящий – верный часовой, —
с выражением продекламировал мэтр.
Иван тут же продолжил, хотя вообще-то к стихам относился равнодушно, но вот Вийона знал:
К добру приводит лишь измена,
Лишь трус – заведомый смельчак,
Всего незыблемее пена,
И лишь влюбленный – не дурак.
– Замечательные стихи, – одобрительно кивнул месье Огюстен. – Люблю Вийона и вообще вагантов, хотя дочери мои говорят, что они уже давным-давно устарели и… Как это они выразились-то? Ага, «не отражают современного мира», вот!
– У вас есть дочери? – осведомился юноша.
– Да, целых три, – с гордостью промолвил мэтр. – Старшая, Колетт, правда, уже замужем. Осталось еще двух выдать. Вы давно учитесь?
– В общем-то, да.
– И, верно, посещаете поэтические салоны? Ах, как я мечтаю об этом!
– А вы, мэтр Огюстен, наверное, и сами пишете? – с улыбкой поинтересовался Иван. – Прочли бы хоть что-нибудь, а?
– Гм… – Мэтр несколько сконфузился. – Видите ли, я ведь только еще начинающий поэт… Впрочем, если хотите…
По небу плыли злые тучи,
Но солнце было в вышине,
Лучами к осени зовущее…
Иван не очень-то прислушивался к чтению мэтра, все думал, как бы половчей перевести разговор на темницу и узников. И в этом ему неожиданно помогли появившиеся в таверне девицы, судя по манерам и одежде – с обширными декольте блузам, – явно из какого-нибудь лупанара.
К удивлению юноши, девицы первым делом подошли к палачу, разом поклонились, а уж потом, дождавшись милостивого кивка, подсели за соседний столик, где уже порывались петь песни.
– У них вы тоже казнили родственников? – полюбопытствовал Иван.
Мэтр улыбнулся:
– Как раз нет. Эти девушки были приговорены к битью кнутом. Знаете, друг мой, можно ведь ударить по-разному – перешибить позвоночник или так, слегка погладить. Ну, разве ж я могу причинить боль столь юным созданиям, пусть даже и не очень порядочным?
– А часто… – Иван откашлялся, взглянув прямо в глаза палача. – Часто вам приходится… перебивать позвоночник?
– Один раз пришлось, – тихо отозвался мэтр. – Когда злодея, насиловавшего и убивавшего детей, приговорили лишь к битью кнутом. Всего лишь…
– И много в замковой тюрьме подобных злодеев? – еще тише поинтересовался Иван.
– Сейчас – нет.
– А кто же там сидит?
– Государственные преступники, друг мой! – Палач хохотнул.
– Преступники? – нарочито недоверчиво хмыкнул юноша. – Да какие у вас, в Кане, могут быть преступники? Украл кто-нибудь пару куриц – вот и весь злодей.
– Не скажи… – Палач огляделся. – Сейчас вот сидит один. Совсем молодой парень, из местных, кстати, – тоже студент. Говорят, он участвовал в покушении на короля!
– Да вы что!
– То-то!
Иван заволновался, даже, неловко потянувшись за бокалом, опрокинул, разлив вино по столу:
– И что, его скоро казнят?
– Нет, – помотал головой мэтр. – Повезут в Париж для дальнейшего следствия. Кто его знает, может, парень-то и не виноват вовсе? У нас там многие так считают. Все же свой, местный, нормандец, не какой-нибудь там бретонец или пикардиец.
– Вы говорите – студент… – Не замечая того, юноша поставил локти в вино. – Так, может, я его знаю?
– Может, и знаешь. – Месье Огюстен пожал плечами. – Вроде бы парня зовут Жан. Или – Поль. Или – Жан-Поль.
– Жан-Поль… – шепотом повторил Иван.
Мэтр Огюстен проводил своего слегка опьяневшего собутыльника почти до самого дома, где и откланялся, уговорившись встретиться завтра, только уже не в таверне, а на свежем воздухе – прогуляться вдоль реки, мэтр обещал потрясающий по красоте закат.
– Ну, как? – Митрий с Прохором еле дождались, когда их припозднившийся приятель поднимется по лестнице. – Узнал что-нибудь?
– Да, узнал, – устало улыбнулся Иван. – Вы что, уже спать собрались?
– Так время-то…
– Ну, уж нет, не спать – поработать нужно. Впрочем, это касается только тебя, Митрий.
– А чего сделать-то?
– Да пустяк – всего-то к завтрашнему дню стихи сочинить.
Митькины стихи – которые, Иван, естественно, выдал за свои собственные – мэтру Огюстену понравились, особенно строчки про «сорочьи гнезда омелы» и люцерну, зреющую на «изумрудноглазых полях». В свою очередь, и сам господин палач не преминул прочесть парочку собственных творений, конечно же удостоившихся весьма лестных эпитетов со стороны «восторженного парижского сочинителя». Вообще-то если честно – то половину того, что с таким вдохновением читал мэтр, Иван просто не понял – не настолько хорошо еще знал язык, – что отнюдь не мешало ему бурно восхищаться красотой рифмы и слога.
Обещанный мэтром Огюстеном закат и в самом деле оказался изумительным по своей красоте. Оранжевое, купающееся в золотисто-палевых облаках солнце, как в зеркале, отражалось в спокойных водах реки, средь черного кружева акаций и ивы. И облака, и небо, и солнце, и росший у противоположного берега камыш удивительно спокойно гармонировали друг с другом, создавая впечатление легкости, надежности и покоя.
– Очень, очень красиво, – улыбаясь, кивал головою Иван. – Нет, не зря вы меня сюда привели! Вы случайно не пишете картины, месье Огюстен? Нет? Напрасно… А то запечатлели бы всю эту красоту. Клянусь, она этого достойна.
– Картины? – На лице мэтра появился легкий налет задумчивости. – А что? Может, и вправду стоит попробовать? В конце концов, не так уж и дорого стоят краски и кисти.
– Вот-вот, – одобрил Иван. – Попробуйте. У нас в Сорбонне, кстати, многие рисуют, очень многие…
Иван специально завел разговор об университете: поговорил о науках, о профессорах, о студентах… и тут же, словно бы невзначай, вскользь поинтересовался тем самым студентом, что томится сейчас в замковой тюрьме.
– Как бишь его? – Юноша щелкнул пальцами. – Жан-Пьер, кажется.
– Жан-Поль, – поправил мэтр. – Недолго уж ему осталось томиться – в пятницу повезут в Париж. Да не как-нибудь, а в карете, под особой охраной, словно какого-нибудь пэра! Весь замок об этом судачит.
– Неужто – в карете? – похлопал глазами Иван. – Ну и ну! И не боятся где-нибудь застрять? Ведь карета-то далеко не везде проедет.
– Да не застрянут, не впервой. – Палач улыбнулся. – Почтовым трактом поедут, через Лизье. Там дорога хорошая. А стража будет не наша – парижская.
– Ага… – прошептал юноша. – Через Лизье, значит… В пятницу…
Осталось три дня.
Всего три дня.
Целых три дня!
Весь следующий день друзья посвятили разработке нового плана. Думали долго, до хрипоты спорили и даже ругались. Прохор с ходу предложил, не мудрствуя лукаво, просто-напросто подстеречь тюремную карету где-нибудь в тихом и безлюдном месте да, разогнав стражу, освободить пленника.
– Ага, разгоним мы стражу, как же! – тут же засомневался Митрий. – Мы ведь даже не знаем, сколько их там будет, стражников. Наверняка где-то около десятка, а может, и побольше. Все на сытых конях, с оружием. А нас всего трое… К тому же стражники могут иметь приказ стрелять без предупреждения во всякого, кто подойдет слишком близко.
– Очень даже может быть, – поддержал Иван. – Нет, с наскоку тут ничего не выйдет, и говорить нечего. Посмотрим-ка еще раз: что мы имеем? Карета – раз, стража – два… Стражники. Между прочим, не местные, из Парижа прибыли, так что в случае осложнения обстановки палить будут в каждого встречного-поперечного – ни родственников, ни друзей у них здесь нет.
