Боцзюэ бросил взгляд на лежавшую перед ним сотню лянов высокопробного блестящего серебра и обратился к Симэню.

– Ну как, брат? Похлопочешь за него?

– Инспектора Лэя я плохо знаю, – отвечал Симэнь. – А с начальником таможни Цянем поговорить попробую. Ему и подарок потом поднесу. А серебро мне не нужно.

– Нет, брат, ты не прав, – заметил Боцзюэ. – Тебя человек об одолжении просит, а ты, выходит, все издержки должен нести? Где же такое видано? И еще. Своим отказом ты брата Хуана в неловкое положение ставишь. Значит, по-твоему, он мало дал. Я бы на твоем месте серебро взял, хотя для тебя оно и ничего не значит. Ведь это серебро пойдет тому же Цяню, так что тебе, брат, пригодится. А тебе, брат Хуан, надо прямо сказать, здорово повезло. Сделает письмо свое дело, и выйдут твои тесть с шурином целыми и невредимыми. А раз батюшку деньгами не удивишь, стало быть, смекай. Придется, значит, тебе раскошелиться, на большой пир у певиц нас приглашать. Тогда уж повеселимся.

– Об этом не извольте беспокоиться, – заверил его Хуан Четвертый. – И пир устроим, и тестю велю отблагодарить заступников. Поверьте моему слову, я из-за тестя с шурином дни и ночи бегал, да ничего у меня не выходило. Если б не батюшка, не знаю, что и делать.

– А ты как же думал, дурацкая твоя башка?! – поддакивал Боцзюэ. – Кто ж за тестя должен хлопотать, как не ты! Ты ж с его дочерью милуешься.

– Жена у меня глаз не осушает, – говорил Хуан. – А без тестя дом кормильца лишился.

Вняв доводам Боцзюэ, Симэнь согласился принять в дар удостоверение на рис, а от серебра отказался.

– Батюшка, сжальтесь надо мной, примите, прошу вас! – вновь принялся умолять Хуан Четвертый, а потом направился к выходу.

– Поди-ка сюда! – окликнул его Боцзюэ. – Так когда же нужно письмо?

– Чем скорее, тем лучше, – отвечал Хуан. – Если б нынче составили, я бы завтра же утром сына с посыльным отправил. Хуан Четвертый стал упрашивать Симэня: – Сделайте милость, пошлите кого-нибудь, я бы с ним уговорился.

– Ладно, сейчас напишем, – проговорил Симэнь и позвал Дайаня. – Вот с братом Хуаном письмо отнесешь.

Хуан Четвертый, увидев Дайаня, откланялся и вышел. Подойдя к воротам, он попросил у Дайаня оставленный с серебром кошелек. Тот направился в дальние покои к Юэнян.

Хозяйка с горничными Юйсяо и Сяоюй занимались шитьем. Слуга подошел к ним и спросил кошелек.

– Видишь, делом заняты, – говорила Юйсяо. – Пусть завтра приходит.

– Когда ж ему завтра? – объяснял Дайань. – Он с раннего утра в Дунпин уходит. Давай скорее.

– Ну отдай же ему! – сказала Юэнян. – Чего человека держать?

– Кошелек с серебром в кладовой лежит, – ворчала Юйсяо. – Не украдут, не волнуйся.

Она прошла в кладовую и, высыпав на кровать серебро, протянула кошелек.

– На, бери, арестантское отродье! – крикнула она. – А то пристал, как пиявка, – вынь да положь. Зубы у нас разгорелись на его кошелек!

– Человек просит, – говорил Дайань. – Я бы не пришел.

Когда Дайань миновал внутренние ворота, из кошелька вдруг выпал похожий на грибную шляпку слиток в три ляна. Это Юйсяо, сгоряча вытряхивая серебро, прорвала бумажный пакет. Слиток и застрял на дне кошелька. «Вот и мне перепало!» – обрадовался слуга и спрятал слиток в рукав. Потом он вернул кошелек Хуану Четвертому и они договорились о встрече.

Симэнь тем временем вернулся в кабинет и велел сюцаю Вэню составить письмо, чтобы передать потом Дайаню, а сам залюбовался снегом. Падал он крупными пушистыми хлопьями, которые порхали и кружились, словно тополиный пух или грушевые лепестки. Симэнь открыл жбан выдержанного вина феи Магу и велел Чуньхуну процедить. Чжэн Чунь между тем играл на цитре и тихо пел. Симэнь заказал ему цикл «Под ивами повеял тихий ветерок».

Появился Циньтун.

– Дядя Хань велел передать вам это письмо, батюшка, – заявил он.

Симэнь заглянул в прошение.

– Отнесешь его за городские ворота лекарю Жэню, – распорядился он. – Попросишь, чтобы он при случае вручил его акцизному инспектору и замолвил слово насчет освобождения Ханя от барщинной повинности.

– Нынче уж поздно, – говорил Циньтун. – Я завтра с утра отнесу.

– Ладно, – согласился хозяин.

Немного погодя вошел Лайань с квадратной коробкой в руках. В ней стояли кушанья: блюдо жаренной с картофелем курятины, фаршированное с луком мясо, фрикадельки с картофелем, вареная баранина, жареная свинина, рубец и легкое, отвар из печени, говяжья требуху и жареные свиные почки. Помимо этого на столе появились две тарелки испеченных на розоватом гусином сале лепешек.

За стол четвертым сел Чэнь Цзинцзи. Симэнь наказал Ван Цзину подать два блюда кушаний и сладостей Чжэн Чуню, а также налить певцу два больших кубка вина.

– Мне столько не выпить, – отвешивая поклон, говорил певец.

– Ишь какой ты умный! – вмешался Боцзюэ. – Гляди, на дворе холод завернул. Оттого батюшка тебя и угощает. Брат у тебя выпьет, только поднеси, а ты почему же отказываешься?

– Брат пьет, а я не могу, – отвечал Чжэн Чунь.

– Ну, выпей хоть чарку! – настаивал Боцзюэ. – А вторую пусть Ван Цзин за тебя осушит.

– Я тоже не пью, батюшка, – говорил Ван Цзин.

– Ах ты! – воскликнул Боцзюэ. – Да ты за него выпей. Тебе же честь оказывают. Как говорится: от подношения старшего да не откажется младший. – Боцзюэ встал и продолжал, обращаясь к Ван Цзину: – Я тебе повелеваю выпить чарку!

Ван Цзин зажал нос и одним духом опрокинул чарку.

– Ну чего ты, сукин сын, его неволишь? – вмешался Симэнь Цинь.

Осталось еще больше, чем полчарки вина, и Боцзюэ велел допить Чуньхуну, а Чжэн Чуня попросил спеть южные напевы.

– Погоди! Мы с почтенным Вэнем застольную игру начнем, а когда пить будем, ты нам споешь, – велел Симэнь. – Так будет интереснее.

Хозяин велел Ван Цзину подать кости.

– Вам первому бросать, почтенный господин Вэнь, – предложил хозяин.

– Нет, нет, – вежливо отказывался сюцай. – Начинайте вы, почтеннейший господин Ин. Да, позвольте узнать ваше прозвание, сударь.

– Мое скромное прозвание Наньпо, что значит Южный скос, – отвечал Боцзюэ.

– Разрешите, почтенный сударь, я вам поясню, откуда пошло такое прозвище, – игриво обратился к сюцаю Симэнь. – Видите ли, за день у его хозяйки столько посетителей перебывает, что под вечер отхожего ведра не хватает, а вываливать поблизости от дому неудобно – соседи начнут ругаться. Вот он и заставляет прислугу за южный амбар выносить. Оттого и прозывается Южный сброс.

– Вы, батюшка, ошибаетесь, – заметил, улыбаясь, сюцай Вэнь. – Господин Ин изволил сказать не «сброс», а «скос». Иероглиф «сброс» состоит из знаков «жидкость» и «выпуск», а «скос» из знаков «почва» и «поверхность», своим смыслом напоминая нам берег реки с бродом…

– Вы, сударь, будто в воду глядели, – отозвался Симэнь. – Жена у него как раз со всяким сбродом-то целыми днями шашни водит.

– Ну, что вы такое говорите! – воскликнул Вэнь.

– Я вам вот что скажу, почтеннейший Куйсюань, – заговорил, обращаясь к сюцаю, Боцзюэ. – Он ведь всякий раз не упускает случая, чтобы хоть чем-нибудь меня да подковырнуть.

– А ведь без колкости, господа, и шутки быть не может, – заключил сюцай. – Так уж исстари повелось.

– Давайте играть, сударь! – предложил сюцаю Боцзюэ, – ведь с ним препираться – дело пустое. Облить человека грязью он мастер. Ваша очередь, сударь! И без церемоний.

– Вы бросаете кость и декламируете строку либо из стихотворения или романса, либо из песни или оды, – излагал условия игры сюцай Вэнь. – Но она непременно должна начинаться со слова «снег». Кто сумеет подобрать строку, пьет малую чарку, кто не сможет – большой штрафной кубок.

Сюцай Вэнь бросил кость. Выпала единица.

– Есть! – сказал он. – «Снег все еще лежит, а уточки давно уж прилетели».

Он передал кости Ин Боцзюэ. У того выпала пятерка.

– Пощадите душу грешную! – пролепетал он после длительного раздумья. Наконец-то его осенило: – А, придумал, придумал! «Снегом покрытые сливы цветы в снегу распустились». Здорово!