– Нет, такое не пойдет, почтеннейший, – возразил сюцай. – У вас слово «снег» встречается дважды. Первое – лишнее.

– Почему? – настаивал Боцзюэ. – Вначале шел мелкий снег, потом повалил крупный.

– Ну и мастак ты зубы заговаривать, – заметил Симэнь и велел Ван Цзину наполнить штрафной кубок.

Чуньхун хлопнул в ладоши и запел южный романс на мотив «Остановив коня, внимаю»:

Только Боцзюэ взял штрафной кубок, появился Лайань. Он принес сладости: тарелку пирожков с фруктовой начинкой, пирожки, поджаренные на коровьем масле, жареные каштаны, вяленые финики, лущеные орехи, тыквенные семечки, отборные груши, красные яблоки, водяные орехи и каштаны, обжаренные в коровьем масле витые крендельки, а также завернутые в мандариновые листочки черные шарики.

Боцзюэ захватил их целую пригоршню. Пахнуло ароматом. По вкусу они чем-то напоминали мед, но были гораздо приятнее и нежнее.

– Что это такое? – спрашивал Боцзюэ.

– Угадай! – говорил Симэнь.

– Не обсахаренное мыло?

Симэнь рассмеялся.

– Мне что-то вкусное мыло не попадалось.

– Я хотел сказать, пилюли из сливовой пастилы, – продолжал Боцзюэ. – Но тогда откуда в них косточка?

– Поди-ка сюда, – не выдержал Симэнь. – Так и быть, скажу, что это такое. Тебе такое лакомство и во сне не снилось. Мне слуга из Ханчжоу привез. «Слива в мундире» – вот как называется. Со многими целебными снадобьями на меду варится, с плодами земляничного дерева кипятится. А снаружи завертывается в мяту и мандариновые листья. Вот отчего такой аромат. Стоит принять одну натощак – и появляется аппетит, очищается грудь. Замечательное средство от дурного запаха изо рта и мокроты, а как отрезвляет и улучшает пищеварение! Со «сливой в мундире» никакие пилюли в сравнение не идут.

– Хорошо, что сказал! Откуда бы мне знать?! – заключил Боцзюэ и обернулся к сюцаю Вэню: – Давайте отведаем еще, почтеннейший, а? – Боцзюэ кликнул Ван Цзина: – Подай-ка бумагу! Надо будет домой захватить, жену побаловать.

Боцзюэ потянулся за витыми крендельками.

– Чжэн Чунь! – крикнул он. – Это правда, твоя сестра Айюэ сама готовила?

– Неужели, батюшка, я решусь вас обманывать?! – отвечал, опустившись на колени, певец. – Сестрица долго старалась, чтобы батюшку почтить.

– А сверху-то ну как есть раковина, – расхваливал витые крендельки Боцзюэ. – Дочке моей, искуснице, спасибо говори. И как цвета подобрала – нежно-розовый и белоснежный.

– Признаться, сынок, терзают мою душу эти крендельки, – заметил Симэнь. – Во всем доме только покойница жена такие пекла. А теперь кто для меня постарается?

– А я, знаешь, не огорчаюсь! – продолжал Боцзюэ. – Что я тебе говорил! Одной мастерицы лишился, тут же другая нашлась… Где ты их только берешь? Видать, сами к тебе идут.

– Брось уж чепуху-то болтать! – шутя хлопнул его по плечу Симэнь, а сам до того рассмеялся, что не стало видно даже щелок сощуренных глаз.

– Вашей близости, господа, можно прямо позавидовать, – говорил сюцай Вэнь.

– А как же! – воскликнул Боцзюэ. – Он же мне зятем доводится.

– А я ему отчим вот уж два десятка лет, – не уступил Симэнь.

Заметив, что они начали поддевать друг друга, Чэнь Цзинцзи встал и вышел, а сюцай Вэнь, прикрывая рот, от души смеялся.

Немного погодя Боцзюэ осушил штрафной кубок. Настал черед Симэню бросать кости. У него выпала семерка. Он долго думал, наконец сказал:

– Я возьму строку из «Ароматного пояса»:

– Не пойдет! – крикнул Боцзюэ. – У тебя «снег» на девятое место попал. Пей штрафной!

Боцзюэ поспешно наполнил узорный серебряный кубок и поставил перед Симэнем, а сам обратился к Чуньхуну:

– У тебя, сынок, от песен рот тесен. А ну-ка, спой еще!

Чуньхун хлопнул в ладоши и запел на тот же мотив:

Опускались сумерки. Зажгли свечи, и Симэнь осушил штрафной кубок.

– Раз нет зятя, вам, господин Вэнь, придется игру завершить, – сказал Боцзюэ.

Сюцай взял кости. Выпала единица. Вэнь призадумался, огляделся. На стене висела парная надпись золотом, гласившая:

Сюцай Вэнь выпалил вторую строку.

– Нет, сударь, такое не пойдет! – возражал Боцзюэ. – Не ваши эти строки, не от души сказаны. Вам штрафную!

Чуньхун наполнил кубок, но сюцаю было не до вина. Он сидел в кресле и клевал носом. Потом встал и откланялся. Боцзюэ попытался его удержать.

– Зачем человека неволить?! – заметил Симэнь. – Люди образованные столько не пьют. – Симэнь обернулся к Хуатуну: – Ступай проводи учителя на покой.

И сюцай Вэнь, ни слова не говоря, удалился.

– Да, Куйсюань нынче что-то сплоховал, – говорил Боцзюэ. – Много ли выпил и уж раскис.

Долго они еще пировали. Наконец Боцзюэ поднялся.

– Тьма кромешная на дворе, – говорил он. – И выпил я порядком. Не забудь, брат, вели Дайаню пораньше письмо отнести.

– Я ж ему уже передал, ты разве не видел? – говорил Симэнь. – Завтра с утра отправлю.

Боцзюэ отдернул занавеску. Погода стояла пасмурная, идти было скользко. Боцзюэ обернулся и попросил фонарь.

– Мы с Чжэн Чунем вместе пойдем, – сказал он.

Симэнь наградил Чжэн Чуня пятью цянями серебра и положил в коробку медовых слив.

– Сестре Айюэ от меня передай, – наказал Симэнь и пошутил над Боцзюэ: – А тебе с младшим братом поваднее будет.

– Лишнего не болтай! – урезонил его Боцзюэ. – Мы с ним пойдем как отец с сыном. А с негодницей Айюэ у меня особый разговор будет.

Циньтун проводил их за ворота. Симэнь обождал, пока уберут посуду, потом, опираясь на несшего фонарь Лайаня, вышел через боковую дверь в сад и направился к покоям Пань Цзиньлянь. Калитка оказалась запертой, и Симэнь незаметно добрался до флигеля Ли Пинъэр. На стук вышла Сючунь. Лайань удалился, а Симэнь прошел в гостиную и стал глядеть на портрет покойной.

– Жертвы ставили? – спросил он.

– Только что, батюшка, – отвечала вышедшая кормилица Жуи.

Симэнь прошел в спальню и уселся в кресло. Инчунь подала ему чай, и Симэнь велел горничной раздеть его. Жуи сразу смекнула, что он собирается остаться на ночлег и, поспешно разобрав постель, согрела ее грелкой. Сючунь заперла за собой боковую дверь, и обе горничные легли в гостиной на скамейках.