– То есть сделала ровно тоже самое, что ты сотворила с моей одеждой. Вломилась в мою комнату, набила мой шкаф непонятными тряпками. Вот теперь сама их и носи.

– А я говорила Вадику, что ты не оценишь. Неблагодарная, избалованная соплячка! Лондон ей не нравится! Новый гардероб от лучшего дизайнера столицы не подходит! Тебя не в Лондонский университет, тебя в интернат надо! Для трудных подростков. Пусть тебе там мозги вправляют.

– А без тебя плачет половина публичных домов Рязани, но я же молчу, – меня бьет от нервной дрожи, но я стараюсь держать лицо и впиваюсь ногтями в кожу ладоней, чтобы не сделать то же самое с лицом мачехи.

– Я скажу отцу, ты поняла меня? Я сейчас же скажу отцу и буду настаивать на твоей отправке в интернат. Неуправляемая!

Ви хлопает дверью и сваливает. Падаю спиной на кровать прямо в кучу одежды, стучу кулаками по матрасу и бессильно рычу в потолок. Достала. Кто бы знал, как эта стерва меня достала! Псевдоинтеллигенция, которая и нормальной книги-то в руках никогда не держала. Вот что мужчины находят в таких курицах? Там же одна извилина в голове и та, чтобы уши не падали. Неужели они все и правда думают только тем, что у них в штанах?

Ужасно думать так об отце. Но я правда его не понимаю!

Встаю, ищу старый альбом и снова забираюсь на кровать, притянув к себе плюшевого мишку. Отец собрал в него для меня фотографии мамы. Вот она красивая. Утонченная и такая настоящая. В кремовом легком платье или теплой шубке всегда элегантна и притягательна. Добрый взгляд, искренняя улыбка и почти нет косметики. Вот такую женщину я бы приняла рядом с отцом. Он заслуживает большего, а не эту… Ви!

В груде новой одежды настойчиво звонит телефон. Раскапываю его и долго смотрю на экран, но все же решаю сжалиться и беру трубку.

– Привет, пап, – устраиваюсь удобнее, отложив альбом с фотографиями в сторону.

– Ты почему трубку не берешь? Я весь день тебе звоню, – начинает с наезда.

– Ты меня обманул. Ты обещал сегодняшний вечер мне!

– Аня, – его голос смягчается. – Анют, так вышло. Мне пришлось срочно улететь.

– У тебя всегда срочно, пап. Работа превыше всего, а я подожду. А потом улечу в Лондон или в какой-нибудь интернат во Владивостоке, чтобы не раздражать Ви, и можно будет вообще про меня забыть. Нет дочери – нет проблем!

– Ты не права, малыш. Я только и делаю, что думаю о тебе. О твоем будущем.

– А не надо о будущем, папа! Мне отец сейчас нужен. Сейчас, понимаешь?! – хлюпаю носом.

– Анютка, – папин голос просаживается и хрипит, – дочь, я люблю тебя больше всего на свете.

– Я больше тебе не верю… – смахиваю слезы с щек.

– Малыш, на одном из комбинатов произошло ЧП. Я обязан быть здесь сейчас. Две недели, максимум три и я буду дома. Мы сходим с тобой и в кино, и в кафе, – начинает он.

– Значит, чтобы у меня появился отец, должно произойти ЧП? – накатившая истерика сменяется обидной злостью.

– Аня, не дури! Не дури, слышишь меня? – отец начинает нервничать.

– Я поняла, пап. Пока, – сбрасываю.

Он звонит еще и еще. Сначала прячу телефон под подушку, потом и вовсе выключаю. В мою комнату фурией влетает мачеха и пытается вручить мне свой телефон. Не беру. Ставит его на громкую. Чтобы не слышать отца, прячусь с головой под подушку и прижимаю ее к ушам. Звуки становятся глухими и булькающими, ничего невозможно разобрать. В тишине и темноте слезы льются нескончаемым потоком. Кусаю губы, сжимаю зубы, прикусываю до боли язык, но ничего не помогает. Вся моя семья – это отец. И вот я действительно очень его люблю, а он… Он любит Ви и свою работу.

Мысль о ЧП не выходит у меня из головы. Она почему-то плавно трансформируется в мысли о Максе, но я не могу ничего понять. Устало засыпаю прямо в груде одежды. Среди ночи вяло поднимаюсь, чтобы выключить свет, и снова забываюсь беспокойным сном.

Встаю на рассвете. Под глазами отеки, они опять красные, на губе свежая ранка и настроение в заднице.

Лениво умываюсь, леплю патчи, чтобы снять отек, и достаю свой синтезатор. Подключаю его к портативной колонке и, ударив по клавишам, играю Free As A Birdj от Омара Эйкрам. Она разносится по комнате легкой, но грустной мелодией, отражая лишь часть того, что творится у меня внутри, но так захотелось именно ее, что я позволяю себе окунуться в эмоции этой композиции. Творчество всегда спасало меня от одиночества. Танцы и музыка… В этом часть меня, часть моей души.

– Ты время видела?! – неожиданно передо мной вырастает Ви. Я и не слышала, как она вошла.

Мачеха грубо выдергивает шнур из колонки и зло сверкает в меня заспанным взглядом.

– Выйди из моей комнаты, – у меня нет сил с ней ругаться.

– Ты не представляешь, как меня достали твои капризы! – шипит она и со злостью дергает инструмент со стойки. Тащит его к окну.

– Не смей! Не смей, Ви! – подскакиваю, но спотыкаюсь о стойку и вместе с ней падаю на пол, царапаясь об заглушки на металлических ножках. – Ви!

Она открывает окно и с садистским удовольствием швыряет мой синтезатор со второго этажа. Я отсюда слышу, как он разбивается об плитку во дворе.

– Ненавижу тебя! Я тебя ненавижу! – ору на нее.

– Переживу, – захлопывает окно. – Скорее бы он уже дел тебя куда-нибудь. Я хоть высплюсь.

Забыв про патчи и наплевав на обувь, босиком сбегаю по ступенькам, вылетаю на улицу под свои окна. Ко мне уже бежит Олег, а я нервно начинаю собирать осколки пластика и отлетевшие от такого удара клавиши. Он помогает, с искренним волнением поглядывая на меня.

– Это можно починить? – сев на узорчатую плитку, смотрю в одну точку.

– Я не знаю, Ань, – тихо и без официоза. – Может купим новый после занятий? Уверен, отец не будет против.

– Мне не нужен новый. Мне нужен этот! Отец подарил мне его после победы на конкурсе в восьмом классе. Тогда он еще позволял мне играть.

– Понял. Я попробую узнать насчет ремонта. Вставай, – поднимается сам и протягивает мне руку.

Цепляюсь за его пальцы, подтягивает, а я, не выдержав, прижимаюсь к крепкой, твердой груди мужчины и реву ему в футболку. Просто потому, что хотя бы ему не все равно сейчас. Просто потому, что хотя бы он оказался рядом.

Олег забирает с собой то, что еще недавно было музыкальным инструментом, а я возвращаюсь в дом, чтобы собраться на занятия.

В машине еду молча. Мне пусто и тяжело, словно на плечи положили по паре кирпичей. Телефон включаю. Начинают приходить уведомления о пропущенных звонках от отца, следом сообщения. Не читая, смахиваю их с экрана, но телефон вдруг начинает звонить. Пугаюсь и роняю его себе под ноги. Нахожу. Снова отец. Заношу его в черный список. Он звонит Олегу, тот тактично извиняется и обещает перезвонить позже.

Паркуется возле лицея. Помогает мне выйти.

– Выше нос, Анют, – подмигивает он. На белой футболке начальника охраны еще не высохли следы моих слез.

– Я тебе футболку испортила, – извиняюсь в тоскливой улыбке.

– Ерунда. Не натвори ничего сегодня, – просит.

– Не обещаю, – пожав плечами, плетусь на занятия.

Олежа остается во дворе с местной охраной.

Мне нужен Макс. Больше никто не поможет. Мне почему-то кажется, что он не откажет. Ищу его взглядом, пока не чувствую его взгляд на себе. Так смотрит только он, и я безошибочно поворачиваю голову в правильном направлении.

Решительно иду к парню. Смотрит на меня, как на букашку. Надменный засранец!

– Мне нужна твоя помощь, – с ходу озвучиваю, зачем подошла. Его идеальная бровь приподнимается в удивлении. – Пожалуйста.

– С чего вдруг я опять должен тебе помогать? – складывает на груди сильные руки.

– Ты же хочешь получить ответ на свой вопрос? Если поможешь, все узнаешь. Только не плачь, если мы вляпаемся в совсем недетские неприятности, – мои губы растягиваются в провокационной улыбке, а тело само копирует и его позу, и даже вздернутую бровь.

Это вызов, ударивший прямо по его самолюбию. Он его теперь из принципа примет.