— При чем тут старший? — настороженно спросил Яан.
— Олава перебросили в Ряпинаский лесхоз.
Вмешался Эндель.
— Собственно, я не против этой вылазки, — пояснил он. — Но пусть люди говорят не об уголовщине, а о политическом акте.
— У нас для такой политической демонстрации, — сказал Роотс, — недостает пустяка: армии. Кто нам обеспечит тылы со стороны деревни и со стороны озера? — На него вдруг нахлынуло острое чувство беспокойства, подозрительности: — Кто проверит, нет ли засады в доме?
— Засады — это моя забота, — разъяснил Вяртмаа. — Моя и моих людей. Оясоо уверяет, что уже сколотили отряд, он перекроет обе дороги к лесхозу.
— С Оясоо я встречусь, — хмуро пообещал Роотс. — Кажется, всё. Извините, что обратно вам придется пешком. Не будем дразнить гусей. Итак, шестого июня, в восемнадцать часов.
До бункера они шли молча. И только спустившись в свое жилье, Эльмар сказал:
— За такой зевок мне пять нарядов вне очереди полагается. Надо же — вдвоем вылезать из бункера!
— Но если бы не твой зевок, — возразил Эндель, — не было бы и встречи.
Роотс сумел разыскать двух братьев, которых его люди доставили к берегу Чудского озера.
— Ты пойдешь со мною? — спросил Яан у Арво.
— Так, — сказал Арво.
— Так, — повторил Айвар.
— Вы сможете перекрыть дороги?
— Сможем, — сказали братья.
Роотс заходил, вдруг яростно бросил:
— Если что… и дом сожгу, и мать.
— Не надо так с нами, — сказал Арво.
— Не надо, — повторил Айвар.
Подобной атаке подвергся на другой день и сам Роотс. Роберт Килп, который встретился с ним на краю болота, потребовал ударить разом по лесхозу и исполкому волостного Совета. В ответ на все уговоры Килпа, на все его напоминания о принесенной клятве главарь банды отвечал только одно:
— У меня не армия, у меня всего полтора десятка человек, и я каждым дорожу.
Пряча скрытую ненависть к этому мужику, вообразившему себя эстонским фюрером, Килп предложил:
— Если уж брать штурмом лесхоз, то с фейерверком, Роотс, чтоб пол-леса сгорело.
— Лес наше богатство, — усмехнулся Роотс, — с чем мы останемся без него? А вы эстонец, господин Тесьма?
Роберт Килп смачно сплюнул:
— Ты вот что… Я был эстонцем, еще когда ты соску жевал. Я буду ждать здесь, Роотс. Ежедневно в четыре, на почте в Выыпсу. Значит, твое впечатление о Казеорге-младшем?
— С ним можно поднимать людей, — обронил Роотс. — Я извещу вас через Сторожа.
Роберт Килп неловко помялся.
— Планетный Гость доверил мне известить тебя, Яан Роотс. После первой же крупной акции ты вправе рассчитывать на политическое убежище в Швеции. Тебе открыт счет в шведском банке.
— Гарантии… И хотелось бы знать номер своего счета. Знать до акции, господин Тесьма.
Никто не мог сообразить, каким образом Самуэль Цернаск, побывав в банке и расспросив всех, кого смог, про день и час выплаты, подал об этом знак Роотсу. И тем более трудно было предположить, что после многочисленных проверок Яан Роотс сделает еще одну.
Смуглый появился в домике лесничего неожиданно, под вечер, застал Ааре в компании с захмелевшим прорабом. Вызвав старика к двери, пришедший шепотом пояснил, что он товарищ Херберта Йоала. Старик кивнул, пригласил гостя к столу, налил в стакан самогону. Гость отхлебнул, сблизил два стакана и при этом быстрым движением насыпал в стакан прораба какой-то порошок. Он дождался, пока собутыльник лесничего, расплескивая жидкость по подбородку, свитеру, штанам, отхлебнет несколько раз, медленно сползет на пол и начнет мерный с присвистыванием храп.
— До полуночи выспится, — рассмеялся Смуглый. — Вы уж, папаша, извините, но у нас с Хербертом был такой уговор: если я успею привести до операции своих на подмогу, чтобы непременно заявился сюда!
Фраза была явно двусмысленная. Она могла означать, что Йоала привлек в район операции каких-то лесных братьев, могла дать понять, что лесничий видит перед собой посланца организаторов бункера, если он был «придуман». Ааре добродушно усмехнулся.
— Йоала учился с сыном когда-то в Тарту, разок гостил у меня. С тех пор я о нем не слыхивал.
— Странно, — Смуглый нахмурился. — Он сказал точно: лесничий Казеорг приютит.
Ааре пожал плечами.
— В ночлеге никому не отказывал.
Он подошел к печке, снял крышку с кастрюли — запахло слегка пропеченной картошкой.
— А я о вас, папаша, — говорил Смуглый, с хрустом надкусывая картофелину, — еще от одного человека слышал. Хиндрихсона — не знали такого? В одной камере с ним сиживал.
Старик пододвинул к гостю стакан.
— Пей, да с языка не лей. Вы что — на чужбине с ним успели побывать?
— Какая чужбина? — удивился Смуглый. — В Таллинне с ним знакомство свел, в заключении.
— Или вы околесицу несете, или он нес, — старик выдвинул ящик буфета, швырнул на стол два письма. — Одно из Стокгольма прислал, второе — из Буэнос-Айреса. Кому верить?
Смуглый словно принюхивался к конвертам, вытащил письма, пробежал глазом, взглянул на старика:
— Дыма без огня не бывает, папаша, Хиндрихсон виделся с вашим сыном — перед тем, как его накрыли.
«Значит, все-таки их видели вместе, — подумал лесничий. — Иначе кто бы вообще стал лепить Энделя к Хиндрихсону?» И решив это для себя, он пренебрег советом Мюри и ринулся в расставленную ему ловушку.
— Да, было такое, — жестко сказал он. — Эндель выполнил мою волю. Но уж извините, гость, я не всякому это выложу.
Он увидел наставленный на себя карабин, положил тяжелые кулаки на стол, нагнулся вперед.
— Теперь ясно, от кого вы. Только напрасно — на этом языке мы не договоримся.
Спящий замычал и заворочался. Смуглый резко обернулся на звук и в то же мгновение старик двинул на него стол всей мощью своего тела, а еще через мгновение прижал его в угол, отбросив ногой карабин.
— Я мог бы тебя придушить, как молодого петушка, — насмешливо рявкнул старик. — Говори, для чего тебе вся эта волынка!
Смуглый захрипел. Старик отпустил его, спокойно поднял стол, расставил стулья.
— Если тебе так уж нужно знать, — угрюмо сказал Казеорг, — я передал Хиндрихсону адрес брата. Это единственное, что я мог сделать для друга. А теперь уходи.
Смуглый скованной походкой двинулся к карабину. Старик не мешал ему. Поднял оружие, ухмыльнулся:
— Надо было давно это объяснить. Вы избавили бы и себя и меня от многих тревожных минут. Теперь последний вопрос, и я уйду. У местных строителей можно наскрести денег?
— Они все ждут получки. У меня позанимали. До шестого выплаты не будет. Что тебе еще?
Смуглый взял ведро с водой, поднес его к похрапывающему прорабу, начал поливать его тонкой струей, мял уши, хлопал по щекам. Наконец бандиту удалось заставить того открыть глаза, из горла захмелевшего вырвалось мычание.
— Деньги! — орал ему в ухо Смуглый. — Деньги есть?
— Не дали, — вдруг произнес прораб. — Шестого будут… А, тля! — выругался он и завалился на бок.
Смуглый пошел к двери, невесело сказал:
— Извините меня, папаша. Не по своему хотению. Я надеюсь при следующей нашей встрече быть галантнее.
Он поклонился и прикрыл за собой дверь.
Прораб сел.
— Извините, папаша. Я надеюсь, следующая встреча с ним будет куда менее галантной с нашей стороны.
Без стука вошел рабочий в куртке, измазанной белилами.
— Разрешите, товарищ младший лейтенант? — обратился он к прорабу. — Того, кто вышел от вас, поджидал за деревьями старик. Как и приказано было, не тревожили.
— Приметы, сержант?
— В темени не много разглядишь. Но разок прожектором по чаще пошарили. С лица сморчок, нос будто клюв. Зарисовал по памяти.
Чернышев, Мюри и Анвельт разглядывали в уездном отделе зарисовку сержанта.
— Не встречал, — сказал Анвельт.
— На гриб смахивает, — что-то вспоминая, произнес Пауль, и вдруг его осенило: — Да, конечно же, сторож. Музейный. Значит, он перебрался к Роотсу.
