В их Обители произошли перемены. С благословения Нимандера, горячо почитавшего Матерь-Тьму, ей были переданы все земельные владения. Мало того, все принадлежавшие к роду Пурейк тисте вместе со своей прислугой, а также воины, нищенствующие монахи и ученые теперь служили Матери-Тьме, приняв имя «анди», Детей Ночи.

Первый Сын Тьмы, повелитель Аномандер, которому подчинялся Келларас, охотно прославлял легион Хуста и открыто восхищался Обителью Хуст. Его войска первыми прибыли на юг, на подмогу пограничникам после обороны рудников, и Галар помнил, как повелитель Аномандер пересек залитую кровью землю, чтобы поговорить с Торас Редон, самой старшей из воинов, которая взяла на себя командование пограничниками, а затем официально получила звание командира. Тот поход сам по себе был достоин уважения: повелитель мог с легкостью вызвать Торас к себе, но вместо этого сам отправился на поле боя, чтобы похлопать ее по плечу, удивив всех присутствовавших.

В тот день все воины, которым вскоре предстояло стать солдатами легиона Хуста, тоже почувствовали себя анди, Сыновьями и Дочерями Ночи.

Никто из них не мог представить, какими окажутся последствия этого судьбоносного момента: в результате начались политические распри, и в отношениях между легионом Урусандера и легионом Хуста пролегла трещина. Не один месяц подряд сражавшиеся бок о бок Галар Барас и его друзья Хустейны с их внушающим страх оружием вдруг стали чужими в войске Урусандера.

Несмотря на всю абсурдность и даже пагубность ситуации, любые попытки навести мосты через эту трещину заканчивались неудачей. Большую часть легиона Урусандера распустили, отправив пребывать в состоянии неизвестности в рядах резерва, в то время как легион Хуста остался нетронутым, продолжая бдительно нести охрану драгоценных рудников. Как пробормотала, здорово приняв на грудь, Торас Редон однажды ночью у себя в штаб-квартире, когда все разошлись и остались лишь Галар и его командир, мир стал катастрофой. Вспомнив об этом, Галар позволил себе улыбнуться. Он не был тогда пьян, поскольку не переваривал спиртного, а вот Торас прикончила в одиночку почти целый кувшин вина, но потом они ни в чем не винили друг друга. Для обоих это стало первой физической близостью с кем бы то ни было со времен войны. Галар и Торас нуждались друг в друге, и хотя потом они редко говорили о той ночи – единственной, которую провели вместе, – Торас как-то призналась, что специально тогда так наклюкалась, чтобы набраться смелости и затащить его в постель. Когда Галар рассмеялся, она оскорбленно отвернулась, и он поспешил объяснить, что это всего лишь от удивления: сам он вплоть до того мгновения тоже боялся быть отвергнутым.

Теперь Барас понимал, что им следовало ухватиться за этот миг откровенности, посмотреть друг другу в глаза и выковать из своих желаний один общий клинок. При этих мыслях улыбка Галара померкла, как бывало каждый раз, стоило лишь ему погрузиться в воспоминания.

Всего несколько месяцев спустя Торас отослала его прочь, отправив служить в Харканасе связным легиона Хуста. Ну не странно ли, что отвага мужчины и женщины, сражавшихся бок о бок на войне, осталась где-то на поле брани? Хотя, если хорошенько подумать, то это, пожалуй, и к лучшему. В конце концов, Торас Редон была замужем, и ее супругом был не кто иной, как Калат Хустейн, сын Хенаральда – того самого, который вручил ему меч Хуста.

Теперь, когда Галар большую часть времени находился в Цитадели, он мог в любое время найти утешение в объятиях кого-нибудь из жриц, хотя пока что обходился без этого. Он проводил дни, будто в осаде, не обращая внимания на половину нацеленного на него оружия, и каждую ночь устало тащился в свое скромное жилище, жалея, что не переносит спиртного.

Он слышал, будто Калата Хустейна назначили командиром смотрителей Внешних пределов, далеко к северу от равнины Призрачной Судьбы. Осталась ли Торас теперь одна? Напивается ли она в чужих объятиях? Барас этого не знал и, откровенно говоря, знать не хотел.

И все же он не мог побороть смешанного с тревогой нетерпения, когда они въехали в основательно прореженный Старый лес. Покинув его молчаливую сень, воины должны были увидеть кузницу Хуста и сам Большой дом. Галар убеждал себя, что не стоит на что-либо рассчитывать: вероятно, Торас тут даже не было, поскольку рудники, где стоял легион, располагались намного южнее. Собственно, будет даже лучше, если ее здесь не окажется. В последнее время в его жизни и без того хватает неразберихи.

С тех пор как Галар Барас поселился в городе, он понял, что трещина между легионами Урусандера и Хуста была лишь одной из многих и даже принятие титула «анди» стало источником раздоров. Да еще вдобавок росло могущество того, кто находился рядом с Матерью-Тьмой, и невозможно было предсказать, каким окажется предел амбиций повелителя Драконуса, хотя наиболее громогласные его очернители не колеблясь воображали самые злокозненные намерения. Галар считал положение Драконуса довольно шатким, особенно теперь, когда вовсю шли разговоры о браке – явно политическом союзе, целью которого было залечить старые раны и фактически предотвратить гражданскую войну. Если у Драконуса и имелись амбиции, вряд ли они простирались дальше укрепления уже обретенного им статуса, но даже тогда фаворит должен был понимать, что в любой момент может впасть в немилость.

Если только, как нагло заявляли его враги, Драконус не искал тайных союзников среди всех знатных семейств, дабы сделать брак в принципе невозможным. Пожалуй, это был наиболее правдоподобный из всех слухов; но с другой стороны, нельзя ведь сбрасывать со счетов и то, каким могуществом обладала сама Матерь-Тьма. Она вполне могла любить Драконуса – а Галар подозревал, что так и есть, – но не была склонна никому покоряться. Ее воля была подобна Нити Сердца у меча. Ни один возлюбленный был не в силах подчинить ее себе, и точно так же ее не могли убедить никакие аргументы.

Во многих отношениях Матерь-Тьма воплощала собой форулканский идеал справедливости и порядка – даже если сами форулканы в своем слепом фанатизме и не были способны это признать.

Галар считал, что именно таков величайший дар Матери-Тьмы ее детям, всем без исключения. Пока она была жива, можно было не опасаться беспорядка и хаоса, что успокаивало и служило величайшим утешением. Если брачный союз будет заключен, если Урусандер из Нерет-Сорра разделит правление с Матерью-Тьмой как ее законный муж, то, возможно, вражде придет конец, все трещины затянутся и легион Хуста сможет вздохнуть спокойно.

И как тогда поступит Драконус, для которого не останется места в Цитадели, как и во всем Харканасе? Признает свое поражение и удалится в северную Обитель на берегах реки Дорсан-Рил? Галар считал Драконуса достойным уважения и полагал, что повелитель подчинится воле той, кого любил.

Никто не может избежать в жизни горестных мгновений, боль утраты ведома абсолютно каждому. И Драконус достаточно умен, чтобы это понимать.

Мир был вполне возможен. Лишь глупец мог желать гражданской войны. Сыновья и дочери тисте отдали свои жизни, защищая королевство; пролилась кровь каждого дома и каждой Обители, от наиболее могущественных до самых мелких. Кто осмелился бы утверждать, будто это ничего не значит?

Командир Келларас молча ехал рядом с капитаном легиона Хуста. Он слышал бормотание, доносившееся из сделанных из чернодрева ножен на боку Галара, и от этого звука его пробирала дрожь, будто от прикосновения к трупу. Ему было известно немало историй об этом мрачном легионе и его внушающем страх оружии, но он впервые пребывал в обществе одного из тамошних солдат.

Покинув Харканас, они проехали вдоль реки Дорсан-Рил, оставив слева обширную равнину, а затем рощу утративших свои естественные свойства деревьев, прежнее название которой никто теперь не произносил без тени иронии. За все это время попутчики обменялись лишь парой слов; разговор не клеился, и Келларас начал верить в истории, которые слышал от стражей Цитадели, всех до единого ветеранов легиона Урусандера. Мечи Хуста были прокляты, и сочащийся из них яд отравлял их владельцев. Этих мужчин и женщин окружала темнота, но не чистая, как у тех, кто служил Матери-Тьме, а мутная, пронизанная чем-то болезненным, как будто зараженная хаосом Витра.