Благодарю моих первых читателей: Эйдана Пола Канавана, Шарон Сасаки, Даррена Тэрпина, Уильяма и Хэзел Хантер, а также Бария Ахмеда.

Обитель Пурейк

Аномандер

Андарист

Сильхас Гиблый

Келларас

Празек

Датенар

Обитель Драконс

Драконус

Ивис

Злоба

Зависть

Подлость

Аратан

Раскан

Сагандер

Обитель Тулла

Хиш Тулла

Рансепт

Сукуль Анхаду (заложница)

Дом Энес

Джайн Энес

Энесдия

Кадаспала

Крил Дюрав (заложник)

Дом Дюрав

Спиннок Дюрав

Фарор Хенд

Обитель Хуст (и легион Хуста)

Хуст Хенаральд

Калат Хустейн

Финарра Стоун

Торас Редон

Галар Барас

Абара-Делак

Кория Делат

Нерис Друкорлат

Сандалата Друкорлат

Орфантал

Вренек

Нерет-Сорр

Вата Урусандер

Оссерк

Хунн Раал

Рисп

Севегг

Серап

Ренарр

Гуррен

Офицеры легиона Урусандера

Скара Бандарис

Илгаст Ренд

Халлид Баханн

Эстала

Кагамандра Тулас

Шаренас Анхаду

Тате Лорат

Инфайен Менанд

Пограничники

Ринт

Вилл

Ферен

Галак

Лаханис

Традж

Цитадель

Синтара

Эмрал Ланеар

Эндест Силанн

Седорпул

Райз Герат

Легил Бехуст

Матерь-Тьма

Шейки

Шекканто Дерран

Чародей Реш

Капло Дрим

Скеленал

Ведьма Рувера

Азатанаи

Гриззин Фарл

Кильмандарос

Сешуль Лат

Эррастас

Каладан Бруд

Т’рисса

Старец

Яггуты

Худ

Готос

Хаут

Варандас

Кория Делат (заложница)

Прочие

Грипп Галас

Харал

Нарад

Бурса

Олар Этил

…Итак, ты нашел меня и желаешь услышать мой рассказ. Когда поэт говорит об истине с другим поэтом, на что стоит надеяться истине? Позволь мне кое о чем спросить тебя. Возможно ли в вымысле отыскать воспоминания? А может, ты хочешь обнаружить в воспоминаниях вымысел? Что из них услужливо кланяется другому? Измеряется ли мера величия исключительно подробностями? Вполне вероятно, если из подробностей состоит вся ткань мироздания, если все существующие в нем темы – не более чем смесь идеально упорядоченных и безошибочно составленных списков… и при условии, что я склонюсь перед вымыслом, как если бы он был доведенными до идеала воспоминаниями.

Но вот только похож ли я на того, кто преклонит колени?

Не существует историй, единственных в своем роде. Ничто не имеющее себе равных не заслуживает даже второго взгляда. Мы с тобой хорошо это знаем. Мы можем исписать тысячу свитков, излагая судьбы тех, кто считает, будто они являются началом и концом всего сущего, тех, кто помещает всю вселенную в маленькие деревянные шкатулки, которые затем запихивает себе под мышку, – наверняка ты повидал их немало, проходящих мимо. Им есть куда идти, и где бы ни находилось то место, оно нуждается в них, ибо без их впечатляющего появления наверняка перестало бы существовать.

Циничен ли мой смех? Звучит ли в нем презрение? Вздыхаю ли я, в очередной раз напоминая себе, что истины подобны скрытым в земле семенам, и кто может сказать, какая дикая жизнь родится из этих семян, если за ними ухаживать. Предсказания глупы, воинственные заявления жалки. Но все подобные споры давно позади. Если мы с тобой когда-то и вели их, то очень давно, в другую эпоху, когда оба были моложе, чем нам казалось.

Эта история будет подобна самой Тиаме, многоголовому созданию. Мне свойственно носить маски и говорить множеством голосов чужими устами. Даже когда я был зрячим, видеть одной лишь парой глаз было для меня подобием пытки, ибо я знал – чувствовал всей душой, – что мы с нашей единственной точкой зрения упускаем большую часть мира. И ничего не можем с этим поделать. Это наша преграда на пути к пониманию. Возможно, лишь поэты всерьез недовольны подобным положением дел. Не важно: если я вдруг чего-то и не вспомню, то попросту выдумаю.

Не существует историй, единственных в своем роде. Жизнь в одиночестве – это жизнь, стремительно движущаяся к смерти. Но слепой никогда не спешит; он лишь нащупывает свой путь, как и подобает в этом полном неопределенностей мире. Так что можешь воспринимать меня как метафору, ставшую реальностью.

Я – поэт Галлан, и слова мои будут жить вечно. Это не похвальба, а проклятие. Мое наследие – будущая мертвая туша, от которой станут отрывать по кусочку, пока все сущее не обратится в прах. И еще долгое время после того, как я испущу последний вздох, плоть моя будет шевелиться и содрогаться.

Когда я еще только начинал, то даже и представить себе не мог, что последние мои мгновения настанут здесь, на алтаре, под нависающим лезвием. Я не верил, что жизнь моя будет принесена в жертву какой-либо великой цели или станет платой за славу и уважение. Признаться, я вообще не думал, что потребуется какая бы то ни было жертва.

Никто не позволяет мертвым поэтам покоиться с миром. Мы подобны заветрившемуся куску мяса на заставленном свежими яствами обеденном столе. Приносят новое блюдо, которое оттесняет наши останки, и даже боги теряют надежду когда-нибудь навести порядок. Но есть истины, ведомые поэтам, и мы оба прекрасно знаем их ценность. Это своего рода хрящ, который мы без конца пережевываем.

«Аномандарис». Смелое название. Но помни, что я не всегда был слепым. Это история не одного только Аномандера. Она не поместится в маленькую шкатулку. Возможно даже, что сам Аномандер играет здесь наименее значительную роль. Тот, кого подталкивает в спину множество рук, будет двигаться лишь в одном направлении помимо своего желания.

Пожалуй, это не слишком уважительно с моей стороны. Но у меня есть на то свои причины.

Ты спросишь: а где же мое собственное место во всем этом? Нигде. Приди в Харканас, в моих воспоминаниях, в моем творении. Прогуляйся по Портретной галерее, и ты не найдешь там моего лица. Означает ли это затеряться в том самом мире, который нас создал, в котором существует наша плоть? Страдаешь ли ты в своем мире по той же причине? Блуждаешь ли, погруженный в размышления? Вздрагиваешь ли при виде собственной тени или вдруг перестаешь верить, что это и есть весь ты, с туманными перспективами и ничем не подтвержденными амбициями?

Или просто хмуро проходишь мимо, уверенный, что в руках у тебя действительно прекрасная шкатулка?..