Контексты «Книги Перемен» склоняют к тому, чтобы остановиться на значениях «свершение» и изредка «развитие», т. е. развитие и свершение того, что задумано в инициативе первого момента юань («импульс»).

Термин ли, благодаря палеографическому анализу (в словаре «Шовэнь» и у Таката), раскрывается как сокращение знака хэ («гармоническое сочетание», «примыкание вплотную») и дао («нож» → «разделять») (ср. функцию этого знака в фэнь – «разделять» → «доля», «часть» и т. п.). Если мы примем во внимание, что всякая грань, оформляющая предмет, в такой же мере отделяет его от одного предмета, в какой и соединяет его с иным, ставит предметы в соприкосновение, то понятно, почему в философском контексте это слово значит «оформление», «определение» (ср. приведенную выше схему Кумадзава Бандзан). Отсюда значения «соответствующий», «подходящий» (общая для комментаторов глосса ли равна и), «благоприятный». Эти значения отражены и в маньчжурском переводе ачабунь («…соответствие… польза… встреча»)[124]. Другое значение слова ли («точить нож», «острый»), вероятно, происходит от перенесения на этот знак значения другого слова ли («точильный камень», «точить»).

Контекст склоняется в данном случае к выбору значения «благоприятный».

Термин чжэн (также чжэнь) комментаторы понимают как чжэнгу («верный и крепкий»). Палеографический анализ[125] указывает, что в современной форме чжэн (чжэнь) мы имеем схождение знаков чжэн (чжэнь) и дин («треножник», «незыблемость»). Собственно чжэн (чжэнь) состоит из знаков бу («гадать», «спрашивать решение оракула») и бэй («раковина») как сокращения знака чжи («жертвоприношения», «дары»). В те времена, когда создавался данный знак, существовало убеждение, что высшая мудрость в решении вопросов жизни дается в ответах оракула, который ублаготворен жертвоприношением.

Люди, убежденные в этом, создали знак чжэн с указанным выше значением, и так как к решению оракула они относились как к чему-то незыблемому, то 1) естественно появление в этом знаке значения «незыблемость», «стойкость», «правота» и 2) понятны причины его схождения с дин («треножник», «незыблемость»).

Контексты «Книги Перемен» склоняют меня выбрать для перевода слова чжэн значение «стойкость».

Для понимания этих четырех терминов существенно еще одно наблюдение: в контекстах «Книги Перемен» они не стоят в тесной связи со всей фразой, если она не состоит только из этих четырех знаков; они точно вкраплены в текст, как цзи («счастье»), сюн («несчастье»), хуй («раскаяние») и другие подобные слова, которые, по основательному предположению А. Конради, являются позднейшими приписками. Я не утверждаю здесь, что это действительно позднейшие приписки, а ссылаюсь лишь на верное языковое чутье немецкого ученого, ощутившего разнородность текста «Книги Перемен» и этих терминов, стоящих как бы вне конструкции фразы. Только термины юань и ли иногда органически входят в контекст фразы. Кроме того, в тексте слова хэн и чжэн встречаются изолированно, а юань и ли – только в связи с другими (последующими) словами; следовательно, они выступают как определение и сказуемое.

Таким образом, можно сделать вывод, что эти термины представляют какой-то особый слой текста. Для объяснения их присутствия я могу предложить только следующую гипотезу: фразы, построенные из знаков юань, хэн, ли, чжэн, представляют собою мантические формулы, значение которых утрачено. Однако их полный аморфный синтетизм свидетельствует, что эти формулы гораздо древнее остального текста. Вероятно, они – остатки более ранней системы гадания[126].

Мне при данной гипотезе незачем считать их позднейшими приписками к тексту, как это делает А. Конради. Ведь его к этой мысли склонило предположение, что основной текст – это словарь, по которому вдруг начали гадать и сделали пояснительные приписки. Гораздо естественнее, по-моему, представить себе следующее. Система гадания на тысячелистнике сложилась под влиянием другой, более древней системы, из которой частично была заимствована и терминология. Первоначально эта новая система располагала только названиями гадательных категорий (названиями гексаграмм) и формулами, построенными из терминов юань, хэн, ли, чжэн.

Эти именно формулы, ввиду их лаконичности и многозначности, потребовали объяснений, которые были составлены из ходких поэтических образов, культовых изречений, поговорок[127] и т. п. Они-то и составили, как позднейший слой, текст «Книги Перемен».

Чтобы еще детальнее изучить подлинно древнейший слой памятника – названия гексаграмм и мантические формулы, построенные из слов юань, хэн, ли, чжэн, – напомню, что только половина гексаграмм снабжена этими мантическими формулами. Мантические термины встречаются в мантических формулах: юань – 9 раз, хэн – 28 раз, ли – 12 раз, чжэн – 14 раз. Во всем тексте гексаграммы (и в формуле, и в афоризме) встречаются, соответственно, юань – 4 раза, хэн – 12 раз, ли – 29 раз, чжэн – 19 раз.

Мантические формулы отсутствуют в 32 гексаграммах, т. е. в 50 % случаев.

Формулы из одного термина – в 14 гексаграммах, из двух терминов – в 9, из трех – в 3, из четырех – в 6, т. е. в 50 % случаев.

В работе «Исюэ цимын» («Наука об „Ицзине“ для начинающих») Чжу Си развивает целую теорию (базирующуюся на материале «Сицы-чжуань») о постепенном увеличении черт в символах «Книги Перемен»:

а) два символа из одной черты:

, ; ; б) четыре символа из двух черт: , , ; в) восемь символов из трех черт: , , , , , , , ; г) шестнадцать символов из четырех черт: , , , , и т. д.; д) тридцать два символа из пяти черт: , , , и т. д. и, наконец, 64 гексаграммы. Таким образом, 64 гексаграммы могли произойти из 32 символов, состоявших из пяти черт каждый, к которым было прибавлено по одной черте: или .